Владимир Фёдоров. Колымская тетрадь

Возвращение вице-канцлера

Складывая годы в литургию,

Не пеняя больше на судьбу,

Канцлер* возвращается в Россию,

Жёлтым воском залитый в гробу.

 

Деревеньки проплывают мимо,

Под спиною пляшет колея.

Ничего сквозь мутный воск

Не зримо,

Только очи грустные Ея.

 

Дай же, Боже, сил и духа милой,

Заслужила их с лихвой она –

Десять лет во льду его хранила,

Как живому, мёртвому верна.

 

Сени дома превратив в часовню

И под нею мужа схоронив,

День и ночь склонялась

К изголовью,

Всё, что можно было, отмолив.

Не покинув без него чужбину,

Осеняла, словно херувим…

 

Сохрани, Господь, Екатерину,

Что вернуться разрешила им!

 

Что теперь далёкие обиды

На несправедливый мир таить,

Дотерпеть бы чуть до панихиды

Да на небо, с Богом, воспарить…

 

Воск спасёт…

И канцлер доберётся.

Ляжет в склепе под Её псалмы.

Так с любови ангельской

Начнётся

Слава злой и горькой Колымы.

________________________________

*Вице-канцлер Михаил Гавриилович Головкин, один из самых всесильных вельмож правления Анны Леопольдовны, был в 1742 году, после дворцового переворота, пожизненно сослан Елизаветой Петровной на далёкую неведомую Колыму, где и умер в лишениях через 13 лет. Его ссылку добровольно разделила жена – княгиня Ирина Ивановна, в девичестве Ромодановская.

Колыма

Горе от ума, от ума,

Как поэт однажды сказал.

Памятью течёт Колыма

Между чёрных траурных скал.

 

Прямо на восток, на восток

Лучшие уносит умы.

Здесь у лета так себе срок,

Настоящий срок у зимы.

 

Давит беспредельщик мороз,

Тополя круша, тополя.

Нарастают наледи слёз,

Души палачей веселя.

 

За этапом гонит этап

Злоба на убой, на убой.

Отпечатки хищные лап

Оставляет пьяный конвой.

 

Прямо на наган, на наган

Наплывают светлые лбы.

Им легко дорожный проран

Поутру заменит гробы.

 

За колючкой царствует мразь,

Красота ей здесь, красота.

Хороша колымская власть

Тем, кто распинает Христа.

 

Горе от ума, от ума,

На ножи его, на ножи…

Стонет ночью Чёрный прижим*,

Плачет утром Жёлтый прижим.

 

___________________________________

*Прижимы – выдолбленные в скалах, самые опасные участки трассы «Колыма».

Сорвавшись с них, погибло множество водителей, но ещё больше погибло здесь

заключённых, строивших дорогу.

 

 Монолог шофера

 Те прижимы песнь особая:

Две бороздки в стенах скал.

Буду помнить их до гроба я,

Хоть не раз и проезжал.

 

Кто болтнет тебе, мол, осенью

Проскочил их в гололёд,

Если волосы не с проседью, –

Однозначно, парень врёт.

 

Вон они уже, сердешные,

Только влезем на подъём.

Если мы с тобой не грешные,

Значит, вырулим живьём.

 

Кабы выемка дорожная

Да пошире тут была,

Только это дело сложное –

Больно крепкая скала.

 

Здесь в подмогу инженерии

В позапрошлую весну

Подтянули артиллерию

И устроили войну.

 

Но снаряды не оставили

На обрыве ничего.

Представляешь, а при Сталине

Зэки выгрызли его!

 

Битым злом, калённым стужею,

Уступила им скала!

Так что лучше нет оружия,

Чем колымская кайла.

 

Правда, той скалой замученных

Не считал никто людей,

И костей под этой кручею,

Может, больше, чем камней.

 

Дай-то Бог, мы здесь уместимся,

К ним с обрыва не нырнём…

Ну, давай, брат, перекрестимся

И тихонько поползём…

 

 ***

Из распадка наплывает туман,

Не указ ему кайла и скала.

Но этапом гонит на Магадан

Осень хмурая остатки тепла.

 

Но этапом гонят семьдесят душ

Серафимы под ружьём на восток,

И в осколках переломленных луж

Отражается растерянный Бог.

 

Серафимы от похмелья черны,

И от злобы их белеют глаза,

Но доверие великой страны

В их шинели дует, как в паруса.

 

Помогает им то мат, то приклад,

Чтоб шагали мы с тобой веселей.

И беременный свинцом автомат

Так и просит разродиться скорей.

 

Так и смотрят исподлобья леса

На никчёмный человеческий сор.

И воткнуты, как штыки, в небеса

Силуэты ощетиненных гор.

 

В этом мире упразднён Божий суд,

И в объятья беззаконья и зла

Наши души к Магадану бредут,

Оставляя по дороге тела.

 

 Колымская баллада

Сладкие минуты перекура…

Лес колымский сжался и продрог.

Офицер японский Акимура

Подложил полешко в костерок.

 

– Комиссара, согревай-ка глотку.

Генерала, закури моих… –

Табака последнюю щепотку

Поделил по-братски на троих.

 

Дым горячий с жадностью глотая,

Комиссар зашёлся в кашле:

– Мать!.. Крепкие ребята самураи,

Знаю, довелось повоевать…

 

Повернулся к высохшей фигуре

Третьего,

с потухшим блеском глаз:

– Вам не приходилось?

– В Порт-Артуре…

Это при царе ещё, до вас…»

 

Сладкие минуты перекура,

Сладкие мгновенья забытья…

Вспоминает вишню Акимура

В садике, где ждёт его семья.

 

Над огнем сосновый дух витает,

За «запреткой» бродит часовой.

Генерал Кутасов вспоминает

Бывшее именье под Москвой.

 

Прислонившись к дереву бессильно,

Синью губ чуть слышно бормоча,

Вспоминает комиссар Васильев,

Как однажды видел Ильича.

 

В синеве блестит глазок Венеры,

Горбит спину дальняя гора.

Три идеи, три души, три веры

Сжались возле горького костра.

 

По приказу красного тирана

Гениально примирили их:

На троих поляна и деляна,

Пуля тоже, может, на троих.

 

На троих нахмуренное небо,

Злой неопохмеленный конвой.

На троих негаданная небыль

В безымянной яме под сосной.

***

В тоске знобящих пересвистов

Угасла осень без чудес,

Лишь стайка опоздавших листьев

На бреющем проходит лес.

 

Она отчаянно стремится

За тенью осени поспеть,

Чтоб с листопадным эхом слиться

И в общем золоте сгореть.

 

Но только всё уже сгорело,

И в царстве голых королей

Плутают листья ошалело,

С душой аукаясь моей.

 

Ночная молитва

Засыпают ручьи, затихая,

Мирно чайник сопит на огне.

Отчего же тоска-то такая?

Отчего же озноб на спине?

 

Поищу я за тучами Бога,

Но в ответ содрогнётся до звёзд

И разверзнется разом дорога

В самый длинный на свете погост.

 

И появится вдруг среди ночи

Тех несчастных несметная рать,

Что зарыли в отвалы обочин,

Чтоб могилы зазря не копать.

 

Этим миром и небом забыты,

Понапрасну свой час они ждут:

Не отпеты они, не обмыты,

А таких в чистый рай не берут.

 

Подогнув   истощённые ноги,

Тут на каждой проклятой версте,

Словно звенья цепи вдоль дороги,

Цепенеют они в мерзлоте.

 

Содрогнусь я, но через мгновенье

Прошепчу в самой истой мольбе:

Сделай, Господи, им послабленье,

Призови, горемычных, к себе!

 

Призови их, как есть, без причастья,

Без нательных крестов и литий!

Пусть вернётся забытое счастье

В злое эхо колымских житий.

 

Пусть растает жестокая небыль,

Вдоль обочины вскинув цветы.

Пусть поднимут их ангелы в небо,

И обнимешь их ласково Ты.

 

Пусть исчезнет ночная тревога,

И, под утро запев от колёс,

С лёгким сердцем проснётся дорога

И проклятье стряхнёт под откос.

 

***

От гор, закатов и событий

Устали к осени глаза,

И после миража открытий

Пришла печали полоса.

 

Она во мне не обманулась,

Услышав вздох тяжелый мой,

И ровно в полночь обернулась

Своей бессонницей-сестрой.

 

Разворошив воспоминанья,

Долги, заботы и дела,

Она оставила терзанья,

А остальное размела.

 

И вот теперь, на пару с ветром,

Пугая лешего в ночи,

Душа сидит совой на ветках

И что-то мрачное кричит.

 

Вакханка

             Один из самых страшных женских лагерей на Колыме

местное гулаговское начальство цинично назвало «Вакханка».

 

Нерождённые детишки

Плачут где-то меж берлог,

И туман ползёт под вышки,

О «колючку» раня бок.

 

Курит трубку лагерь строгий

В серых оспинах камней.

И давным-давно безногий

Дремлет колышек на Ней.

 

Номер на консервной крышке,

Грубо выбитый гвоздём,

И такой же на лодыжке,

Узаконенный вождём.

 

Бурундук, согнувший спину,

Полосатый столько лет.

Да багряный куст малины

Как кладбищенский букет.

 

Вот и всё, что сохранилось…

Только ночью, в полусне,

Тень прекрасная явилась

С этим номером ко мне.

 

Не сказав ни полуслова,

Тихо-тихо подошла

И три ягодки пунцовых

На ладошке подала.

 

Три своих любви и боли,

Может, чтобы их избыть,

Мне, заброшенному с воли,

Вдруг решила подарить.

 

Не вакханила вакханка,

А дрожала, вся в слезах…

И плыла луной жестянка

На колымских небесах.

 

***

Проклиная поздние рассветы

И костями-ветками стуча,

Тополя, как голые скелеты,

Пляшут чёрный танец по ночам.

 

Ненароком зацепив палатку,

Заставляют слух насторожить.

А ведь нам и без того несладко

В этом мире неприветном жить,

 

Где опять коварные соседи,

Не пугаясь ни угроз, ни пуль,

Бродят беспредельщики медведи,

Как ночной разбойничий патруль.

 

А палатка – слабая защита,

А ружье – слепое до утра…

Тополя, вы с вашей пляской Витта

От меня дождётесь топора!

 Портрет

Надрывно кашляя на нарах,

Зайдясь смертельным куражом,

Портрет из лиственницы старой

Художник вырезал ножом.

 

Его повесили под дату

Над входом в лагерь – напоказ.

И шли под дулом автомата

Под ним колонны мёртвых глаз.

 

Портрет на славу получился

На фон золота знамён:

Как острый взгляд Его лучился,

Как улыбался добро Он.

 

Взирая праведно и мудро,

Как будто всё про всех прознал,

Он провожал на смерть их утром,

И вечером живых считал.

 

Они бессильно с ног валились,

Войдя в смертельный свой загон,

И все во сне Ему молились,

Поскольку был над богом Он.

 

Он приговоры слал им с неба.

Но вдруг…

остался не у дел!

Однажды утром, канув в небыль,

Далёкий лагерь опустел.

 

Лишь створ ворот под ним качался,

Да комариный вился дым.

И он при лагере остался

Последним самым часовым.

 

Прошли года, и как-то в вечер

Портрету всё же вышел срок:

Сорвался он и канул в вечность,

Пройдя сквозь лагерный порог.

 

И никому он был не нужен –

Истлевший, позабывший власть…

Лишь старый дождь над ним по лужам

В отместку наплясался всласть.

 

Ольчан

На Ольчане*, на Ольчане

Воздух вспорот тягачами,

И звенит струной отчаянья

В каждом дизеле надрыв.

На Ольчане, на Ольчане

Тополя горят свечами

Всем сорвавшимся с обрыва

И полегшим под обрыв.

 

На Ольчане, на Ольчане

Тучи сходятся плечами,

И грохочут неслучайно

Грома выстрелы вдали.

На Ольчане, на Ольчане

Тени движутся ночами,

И текут наверх ручьями

Тачки сталинской земли.

 

На Ольчане, на Ольчане

Осень с грустными очами.

На Ольчане, на Ольчане

Память плещет через край.

В небеса идёт дорога,

И рукой подать до Бога,

Но щемит в душе тревога,

И собачий мнится лай.

 

На Ольчане, на Ольчане

Иван-чай горит в тумане,

Тёмно-алыми лучами

Путь в беспамятство закрыв.

На Ольчане, на Ольчане

Будут вечно жить печали

О сорвавшихся с обрыва

И полегших под обрыв.

______________________________

Ольчан – самый опасный перевал на трассе «Колыма».

 

Золото

Вот и опять не спится мне,

Хоть сон-трава кругом.

Осень вошла царицею

В тонкий таёжный дом.

 

Пусть он горит от золота,

Медью костра цветёт,

Но паутинки холода

Кто-то в углах плетёт.

 

Кто-то качает дерево,

Плач выводя в ночи,

Кто-то с другого берега

Птицей чужой кричит.

 

Грустно брезент вздымается,

Тяжко вздыхает дом,

Видно, и он намаялся

В мареве золотом.

 

Грустно душа расколота,

Грустью горчит рассвет…

Что мне всё это золото,

Если тебя здесь нет!

 

Аллея любви

Ах, Аллея любви!

Ах, какие слова окрылённые!

Не промолвил ещё,

А уж видишь, как там или тут,

Обнимаясь, идут

По цветущей аллее влюблённые,

По прекрасной аллее

Счастливые люди идут…

 

Как цветут тополя,

Выплетая фату белоснежную,

Как вздымают они

Это чудо Земли к небесам!

Чуть прикроешь глаза –

И увидишь красавицу нежную,

Чуть откроешь глаза –

И в красавицу влюбишься сам.

 

Сердце гулко кольнёт:

Жаль, другому красавица выдана…

Ну, а, впрочем, ещё

Со своими здесь встретимся мы!..

 

Но Аллея любви

Оказалось, не той, что я выдумал:

Я Аллею любви

Повстречал посреди Колымы.

 

Посреди лагерей,

Обнесённых колючкой железною,

Среди злобы и бед,

На полях безымянных могил,

Для истерзанных душ,

Перемолотых чёрною бездною,

Кто придумал её

И Аллеей любви окрестил?!.

 

По Аллее любви

На закате пройду потрясённо я,

И мне душу сожмёт

Леденящей догадкою вновь:

На Аллее любви

Никогда не гуляли влюблённые,

На Аллее любви

Никогда не бывала любовь…

 

Колымская осень

На лицо осенние приметы,

На лице – игольчатый озноб.

Торопливо тонет в Лете лето,

Не дождавшись поцелуя в лоб.

 

Долгим гостем не сиди на тризне,

Гаснущее эхо не лови,

Потому что в этой смертной жизни

У природы всё, как у любви…

 

Пятый элемент

  «Пятым элементом» в секретных документах Гулага

называли уран, который добывали на Колыме и Чукотке.

Призраком ползёт по дороге в ад

Чёрный «Виллис».

Сросся навсегда с чёрною скалой

Сталинский цемент.

Здесь не пролетал на своем такси

Брюс Уиллис.

И не вёз сюда пятый элемент,

Пятый элемент.

 

На Бутугычаг стянута петлёй

Дорога.

В темноте кишат тени пулемётных

Лент.

Пятый элемент, как его вокруг

Было много.

Как он страшен был, пятый элемент,

Пятый элемент.

 

На щетине мха черепов распиленных

Груда.

Для любого зла хоть куда готов

Постамент.

Пятый элемент, он у нас не от

Голливуда.

От Гулага он, пятый элемент,

Пятый элемент.

 

Снова я проснусь, снова закричу ночью:

«Мама!»

Снова не дождусь от своей страны

Хоть глотка любви…

Пятый элемент мне всю жизнь нести

К стенам храма.

Храма на крови. Храма на крови.

Храма на крови…

 

Колымское провидение

                     Олегу Емельянову

«Кому дано висеть на рее,

Тот не утонет никогда…»

И снова Роджер в небе реет,

И вновь на дно идут суда.

 

Они не лучшие ребята,

И мне, пожалуй, не семья,

Но в эту присказку пиратов,

Как в паруса, поверил я.

 

И я тонул, со скал срывался,

Шальные пули я ловил,

Хребет ломал, но не ломался

И с гонки века не сходил.

 

Я был не каждому по нраву,

Но, может, Богу угодил,

И он всегда мне только справа

Свои отметины дарил.

 

И вот опять рванула шина,

И на дыбы встаёт земля,

И под откос летит машина,

И в ней считаю кости я.

 

И снова боль меня пронзает

С привычной правой стороны,

Но вновь коса не задевает,

Хоть колокольчики слышны.

 

Плывут деревья в хороводе,

Плывут в глазах вершины скал,

Но вдаль ни с чем Беда уходит:

Ей мой Хранитель помешал.

 

А он сидит на смятой крыше,

Забыв про раны на крыле…

Пока поэт хоть что-то пишет,

Он нужен Богу на Земле.

 

* * *

Погулять по свету хочется,

Но судьба мотает нить.

Стала белая охотница

По следам меня тропить.

 

По её нехитрым правилам,

Я все сроки перерос,

И она наверх отправила

На отстрел меня запрос.

 

В занебесном управлении

Не дают пока ответ,

Но мелькает в отдалении

Белоснежный силуэт.

 

Если деве я понравился,

Значит, это от души…

Но, холодная красавица,

Упиваться не спеши.

 

Я себя хлестал дорогами,

Как бессменного коня,

Но усталого на логове

Не надейся взять меня.

 

Я не балуюсь берлогами,

Мне по насту слаще гон,

Хоть годами и тревогами,

Как флажками, окружён.

 

Знаю я, что мне не выстоять,

От судьбы не убежать.

Но на расстоянье выстрела

Перестань меня держать.

 

Обещаю: тихим вечером,

Отсчитав законный путь,

Выйду сам тебе навстречу я,

Чтобы била прямо в грудь.

***

                Памяти друзей-журналистов Олега Емельянова и Юрия Семёнова,

          не раз прошедших всю Колымскую трассу, но погибших в Подмосковье.

Научил Господь любить дорогу,

А теперь дорогой и убил…

Я смотрю в глаза сегодня Богу

И прошу, чтоб взгляд не отводил.

 

Я корю Его на горькой тризне,

Поминутно совершая грех:

Почему в нелепой этой жизни

Лучшие уходят раньше всех?!

 

Я корю себя в сто раз сильнее,

Безнадёжно глядя в пустоту:

Почему не стали мы умнее,

Заглянув за смертную черту?

 

Почему забыла так бесследно

Знак судьбы заросшая рука?..

И теперь, трубя окрест победно,

Мчится смерть уже наверняка.

 

Злобные колеса чёрной стали,

Без души, без сердца и без глаз…

Разве их затем изобретали,

Чтоб они же убивали нас?!.

 

Почему вот так, по воле рока,

Будто впрямь Тебе они нужней,

Призываешь в небо Ты до срока

Самых близких и родных друзей?!

 

Почему мерзавцев и злодеев,

Чёрным душам их благоволя,

До глубокой стрости лелея,

Носит терпеливая земля?!

 

Если Ты любимцев выбираешь,

Принимая под свое крыло,

Неужели Ты, Господь, не знаешь,

Как без них нам будет тяжело?!.

 

Боль и горечь бродят по квартире,

Теребя оборванную нить…

Я один в осиротевшем мире…

Ты скажи, как в этом мире жить?!.

 

Тишина замрёт на белом свете,

Задрожит окошко, всё в слезах.

Ничего Господь мне не ответит,

Тяжело вздохнув на небесах.

 * * *

Перелетные души уплывают под звёзды,

Оставляя планете бренность сброшенных тел.

Перелётные души, перелётные грёзы,

А ведь я не однажды в вашей стае летел.

 

Невпопад я рождался в окаянном столетье,

Невпопад погибал я в самых глупых боях.

И слепило до боли эпох разноцветье,

Но никак не встречалась эпоха моя.

 

Оставлял я потомкам завещаньем на небыль

Арбалетные стрелы, эшафотную кровь…

А душа уплывала с надеждой на небо,

Забирая с собою лишь добро и любовь.

 

Перелётные души уплывают под звёзды.

Как забытый подранок, я кричу на восток.

Мне ещё для запястий не откованы гвозди,

Мне ещё для распятья не пробился росток.

 

иллюстрация: Сыров Валерий. Река Омчуг (из серии «Холодное солнце Колымы»)