149. Информация, которую я поведаю вам далее, касается Ионийских городов. А именно одиннадцати древних эолийских городов (η Αιολίς). Между ними: Кими (η Κύμη), называемая также Фриконидой, Лариса (η Λάρισα), Нео Тихос (το Νέο Τείχος), Тимнос (η Τήμνος), Килла (η Κίλλα), Нотио (το Νότιο), Эгироэсса (η Αιγιρόεσσα), Питани (η Πιτάνη), Эгэс (η Αιγές), Мирина (η Μύρινα), Гринион (το Γρύνειον). Причём Смирни (η Σμύρνη) – отняли у эолийцев ионяне. Надо помнить, что первоначально на материке было двенадцать эолийских городов имеющих название на греческом Δωδεκάπολη. А начиалось это с того, что Эолийцы заняли область плодороднее ионийской, но не обладающую столь благодатным климатом.
150. Что же произошло с городом Смирни?! Его эолийцы потеряли при следующих обстоятельствах: Однажды жители Смирни дали убежище беглецам из Колофон[1], изгнанным с родины, будучи побеждёнными при восстании. коварно воспользовались случаем, когда горожане справляли за городскими стенами праздник в честь Диониса, колофонские изгнанники закрыли ворота и овладели Смирни. Эолийцы поспешили на помощь. Но бультатно.ыи вынуждены отдать свой город, заключив с колофонскими изгнанниками соглашение, по которому последние обязывались всего лишь отдать жителям города их домашнее имущество. В результате, одиннадцать ионийских городов приняли беженцев из Смирни равномерно принимая их у себя и даровали им гражданские права.
151. адо понимать, что Эолийские города на материке, кроме поселений на Иде составляли особую группу. Из островных городов пять находились на Лесбосе (греч. Λέσβος также называемый Митилини Μυτιλήνη[2] .Причём шестой город на Лесбосе – Арисви (греч. Ἀρίσβη) – покорили мефимнейцы, хотя его жители были их кровными родственниками). Существовал также один эолийский город на Тенедосе (греч.Τένεδος), а другой – на так называемых «Ста островах» (τα Εκατόνησοι). Лесбосцам и тенедосцам, так же как и островным ионянам, нечего было пока опасаться персов. Остальные же эолийские города решили сообща во всём следовать ионянам.
152. По прибытии в Спарту (η Σπάρτη) ионийских и эолийских послов, их представителем был выбран Пиферм из Фокии (греч. Φώκια). Тогда Пиферм надел на себя пурпурное одеяние, и вышел к людям, чтобы собралось как можно больше спартанцев. И выступив перед лакедемонянами с длинной речью, просил о помощи. Однако лакедемоняне не стали даже слушать его, решив просто отказать ионянам в помощи. Посланным пришлось возвратиться домой ни с чем. Меж тем лакедемоняне, несмотря на отказ, всё же послали
ионянам 50‑весельный корабль, как я думаю, чтобы наблюдать за ходом борьбы Кира[3] с ионянами[4]. По прибытии лакедемонского корабля в Фокею спартанцы отправили в Сардис самого уважаемого человека из своей среды по имени Лакрин объявить Киру от имени лакедемонян, что они не позволят ему разорить ни одного эллинского города.
153. После этих слов глашатая, Кир спросил эллинов из своей свиты, что это за люди лакедемоняне и сколь они многочисленны, что осмеливаются произносить подобные речи. Получив ответ, Кир сказал спартанскому глашатаю: «Я не страшусь народа, у которого есть определённое место посреди города, куда собираются жители, чтобы обманывать друг друга и давать ложные клятвы. Если я останусь жив, то им придётся толковать не о делах ионян, а о своих собственных». Эти презрительные слова Кир бросил в лицо всем эллинам за то, что у них есть площади, где они выступают с речами (ведь у самих персов нет подобного). Затем Кир отдал город Сардис в управление персу Табалу, а золото Креза и прочих лидийцев поручил хранить лидийцу Пактию. Сам же он вместе с Крезом возвратился в Акбатаны, не обращая пока никакого внимания на ионян. Ведь помехой Кир считал Вавилон, бактрийский народ, саков и египтян. Против этих народностей Кир и намеревался сам выступить в поход, а против ионян послать другого полководца.
154. После отъезда Кира из Сардиса Пактий поднял восстание против назначенного Киром Табала, а значит, и против Кира и двинулся к морю, захватив с собой всё золото из вверенных ему Сардиса. Причём ему удалось навербовать наёмников и убедить жителей приморских городов присоединиться к его походу. Потом Пактий направился в Сардис и осадил Табала, запершегося в акрополе.
155. Получив весть об этих событиях в пути, Кир сказал Крезу: «Чем кончится всё это? Лидийцы, видимо, не перестанут доставлять хлопот и беспокойства себе и другим. Думаю, не лучше ли продать их в рабство? Я поступил, кажется, столь же глупо, как тот человек, который убил пленного отца, оставив жизнь его детям. И вот веду в плен тебя, который был лидийцам больше, чем отец, а столицу оставил самим лидийцам, и после этого ещё удивляюсь, что они восстали против меня!». Так Кир высказал, скопившееся у себя на душе. Меж тем Крез[5] испугался, что царь Персии разрушит его Сардис[6] (η Σάρδεις), отвечал ему так: «Ты совершенно прав царь! Но всё‑таки не следует тебе гневаться по всякому поводу и разрушать древний город, неповиный ни в прежних, ни в теперешних событиях. Ведь за прошлое вина лежит на мне, потому я готов поплатиться за это головой. Виновник же теперешнего восстания – Пактий, которому ты отдал Сардис. Его и карай! А к самим лидийцам будь снисходительным. Для того, чтобы они вновь не подняли мятежа и тебе не нужно было их опасаться, сделай так: пошли вестника и запрети им иметь боевое оружие и прикажи носить под плащами хитоны и высокие сапоги на ногах. И ещё — повели им обучать своих детей игре на кифаре и лире и заниматься торговлей мелочью. И ты увидишь, царь, как скоро они из мужей обратятся в женщин, так что тебе никогда уже не надо будет страшиться восстания».
156. Давая такой совет Киру, Крез полагал, что подобная участь лидийцам предпочтительнее, чем быть проданными в рабство. Он был убежден, что без веской причины нельзя заставить Кира изменить своё намерение. И опасался, как бы лидийцы, избежав на этот раз грозной опасности, вновь не восстали против персов, обрекая себя на гибель. Однако, Кир обрадовался словам Креза, умерил свой гнев и уверил того, что последует его совету. Затем царь велел призвать мидянина Мазареса и приказал передать лидийцам совет Креза. Кроме того, Кир повелел обратить в рабство всех, кто вместе с лидийцами пошёл на Сардис, а самого Пактия схватить и привести к нему живым.
157. Отдав эти приказания прямо с дороги, Кир двинулся далее в персидские пределы. Меж тем при вести о приближении высланного против него персидского войска Пактий в страхе бежал в Киму. Таким образом, направившийся во главе части персидского войска в Сардис, мидянин Мазарес не нашёл там уже сообщников Пактия. Прежде всего он заставил лидийцев подчиниться повелениям Кира, в силу чего лидийцам пришлось изменить весь уклад своей жизни. Затем Мазарес отправил вестника в Кими с требованием выдать ему Пактия. Кимейцы, однако, решили обратиться за советом к Аполлону в святилище в Бранхидах. Там издревле были прорицатели, которых вопрошали все ионяне и эолийцы. Местность эта лежит в Милетской области выше гавани Панормоса.
158. Итак, кимейцы отправили послов к Бранхидам вопросить Феба, как им поступить с Пактием, дабы умилостивить богов. Послы вопросили бога и получили ответ: выдать Пактия персам. Услышав такое изречение оракула, кимейцы постановили выдать Пактия. Однако когда народ уже был готов это сделать, Аристодик, сын Гераклида, один из уважаемых граждан, сумел удержать их от этого. Он усомнился в правильности изречения оракула, полагая, что послы лгут. В конце концов, кимейцы отправили других послов к оракулу вопросить о том, что делать с Пактием. Среди них был также и Аристодик.
159. Когда они прибыли в Бранхиды, то Аристодик от имени всех обратился к богу с таким вопросом: «Владыка! Явился к нам, умоляя о защите лидиец Пактий, дабы избежать лютой смерти от персов. Меж тем персы требуют у кимейцев его выдачи. Хотя мы, кимейцы, и страшимся персидской мощи, не смеем выдать просящего защиты, пока ты ясно не укажешь, что нам делать». Так вопрошал Аристодик. Но бог изрёк тот самый ответ, повелевая выдать Пактия персам. Тогда Аристодик, обдумав заранее свои действия, поступил так: он стал обходить вокруг святилища и разорять гнёзда воробьев и других птиц, которые нашли себе приют при храме. В это время из святилища послышался голос, взывавший к Аристодику: «О нечестивейший из смертных! Как дерзаешь ты подобное? Зачем изгоняешь ищущих защиты из моего храма?». Аристодик не смутился, но возразил богу так: «Владыка! Сам ты помогаешь прибегающим к твоей защите, а кимейцам приказываешь выдать молящего о защите!». Но Аполлон опять возразил ему: «Я повелеваю, чтобы вы скорее погибли из‑за вашего нечестия и впредь не приходили вопрошать оракула о выдаче молящих о защите».
160. После такого ответа оракула кимейцы не захотели сами выдать Пактия из страха погибнуть или, оставив у себя, подвергнуться осаде. Поэтому они отослали его в Митилены. А митиленцы получив от вестника Мазареса приказ выдать Пактия, выразили готовность сделать это за некоторую мзду (точно не знаю какую, так как сделка не состоялась, потому что кимейцы, проведав намерение митиленцев, отправили корабль на Митилены и отправили оттуда Пактия на Хиос). А там уже хиосцы силой вытащили Пактия из святилища Афины Полиухос (Защитницы) и выдали персам. Выдали же его хиосцы в обмен на Атарней (местность, где расположен этот Атарней, находится в Мисии, напротив Лесбоса). Получив в свои руки Пактия, персы содержали его в темнице, чтобы потом отправить к Киру. Однако ещё долго после этого ни один хиосец не посылал богам в жертву ячменя и не выпекал жертвенных лепёшек из урожая в Атарнее. Вообще ничего из того, что рождала эта земля, не употреблялось для жертвоприношений.
161. Так хиосцы выдали Пактия. Мазарес же после этого выступил в поход против всех городов, которые участвовали в осаде Табала. Сначала он подчинил приенцев, потом прошёл всю долину Меандра, отдав её на разграбление своему войску, так же как и город Магнесию. Вслед за тем Мазарес занемог и скончался.
162. После кончины Мазареса преемником его в должности военачальника стал Гарпагос (Ἅρπαγος), как и тот, мидянин родом. Это был тот самый Гарпагос, которому мидийский царь Астиаг устроил нечестивое пиршество и который помог Киру вступить на престол. Этот‑то человек, назначенный Киром в военачальники, прибыл в Ионию и стал захватывать города, окружая их валами. А именно — запирал жителей в стенах города, возводил у стен насыпи и затем брал город приступом. Первым ионийским городом, подвергшимся его нападению, была Фокея.
163. Жители Фокеи первыми среди эллинов пустились в далёкие морские путешествия. Между всего прочего они открыли Адриатическое море, Тирсению[7], Иберию[8] и Тартесс[9]. Они плавали не на «круглых» торговых кораблях, а на 50‑весельных судах. В Тартессе они заключили дружеский пакт с царём той страны по имени Арганфоний. Тот царствовал в Тартессе 80 лет, а прожил 120. Этот человек так был расположен к фокейцам, что сначала даже предложил им покинуть Ионию и поселиться в его стране, где им будет угодно. Но фокейцы не согласились на это. А когда царь услышал об усилении могущества лидийского царя, дал лидийцам денег на возведение стен в их городе. Причём дал денег не скупясь, так как окружность стен Фокеи составляло немало стадий, а всю стену строили из огромных тщательно прилаженных камней.
164. Таким образом фокейцы воздвигли стены для своего города. А когда Гарпагос привёл войско и начал осаду города, то велел сказать фокейцам, что удовольствуется, тем, что горожане разрушат лишь один бастион на стене и «посвятят» в знак покорности Киру только один дом. Но фокейцы, ненавидевшие рабство, просили его предоставить им один день на совещание. Затем они обещали дать ответ. А на время совещания предлагали Гарпагосу отвести своё войско подальше от города. Меж тем Гарпагос велел ответить им, что прекрасно понимает их замысел, но, тем не менее, даёт им время на размышление. И вот, когда Гарпагос отвёл войско от города, фокейцы спустили на воду свои 50‑весельные корабли, погрузили на них своих жён и детей и все пожитки, а также изображения богов и прочие священные дары из храмов, кроме мраморных и медных статуй и картин. Погрузив затем и всё остальное имущество, воины и сами взошли на борт и отплыли по направлению на Хиос. Фокею же, оставленную жителями, заняли персы.
165. Хиосцы меж тем не захотели продать фокейцам так называемые Энусские острова, опасаясь, что эти острова станут торговым центром, а их собственный остров из‑за этого лишится выгоды от торговли. Поэтому фокейцы были вынуждены отправиться на Кирн[10]. Ведь именно на Кирне за двадцать лет до этих событий они по велению божества основали город по имени Алалии[11] (Арганфоний тогда уже скончался). Отправляясь на Кирн, фокейцы сначала возвратились в Фокею и перебили там персидскую стражу, оставленную Гарпагосом в городе. После этого они прокляли страшными проклятиями темх, кто отстанет от похода. Затем погрузили в море кусок железа и поклялись, что не вернутся в Фокею прежде, чем это железо не всплывёт. Во время приготовлений к отплытию на Кирн больше половины граждан охватила мучительная тоска по родному городу и насиженным местам. И вот, нарушив данную клятву, они отплыли назад в Фокею. Те же, кто остался верен клятве, покинули Энуссы и отплыли.
166. По прибытии на Кирн фокейцы пять лет жили там вместе с местным населением и воздвигли святилища своим богам. Но говорят, что стали они впоследствии разорять окрестности и грабить жителей. Тогда тирсены и карфагеняне, заключив союз, пошли на них войной на 60 кораблях. Фокейцы также посадили своих людей на корабли числом 60 и поплыли навстречу врагам в так называемое Сардонское море. В морской битве фокейцы одержали нечто подобное Кадмейской победы: 40 их кораблей погибло, а остальные 20 потеряли боеспособность, потерявши носы. После этого фокейцы возвратились в Алалию. Посадили жён и детей на корабль и, погрузив своё имущество, поместившееся на него, покинули Кирн и отплыли в Регий[12].
167. Что до людей с погибших кораблей, большую часть их захватили в плен карфагеняне и тирсены и, высадившись на сушу, побили камнями. С тех пор у агиллейцев все живые существа – будь то овцы, рабочий скот или люди, проходившие мимо места, где лежали трупы побитых камнями фокейцев,– становились увечными, калеками или паралитиками. Из-за этого агиллейцы отправили послов в Дельфы, желая искупить своё преступление. Тогда Пифия повелела им делать то, что агиллейцы совершают и ныне: принося богатые жертвы фокейцам, как героям, и устраивают в их честь гимнастические состязания и конские ристалища. Вот какая участь постигла побеждённых фокейцев. Тех же, нашедших убежище в Регии, они выдвинулись и захватили в земле Энотрии[13] город, ныне носящий имя Гиела. А заселили они этот город потому, что какой‑то человек из Посейдонии объяснил им, что Пифия в своем изречении подразумевала героя Кирна, а не заселение острова Кирна.
168. Такова была судьба фокейцев в Ионии. Почти так же, как фокейцы, поступили и жители Теоса[14]. После того как Гарпагос, возведя насыпь, захватил стены их города, все теосцы отплыли во Фракию на своих кораблях. Там они поселились в городе Абдерах[15]. Город этот основал ранее Тимесий из Клазомен; но основав город, он не сумел воспользоваться плодами своих трудов, потому что был изгнан фокейцами. Зато ими воспользовались теосцы, поселившись в Абдерах и воздают Тимеси. Почести, как герою.
169. Эти два ионийских города были единственными, жители которых предпочли покинуть свою родину, чем терпеть рабство. Остальные ионяне, кроме милетян, так же как и те, что покинули родину, вступили в борьбу с Гарпагосом и доблестно сражались каждый за свой родной город. Однако они потерпели поражение и были покорены. Все они остались на родиной земле и стали платить наложенную на них дань. Милетяне же, как я сказал выше, заключили союз с Киром и сохранили мир. Так Иония вторично потеряла свободу. После покорения Гарпагосом материковых ионян островные ионяне, устрашившись подобной же участи, добровольно подчинились Киру.
170. Несмотря на понесённое поражение, ионяне все же собрались на Панионион[16]. Там, как я слышал, Биант из Приены подал им весьма полезный совет. Последуй ионяне этому совету, они стали бы, пожалуй, самыми счастливыми и богатыми среди эллинов. Биант предложил им всем вместе отплыть на Сардон и там основать один общий для всех ионян город. Так они избежали бы порабощения, достигли бы процветания, живя на самом большом из всех островов на свете, и даже подчинили бы себе другие племена. Оставаясь же в Ионии, они, по его словам, потеряют надежду получить когда-нибудь свободу. Этот совет дал ионянам Биант из Приены уже после победы персов нал ними. Но ещё раньше, когда Иония была свободной, Фалес из Милета (по происхождению финикиянин) подал им полезный совет. Он предложил ионянам построить один общий дом для совещаний, в именно на Теосе, так как Теос лежит в середине Ионии. Отдельные города сохраняли бы самостоятельность, но только как местные общины. Такие советы подали эти два человека ионянам.
171. Покорив Ионию, Гарпагос пошёл войной на карийцев, кавниев и ликийцев, взяв с собой ионян и эолийцев. Карийцы пришли на материк с островов. В глубокой древности они были подвластны Миносу, назывались лелегами и жили на островах. Впрочем, лелеги, по преданию, насколько можно проникнуть вглубь веков, не платили Миносу никакой дани. Они обязаны были только поставлять по требованию гребцов для его кораблей. Так как Минос покорил много земель и вёл победоносные войны, то и народ карийцев вместе с Миносом в те времена был самым могущественным народом на свете. Карийцы изобрели три вещи, которые впоследствии переняли у них эллины. Они научили эллинов прикреплять к своим шлемам султаны, изображать на щитах эмблемы и первыми стали приделывать ручки на щитах (до тех пор все народы носили щиты без ручек и пользовались ими с помощью кожаных перевязей, надевая их на шею и на левое плечо). Затем, много времени спустя, карийцев изгнали с их островов дорийцы и ионяне, и таким образом те переселились на материк. Так рассказывают о карийцах критяне. Сами же карийцы, впрочем, не согласны с ними: они считают себя исконными жителями материка, утверждая, что всегда носили то же имя, что и теперь. В доказательство они показывают в Миласах древнее святилище Зевса Карийского, принадлежащее мисийцам и лидийцам, так как это родственные карийцам племена. Ведь, по их преданию, Лид и Мис были братьями Кара. Им‑ лидийцам и мисийцам, и принадлежало святилище, а не племенам другого происхождения, даже если те и говорили на одном языке с карийцами.
172. Что до кавниев, то они, мне думается,– исконные жители материка; сами же они тем не менее считают себя пришельцами с Крита. Похож ли их язык на карийский или, наоборот, карийский схож с кавнийским, я не могу это точно решить. По обычаям они сильно отличаются не только от карийцев, но и от всех прочих народов. Так, для кавниев самое высокое удовольствие – это собираться на многолюдные пирушки — сверстники и друзья, мужчины, женщины и дети. Они воздвигли у себя храм чужеземным богам, а затем раскаялись и решили почитать только здешних богов. В доказательство все кавнии, способные носить оружие, вооружились: ударяя копьями по воздуху, они шли до калиндийских пределов и восклицали при этом, что изгоняют чужеземных богов.
173. Таковы были обычаи кавниев. Ликийцы же первоначально пришли из Крита (весь Крит в древности целиком занимали варвары). А когда на Крите сыновья Европы — Сарпедон и Минос поссорились из-за того, кто захватит верховную власть, то в борьбе верх одержал Минос и изгнал Сарпедона с приверженцами. Изгнанники прибыли в землю Милиаду в Азии. Страна, где ныне обитают ликийцы, в древности называлась Милиадой, а жители её именовались солимами. И пока царём изгнанников был Сарпедон, они сохраняли имя своего рода, принесённое с Крита. И звали себя термилы. Собственно и поныне соседи так называют ликийцев. Когда же к Сарпедону в страну термилов из Афин прибыл Лик, сын Пандиона, изгнанный своим братом Эгеем, то термилы с течением времени стали называться ликийцами по его имени. Обычаи их частью критские, частью карийские. Есть, впрочем, у них один особенный обычай, какого не найдёшь больше нигде: они называют себя по матери, а не по отцу. Если кто-нибудь спросит ликийца о его происхождении, тот назовёт имя своей матери и перечислит её предков по материнской линии. И если женщина-гражданка сойдётся с рабом, то дети её признаются свободнорожденными. Напротив, если гражданин – будь он даже самый влиятельный среди них – возьмёт в жены чужестранку или наложницу, то дети их не могут иметь прав на гражданство.
174. Итак, карийцы покорились Гарпагосу, не покрыв себя славой: ни сами карийцы, ни эллины, живущие в их стране, да и не совершили никаких подвигов. Среди других эллинов живут там и книдяне – поселенцы из Лакедемона[17]. Область книдян простирается до моря и носит название Триопий. Книдия начинается от части Херсонеса у города Бибасса и вся окружена морем, кроме незначительной местности. Так, на севере она граничит с заливом Керамик, на юге – с морем у острова Симы и Родоса. Когда Гарпагос завоевывал Ионию, книдяне стали прокапывать упомянутую выше узкую полосу земли (шириной почти 5 стадий), чтобы превратить свою землю в остров. Ведь вся область книдян лежит по эту сторону полуострова. Как раз там, где конец книдской земли, и находится перешеек, который они начали прокапывать. И вот, когда множество книдян взялось за работу, оказалось, что рабочие стали получать ранения на теле, и особенно [повреждения] глаз [от осколков камней], когда приходилось пробивать скалу. [Ранения эти] указывали на более прямое, явно сверхъестественное воздействие божества. Тогда книдяне отправили послов в Дельфы вопросить бога о том, что препятствует им [в работе]. Пифия же, по их словам, изрекла такой ответ стихами в трехстопном размере:
Не ройте Истма! Стен не воздвигайте!
Зевс создал остров тут, коль только захотел.
Получив такое прорицание, книдяне прекратили работы,
и, когда Гарпагос с войском подошёл, они сдались ему без боя.
175. По ту сторону Галикарнассоса[18] в глубине страны жили педасийцы. Всякий раз, когда им самим или их соседям угрожало какое-нибудь несчастье, у жрицы богини Афины вырастала длинная борода. И так произошло уже трижды. Эти педасийцы были единственными карийцами, которые некоторое время оказывали сопротивление Гарпагосу, доставив тому немало хлопот. Именно они укрепили место на горе под названием Лида.
176. Со временем, однако, педасийцы всё же были покорены. Ликийцы же, когда Гарпагос вступил с войском в долину Ксанфа, вышли ему навстречу, доблестно сражаясь небольшим войском против войска огромного. Потерпев поражение, они были оттеснены в Ксанф (Ξάνθος) [19]. Тогда ликийцы собрали на акрополе жен, детей, имущество и рабов и подожгли акрополь, отдав его в жертву пламени. После этого ксанфцы страшными заклятиями обрекли себя на смерть: они бросились на врага и все до единого пали в бою. Ведь среди нынешних жителей Ксанфа, которые выдают себя за ликийцев, большинство – пришельцы, за исключением 80 семей. Эти 80 семей в то время случайно находились в чужом краю и потому избежали этой страшной участи. Именно так Гарпагос овладел Ксанфом. Подобным же образом он захватил и город Кавн, так как большинство кавнцев последовало примеру ликийцев.
177. В то время как Гарпагос разорял приморскую область Передней Азии, Кир покорял народ за народом внутри страны, не минуя ни одного. О большей части этих походов я умолчу и расскажу только о тех, которые доставили ему больше всего хлопот и особенно достойны упоминания.
178. После завоевания азиатской части материка Кир пошёл в наступление на ассирийцев. В Ассирии существует множество больших городов, но самым знаменитым и наиболее могущественным городом, где у ассирийцев после разрушения Ниневии[20] находился царский дворец, был Вавилон. Построен Вавилон так. Лежит он на обширной равнине, образуя четырёхугольник, каждая сторона которого 120 стадий длины. Окружность всех четырёх сторон города составляет 480 стадий. Вавилон был не только очень крупным городом, но и самым красивым из всех городов, которые я знаю. Прежде всего, он окружён глубоким, широким и полным водой рвом, надо рвом возвышается стена шириной в 50 царских локтей, а высотой в 200. Царский же локоть на 3 пальца больше обыкновенного.
179. Здесь я должен рассказать, куда употребили землю, вынутую из рва, и как была возведена стена. Как только выкопали ров, взятую оттуда землю употребили для выделки кирпича. Изготовив достаточное количество сырых кирпичей, их обожгли в печах. Вместо цемента строители вопользовались горячим дёгтем, а через каждые тридцать рядов кирпича между камнями закладывали камышовые плетёнки. Сначала, подобным образом, укрепили края рва, а затем и саму стену. Наверху стены по краям, возвели по две одноэтажные башни. Башни стояли друг против друга. Пространство между этими башнями оставалось достаточным для проезда четверки лошадей. Кругом на стене находилось 100 ворот целиком из меди (в том числе и косяки и притолоки). Существует также другой город в восьми днях пути от Вавилона по имени Ис. Там протекает небольшая река также под названием Ис. Впадает она в реку Евфрат. При этом река Ис выносит своим течением комочки дёгтя. Отсюда и был доставлен дёготь для постройки вавилонской стены.
180. Таким‑то образом были возведены стены Вавилона. Город же состоит из двух частей. Через него протекает река по имени Евфрат, берущая начало в Армении. Эта большая, глубокая и быстрая река впадает в Красное море. По обеим сторонам реки стена, изгибаясь, доходит до самой реки, а отсюда по обоим берегам идет стена из обожженных кирпичей. Город же сам состоит сплошь из трех– и четырехэтажных домов и пересечен прямыми улицами, идущими частью вдоль, а частью поперек реки. На каждой поперечной улице в стене вдоль реки было столько же маленьких ворот, сколько и самих улиц. Ворота эти были также медные и вели к самой реке.
181. Эта стена является своеобразным панцирем города. А вторая стена находится внутри первой, правда, немного ниже. Правда, она внешней стены. В середине каждой части города воздвигнуто здание. В одной части воздвигнут царский дворец, окружённый огромной и крепкой стеной. В другой – святилище Зевса Бела с медными вратами, сохранившимися до наших дней. Храмовой священный участок – четырехугольный, каждая сторона его составляет 2 стадии в длину. В середине этого храмового священного участка воздвигнута громадная башня, длиной и шириной в 1 стадию. На этой башне стоит вторая, а на ней – ещё башня. В общем восемь башен – одна на другой. Наружная лестница идёт вверх вокруг всех этих башен. На середине лестницы находятся скамьи, должно быть, для отдыха. На последней башне располагается большой храм. В этом храме стоит большое, роскошно убранное ложе и рядом с ним золотой стол. Никакого изображения божества там, однако, нет. Да и ни один человек не проводит здесь ночь, за исключением одной женщины, которую, по словам халдеев, жрецов этого бога, бог выбирает себе из всех местных женщин.
182. Жрецы утверждают (я, впрочем, этому не верю), что сам бог иногда посещает храм и проводит ночь на этом ложе. То же самое, по рассказам египтян, будто бы происходит и в египетских Фивах. И там, в храме Зевса Фиванского также спит некая женщина. Обе эти женщины, как говорят, не вступают в общение со смертными мужчинами. Точно так же, впрочем, и прорицательница – жрица бога в Патарах Ликийских живёт при храме, когда является бог и изрекает оракул (что бывает не всегда, а лишь временами). Но при посещении бога, по ночам жрицу запирают с ним в храме.
183. Есть в священном храмовом участке в Вавилоне внизу ещё одно святилище, где находится огромная золотая статуя сидящего Зевса. Рядом же стоят большой золотой стол, скамейка для ног и трон – также золотые. По словам халдеев, на изготовление их пошло 800 талантов золота. Перед храмом воздвигнут золотой алтарь. Есть там ещё один огромный алтарь, на нём приносят в жертву крупных животных. На золотом же алтаре можно приносить в жертву только сосунков. На большом алтаре халдеи ежегодно сжигают 1000 талантов ладана на празднике в честь этого бога. В то время, о котором идёт речь, на священном участке стояла золотая статуя бога, целиком из золота, в 12 локтей высоты. Мне самому не довелось её видеть, но я передаю лишь то, что рассказывали халдеи. Эту статую страстно желал получить Дарий, сын Гистаспа, однако не дерзнул захватить её. Однако Ксеркс, сын его, всё-таки похитил статую, повелев умертвить жреца, который не позволял прикасаться к статуе, а тем более, уносить её. Храм, о котором идёт речь, был роскошно украшен, как и священный участок, полный посвятительных даров от частных лиц.
184. Множество других царей правило в Вавилоне, о которых я расскажу в моей книге по истории Ассирии. Цари эти, в свою очередь, укрепляли стены своего города и украшали святилища. Среди этих царей было даже две женщины. В более старые времена была такая царица Семирамида, царствующая за пять поколений до другой. И велела она построить в долине достопримечательную плотину. Ведь прежде река затопляла всю долину при разливах.
185. Вторую царица, которую звали Нитокрис, была мудрее, чем её предшественница, оставив после себя памятники, о которых я расскажу далее. Царица видела, насколько велико могущество мидян, как это беспокоит народ и сколько городов они уже завоевали (среди них даже Нин). Поэтому она решила заранее принять все возможные меры предосторожности. Прежде всего, она велела изменить течение реки Евфрата, который раньше протекал прямо через середину города. Для того, чтобы изменить течение Евфрата, Нитокрис велела прокопать канал выше города. Таким образом, река стала настолько извилистой, что, например, мимо одного селения в Ассирии она протекала трижды (название этого селения, куда Евфрат подходит три раза, Ардерикка). Ещё и поныне, совершая путешествие из нашего моря в Вавилон вниз по Евфрату[21], приходится трижды проезжать мимо этого селения в течение трех дней. Это было одно деяние Нитокрис. Затем по её повелению по обеим сторонам реки насыпали плотину огромной величины и высоты. Потом на значительном расстоянии от Вавилона она приказала выкопать водоём для озера неподалеку от реки. Водоём был задуман такой глубины, чтобы в нём собирались подпочвенные воды. Ширина этого водоёма достигла в окружности 420 стадий. При этом, вырытую из ямы землю царица велела употребитьть для строительства речной плотины. Когда бассейн был вырыт, она приказала привезти камень и облицевать им края водоёма. Произвела царица обе эти работы, а именно изменила течение Евфрата, превратив, таким образом, всю прокопанную местность в болото. Сделано это было не только для того, чтобы множеством излучин замедлить течение реки, но и затем, чтобы сделать речной путь в Вавилон извилистым и, наконец, чтобы после плавания путешественникам нужно было объезжать озеро по суше. Эти работы производились в той части страны, где существовал самый короткий путь из Мидии. Целью этих мероприятий было затруднить мидянам проникновение в страну при торговых сношениях и не позволить им разузнать положение дел в стране.
186. Эти сооружения царица велела воздвигнуть из земли, добытой при рытье водоёма. Но кроме того, воспользовалась этими работами ещё для другой цели. Город состоял из двух частей, разделённых рекой. При прежних царях, чтобы попасть из одной половины города в другую, нужно было переправлиться на лодке, что, думается, было неудобно. Нитокрис позаботилась и об этом. Когда был вырыт водоём для озера, она оставила в память об этих работах вот что. Она велела обтесать огромные камни. Когда камни были готовы и водоём выкопан, Нитокрис велела отвести весь речной поток в водоём, и по мере наполнения водоёма старое русло реки высыхало. Затем Нитокрис приказала укрепить берега реки вдоль города и спуски, ведущие от стенных ворот к реке. И всё это облицевать обожжённым кирпичом таким же способом, как и городские стены. Потом где-то в середине города она велела построить мост из обтёсанных камней, скреплённых железом и свинцом. Днём на мост настилали поперёк четырёхугольные доски, по которым вавилоняне переходили через реку. На ночь же этот настил убирали, для того чтобы люди не бродили туда-сюда и не грабили друг друга. После сооружения моста, когда выкопанное озеро наполнилось водой, царица велела отвести реку Евфрат из озера, (которая река уже наполнила) в старое русло. Таким образом, озеро превратилось в болото, для чего и было предназначено, а для горожан был построен мост.
187. Эта же царица обманула потомство некой хитростью. Она повелела воздвигнуть себе гробницу непосредственно над воротами в самом оживлённом месте города и вырезать на ней надпись, гласящую: «Если кто‑нибудь из вавилонских царей после меня будет нуждаться в деньгах, то пусть откроет эту гробницу и возьмёт денег, сколько пожелает. Однако без нужды пусть не открывает её напрасно. Лучше, однако, вовсе не открывать её». Так эта гробница оставалась нетронутой, до тех пор пока вавилонское царство не перешло к Дарию. Дарию казалось даже странным, почему он не воспользовался этой гробницей, хотя там лежат сокровища, которые к тому же сами приглашают завладеть ими. Однако царь не захотел пройти через эти ворота, ибо над головой его оказался бы мертвец. Открыв же гробницу, он не нашел там никаких сокровищ, а только покойника и вот такую надпись: «Коль не был ты столь жадным, то не разорял бы гробниц покойников». Вот что рассказывают об этой царице.
188. Против сына этой царицы, звавшего, как и отец его, Лабинетом, царём Ассирии пошёл войной Кир. Надо сказать, что всякий раз, когда великий царь выступал в поход, армия его запасалась большим количеством хлеба и мелкого скота. А кроме того, Кир брал с собой воду из протекающей у Сус реки Хоаспа (единственной реки, откуда он вообще пил воду). Множество четырехколесных повозок, запряжённых мулами, с кипячёной водой из Хоаспа в серебряных сосудах всегда следовали за царём, куда бы он ни отправлялся.
189. И вот, двигаясь на Вавилон, Кир достиг реки Гинда[22]. Истоки этой реки находятся в Матиенских горах, течет же она через землю дарданов, а впадает в другую реку – Тигр. Тигр же протекает мимо города Опиды и впадает в Красное море. Когда Кир хотел перейти эту судоходную реку Гинд, один из его священных белых коней от резвости прыгнул в воду, чтобы переплыть реку. Однако река поглотила коня и унесла его своим течением. Тогда Кир страшно разгневался на реку за такую дерзость и повелел сделать ее столь мелкой, чтобы впредь даже женщины могли легко переходить, не замочив колена. После такой угрозы Кир отложил пока что поход на Вавилон. Разделив затем свое войско на две части, царь расположил воинов по берегам реки и велел на каждом берегу наметить по всем направлениям 180 прямых, как стрела, каналов, ведущих к реке. Потом он расставил воинов и приказал копать. При большом числе рабочих рук работа была быстро завершена, но все же на нее пришлось затратить целое лето.
190. Так‑то покарал Кир реку Гинд, разделив ее на 360 каналов. А когда вновь наступила весна, царь выступил в поход на Вавилон. Вавилоняне вышли из города с войском и ожидали Кира. Когда царь подошел к городу, вавилоняне бросились в бой, но, потерпев поражение, были оттеснены в город. Вавилонянам было уже заранее известно, что Кир теперь не будет бездействовать: они видели ведь, как персидский царь нападал на один народ за другим. Поэтому, запасшись продовольствием на очень много лет, они не обращали никакого внимания на осаду.
[1]Колофон (греч Κολοφών) — Ионический союзный город в Лидии. Колофон был самым сильным из Ионических городов и славился своей кавалерией, а в особенности роскошной жизнью обитателей, пока Гидес Ливийский не завоевал город в VII веке до н.э. Значение Колофон пошло на спад и он был совершенно затмлён соседями: Эфесом и главное быстро растущим портом, стратегическим центром Ионии — Милетом.
[2] Лесбос (греч. Λέσβος) или Митили́ни (Μυτιλήνη) — греческий остров в северо-восточной части Эгейского моря. Остров Лесбос омывается водами Эгейского моря. Соседствует с группой Северных Эгейских островов. Входит в плеяду самых крупных островов Греции. Земли Лесбоса иногда называют «островом Сапфо», ведь великая поэтесса родилась именно там. И с её именем сопряжено немало тайн, загадок и легенд, которые интригуют человечество по сей день.
[3]Кир II Великий (Куруш) — царь Персии из династии Ахеменидов, правивший в 559—530 годах до н.э. Основатель Ахеменидской державы. Сын Камбиса I и, возможно, царевны Манданы, дочери царя Мидии Астиага.
[4] В середине VI столетия до Р. Х. на азиатском Востоке образовалась Персидская монархия, наследница более раннего иранского государства – Мидии – и вскоре стала весьма обширной. Основатель Персидской державы, Кир Старший, стал завоевывать всех своих соседей. Покорил Лидийское царство в 546 г. до Р. Х., занимавшее почти всю Малую Азию и владело почти всеми греческими колониями этого полуострова Хотя Кир неплохо относился к эллинам, он заставил их платить большую дань. Захватив часть островов Эгеиды и Фракию и разгромив Лидию, Кир двинулся к побережью. Сопротивление ионийских городов, действовавших разобщенно, было быстро подавлено. Спарта, к которой они обратились за помощью, не решилась оказать им военную поддержку. В результате греческие города малоазийского побережья один за другим были вынуждены покориться персам и признать верховную власть персидского царя. Вскоре персы захватили и Самос, распространили свою власть на некоторые другие близлежащие острова и утвердились на берегах Геллеспонта. А Поликрат, правитель острова, был казнен персами и распят на кресте. Жизненно важная для греков морская торговля с причерноморскими странами оказалась, таким образом, под постоянным контролем персов. К тому же персидские цари проводили политику поощрения торговой деятельности финикийцев — злейших торговых соперников греков.
[5] В 552 г. До н.э персы под предводительством царя Кира II восстали против владычества Мидии, захваченной персами в 550 г. до н.э. а к 54 году они захватили все территории, ранее входившие в Мидийское царство (Парфию и Гирканию). Возвышение Персии встревожило царя Лидии Креза, и он решил ослабить могущественного соседа. Он отправил послов ко всем известным оракулам в Греции (Дельфы, Абы, Додони, Амфиарай, Трофоний и Бранхиды), а кроме того, в Египте е оракулу Аммона. Затем Крез послал дары в Дельфы, надеясь умилостивить Аполлона. Отправил послов в Дельфы и Амфиарай с вопросом, стоит ли ему идти войной на персов. Оба оракула дали ответ, что если он пойдёт на персов, то сокрушит великое царство. Также оракулы посоветовали ему заключить союз с самым могущественным греческим полисом. Крез обрадовался и подумал, что если начнёт войну с Киром, то сокрушит его державу и заключил союз с Египтом, Вавилоном и со Спартой. Затем лидийский царь напал на Каррпдокию, раньше входившую в состав Мидии, а теперь — Персии.
[6]Сардис (др.греч. η Σάρδεις) один из великих городов древнего мира, наиболее известный как столица Лидии. Расположен в Малой Азии на золотоносной реке Пактол, у подножия горы Гмол, откуда открывается вся долина реки Герм. Руины Сардиса можно видеть в 75км восточнее современного турецкого города Измира, неподалеку от города Салихлы.
[7]Тирсенами их называли греки. Или тирренами. Поэтому море, разделяющее Корсику (Кирн) и Тоскану (Тирсению), доныне зовется Тирренским. Но римляне звали их этрусками, а страну их — Этрурией. Трудно сказать, как это народ называл себя сам — язык его до сих пор не расшифрован. Этруски, пожалуй, самый загадочный народ Европы. Их письменность, их язык, их обычаи не похожи на письменность, язык и обычаи соседей. Никто не знает, откуда этот народ пришел, но все уверены, что это народ пришельцев. Геродот, впрочем, рассказывает версию. Он называет тирсенов потомками лидийцев, покинувших Малую Азию в поисках лучших земель. Лидийцы будто бы первыми начали чеканить золотую и серебряную монету и изобрели столь популярные в Элладе игры.
[8]Иберийский полуостров, на котором в настоящее время расположены Испания и Иберия произошёл от названия народа иберов, населявших восточное побережье полуострова. История письмености полуострова начинается с прибытием колонистов финикийцув, греков, карфагенян.
[9]Тартессос (греч. Tartessós) — древнее государство на юге Испании, активно колонизированное финикийцами. Основан тартессийцами (по одной версии, это были этруски из Малой Азии, по другой — местные племена турдетаны и турдулы). Власть в Тартессе принадлежала царям. Наиболее известен из которых Аргантоний, по свидетельству Геродота правивший с 630 по 559 года до н.э. Именно он воевал на стороне греков против Карфагена. В союзе с греками Тартесс вёл войну с финикийцами — в основном с Гадесом, но неудачно. После поражения греков вбитве за Алалию, Тартесс был уничтожен карфагенянами около 539 г. до н.э. Причиной войн было желание финикийцев захватить юг Испании и торговая конкуренция, так как Тартесс контролировал торговлю с Северной Европой.
[10]Кирн, Корс,Корсика — четвёртый по величине остров в Средиземном море Сегодня – один из регионов во Франции. Тем не менее Корсика имеет особый статус —Территориальная общность Корсика (фр.Collectivité Territoriale de Corse). В VI тысячетилетии до н.э. местных охотников-собирателей начала теснить культура импрессо, потомки которой на несколько тысячелетий закрепились на острове. Культурные традиции Корсики испытывали значительное влияние соседней Сардинии. В середине II тыс. до н.э. под влиянием сардинской культуры Боннаро на острове возникает культура торре, памятниками которой являются башни-торре, напоминающие сардинские нураги. Вскоре после этого Корсику оккупировали спрдинцы, а позднее этруски.
В VI веке до н.э. на Кирн высадились фокейцы, где они основали город Аллалию, за который разыгралось целое морское сражение с этрусско-карфагенским флотом. Овладевшие Корсикой в V веке до н.э. карфагеняне были вынуждены уступить остров в 238 году до н. э. римлянам. Хотя корсиканцы и возмутились против гнета римских наместников, но после семилетней (236—230) кровавой борьбы их восстание было полностью подавлено. Корсика расцвела. В большой упадок пришла Корсика в V веке от многократных вторжений вандалов, владычество которых (с 470 года) истощило страну. Освободил остров (533) от вандалов Велизарий, и с тех пор остров попеременно принадлежал то Византии, то готам, пока им не овладели франки (754) и сарацины (850), о чём свидетельствуют башни на морском берегу. В начале XI века Корсикой завладели пицанцы и разделили её на множество небольших феодальных владений.
[11]Алерия а по-гречески Алалии (фр. Aléria; греч. Ἀλαλίη) — французский город-коммуна расположенный на восточном побережье Корсики, между Бастией и Порто-Веккьо – древняя столица Корсики. Основан древними греками в 564 году до н.э., как Алалии явился первым городом на острове, затем сюда переселились беженцы из захваченного персами города Фокея. После битвы за Алалии перешёл под контроль этрусков и карфагенян. В ходе Пунических войн (в 259 году до н.э.) захвачен римскими войсками под предводительством консула Луция Корнелия Сципиона. Мало что осталось от греческого поселения, хотя не прекращающиеся раскопки преподносят сюрпризы и сегодня, например последние из них, показали, что на этом месте поселения появились по крайней мере 8000 лет. Это место никогда не было идеальным для проживания людей. Город построен на возвышенности на краю болот, которые ежегодно приносили эпидемии малярии и лихорадки уносящие сотни жизней. После Второй Мировой войны большая часть болот была осушена и теперь этих проблем практически нет. Алерия считается лучшим местом на Корсики для выращивания винограда, цитрусовых и фруктов.
[12]Регия или Реджо-ди-Калабрия (итал. Reggio di Calabria, в античности др-греч. Ῥήγιον,) — город в Италии а регионе Калабрия. Самыми древними поселенцами Калабрии считаются осевшие здесь племена осков и самнитов. С VIII века до. н.э. Калабрия была колонизована греками. Её города, такие Сибарис, Кротон и Локры Эпизефирские, были одними из самых крупных городов Великой Греции. Греки и дали области название, от слов «калон-врион», которыми греки обозначали плодородные земли.
[13]Энотрия (греч. Οἰνωτρία)— буквально «страна, богатая виноградниками») — историческая область на примыкающем к Сицилии юго-западе Италии, известной позднее под именем Великой Греции. По преданию была населена потомками Энотра. Во время греческой колонизации на территории Энотрии был построен город Элея. Энотрия — это древнее название Италии, поскольку Итал — это царь энотров.
[14]Теос (др.-греч. Τέος)— древний город Ионии на западном берегу Малой Азии. Важный торговый порт и один из самых процветающих городов в регионе до эллинистического периода. Располагался к юго-западу от Смирны (современного Измира). В настоящее время руины его находятся в окрестностях Сыгаджик (тур. Sığacık).
[15]Абдеры, Абде́ра(греч. Ἄβδηρα) — древний город во Фракии, на мысе Булустра (Μπουλούστρα)к востоку от устья реки Нестос, впадающей в Эгейское море. Жители древнего города назывались абдеритами. Сейчас в Греции находится малый город Авдира в 6 километрах к северу от руин Абдеры.
[16]Панионион (греч. Πᾰνιώνιον — «всеионийский» от παν- — «все» + Ιωνία — «Иония») — всеионийское святилище со священной рощей и храмом на северной стороне мыса Микале (ныне хребет Самсун) на западном берегу Малой Азии, недалеко от города Приена, между Эфесом и Милетом, напротив острова Самос. Святилище посвящено геликонскому Посейдону (Геликонию) там собирались представители 12-ти городов Ионийского союза Ионийского на панегири, то есть на праздник Паниониа (Πᾰνιώνια). Праздник был установлен Нилеем, основателем Милета, около 1050 года до н. э. Здесь после жертвоприношений следовали состязания. Кроме великих Панионион упоминаются и малые, например, в Смирне.
К союзу ионийских городов, участвовавших в Паниониях, принадлежали: Милет, Миунт, Приена, Эфес, Колофон, Лесбос, Теос,Клазомены, Фокея, Эрифры, Самос и Хиос, а позднее и город Смирна, о чем свидетельствуют монеты Смирны 88—84 года до н. э.
[17] Спарта (греч. Σπάρτη) или Лакедемон (греч. Λακεδαίμων) — древнегреческий полис в Лаконике (др.-греч. Λακωνική γῆ) на сегодняшнем Пелопоннесе, превратившийся после завоевания в VIII-VI вв. до н. э. южной части Пелопоннеса в крупное государство. По преданию, государственный строй в Спарте был установлен Ликургом (IX-VIII вв.). Спартиаты владели равными участками государственной земли с прикрепленными к ним илотами, сами занимались главным образом военным делом. Ремесло и торговля находились в руках периэков. Спарта — классический образец полиса с олигархическим государственным строем; государственные дела решала герусия, затем коллегия эфоров. Соперничество между Афинами и Спартой привело к Пелопоннесской войне 431-404 годов; победив в ней, Спарта утвердила свою гегемонию над Грецией. После поражения в войне с Фивами в 371 году при Левктрах и в 362 году при Мантинее Спарта превратилась во второстепенное государство. В 146 году Спарта подчинена Римом, в 27 году до н. э. вошла в римскую провинцию Ахайя. Современная Спарта — город в Греции, на юге полуострова Пелопоннес, административный центр нома Лакония в долине р. Эвротас, основаная в 1834. Близ нее — руины древнего г. Спарта (остатки акрополя с храмом Афины, VI в. до н. э., святилищ, VII-V вв. до н. э., театра, I-II вв. н. э.
[18]Галикарнасос (греч. Ἁλικαρνασσός) — древний город в Карии на средиземноморском побережье Малой Азии. Основан греческими поселенцами примерно в VIII в. До н.э., а в середине IV в. До н.э. стал на короткое время столицей Карии.
[19]Ксанф (ликийск: Arñna, др.-греч. Ξάνθος) — крупнейший город античной Ликии.
[20]Ниневияили Нин(ассир.ܢܸܢܘܵܐ, греч. Νινευη) — с VIII — VII века до н.э. столица Ассирийского государства. Находилась на территории современного Ирака (город Аль-Мосул), на левом берегу реки Тигр на холмах Куюнджик. Древние греки считали основателем Ниневии Нинурту или Нина.
[21] Наиболее характерная топографическая черта Ирака – наличие двух больших рек, Тигра и Евфрата. Широко известное изречение древнегреческого писателя Геродота, «отца истории» (V в. до н. э.), о том, что Египет – это дар Нила, может быть с успехом приложено и к Ираку, различие состоит лишь в количестве рек-дароносиц. С незапамятных времен Тигр и Евфрат откладывают свои наносы на каменистое ложе между Аравийской платформой и Иранским нагорьем, создавая среди безжизненных пустынь обширную и плодородную равнину. Обе реки берут начало в горах Турции, где их питает множество местных речек и ручьев. Проложив себе путь через отроги горных хребтов, они устремляются на юг. По характеру эти реки абсолютно не похожи друг на друга. Так, стремительный и многоводный Тигр течет на юго-восток, вдоль горной цепи Загрос. В нижнем течении он (уже в исторические времена) не раз менял свое русло, вот почему постоянных поселений на его берегах долго не возникало. Было время, когда Тигр впадал прямо в Персидский залив; сейчас же он сливается с Евфратом, и образовавшийся из двух рек Шатт-эль-Араб (в 100 км к северу от современного портового города Басры) впадает в море. Все притоки Тигра берут начало в восточных горных областях: Хазир, Большой и Малый Заб, Дияла и др.
[22] Γύνδης, левый приток Тигра, берет свое начало в области матиенов в Мидии (впоследствии Atropatene), протекает через Ассирию и впадает в главную реку выше города Ктесифонта. В походе против Вавилона Кир разделил реку на 360 рукавов: от этого разделения не осталось и следа. Hdt. 1, 189. 202. 5, 52. Впоследствии река называлась Delas или Dialas, н. Diala.
Почему все не так? Вроде все как всегда: То же небо — опять голубое, Тот же лес, тот же воздух и та же вода, Только он не вернулся из боя. Мне теперь не понять, кто же прав был из нас В наших спорах без сна и покоя. Мне не стало хватать его только сейчас, Когда он не вернулся из боя. Он молчал невпопад и не в такт подпевал, Он всегда говорил про другое, Он мне спать не давал, он с восходом вставал, А вчера не вернулся из боя. То, что пусто теперь, — не про то разговор, Вдруг заметил я — нас было двое. Для меня будто ветром задуло костер, Когда он не вернулся из боя. Нынче вырвалась, будто из плена, весна, По ошибке окликнул его я: — Друг, оставь покурить! — А в ответ — тишина: Он вчера не вернулся из боя. Наши мертвые нас не оставят в беде, Наши павшие — как часовые. Отражается небо в лесу, как в воде, И деревья стоят голубые. Нам и места в землянке хватало вполне, Нам и время текло для обоих. Все теперь одному. Только кажется мне, Это я не вернулся из боя.
«Вчера в Москве на Триумфальной площади около 500 активистов движения «Порядок и Прогресс» сожгли и растоптали несколько тысяч экземпляров новой книги известного русского писателя Эдуарда Т. «Проклятие свободы». По заявлению представителя движения, недовольство активистов вызвало то, что в книге Эдуарда Т. содержатся высказывания, порочащие честь и достоинство всенародно избранного президента, а также выпады против демократии и суверенитета государства. Акция сожжения книг Эдуарда Т. прошла под лозунгами «Хватит печатать ложь и порнографию!»…»
Александр Б. «Известия»
Первым делом нужно было на вокзал, узнать расписание поездов и купить билет. Эдик сунул руки в карманы, в одном из которых лежали деньги, в другом – пачка сигарет и зажигалка, прощальный подарок друганов. Под мышкой был небольшой полиэтиленовый пакет со спортивным костюмом, футболкой, парой носков и сменным бельём. Не выпуская пакета из-под мышки, он прикурил и посмотрел на часы. Близился полдень. Нужно было поторапливаться на вокзал, чтобы не пропустить свой поезд.
Лучше потом погуляю, подумал Эдик. А то ещё, чего доброго, придётся ночевать на вокзале.
Быстрым шагом он двинулся вниз по Полтавскому Шляху, в направлении вокзала. С непривычки ему показалось, что он не идёт, а будто плывёт. После замкнутого пространства ему было как-то не по себе. Точно в замедленном кино, мимо прошла женщина. Она даже не взглянула на Эдика. За ней – мужчина в деловом костюме и с кейсом. За мужчиной – детвора с портфелями и школьными сумками. Все они двигались свободно и непринуждённо.
Солнце было уже почти в зените. По бирюзовому небу высоко-высоко скользили бархатистые облака. Начиналась полуденная жара. В тени нависавших над пешеходной аллеей густых крон деревьев было свежо и прохладно.
Эдик чувствовал некоторое неудобство и скованность. Было такое ощущение, словно его зажали в железные тиски. Скованность незаметно росла. Бескрайний простор давил на него невидимым тяжким грузом, подкашивая коленки, заставляя пригибаться к земле. Изо всех сил он пытался сопротивляться этому, но, увы, тщетно. Он двигался, точно робот, как-то ломано и кособоко. Прохожие начали обращать на него внимание, и понимающе отводили взгляды в сторону. Первые шаги давались с огромным трудом.
Бесконечный поток автомобилей, запрудивших Полтавский Шлях, заметно оживлял убогий урбанистический пейзаж города. До вокзала было рукой подать. Его островерхие своды, возвышавшиеся над близлежавшими постройками, служили для Эдика ориентиром.
За всю дорогу он ни разу не обернулся назад, ни разу не взглянул на Холодную гору. Он торопился побыстрее убраться отсюда, скорее купить билет и уехать домой.
И, тем не менее, на душе скребли кошки. Было как-то грустно и одиноко. Словно недоставало чего-то. Ко всеобщему ощущению дискомфорта примешивалось чувство оторванности и покинутости, навевая тоску и ностальгию. Наряду с трепетным ожиданием чего-то радикально нового, однозначно лучшего, появился панический страх перед неизвестностью, перед невероятно огромным, сильно изменившимся за эти годы миром.
Эдику стало нехорошо. Он сел на лавочку и закурил. Голова раскалывалась на куски. Мысли о семье, о жене, о дочке путались с мыслями о друганах, о Генке, о Толяне, о Кохе. Грусть расставания и желание повидаться с ними не уступали жгучему желанию поскорее вернуться домой. Эдик посмотрел на часы.
У них сейчас обед, уставившись на циферблат, подумал он. В его воображении ожили лица друзей, и он заулыбался. А потом он подумал о жене и о дочке и понял, что ближе и роднее у него никого нет. И, докурив сигарету, снова заторопился на вокзал.
За железнодорожным мостом он свернул на Красноармейскую и вышел на привокзальную площадь. Там было очень людно. На некоторое время с непривычки Эдик растерялся, увлечённо наблюдая за оживлённым движением на площади, и даже не заметил, куда подевались скованность, неудобство и дурные мысли. Он быстро осваивался в новой среде.
В кассах было целое столпотворение. Близились майские праздники. Студенты и командировочные разъезжались по домам.
— Один плацкарт до Москвы на сегодня,- пригнувшись, сказал Эдик в крохотное окошко кассы, когда подошла его очередь.
— Сто пятьдесят семь рублей,- раздалось из окошка.
Эдик порылся в кармане и достал деньги.
— Сегодня, в двадцать один пятьдесят пять, московский поезд, третья платформа, двенадцатый вагон, сорок седьмое место,- снова раздалось из окошка.
Эдик забрал билет и отошёл в сторону. До отправления оставалось восемь часов.
Завтра утром буду дома, радовался Эдик, проверяя билет. От былой грусти и ностальгии не лишилось и следа. Он ещё раз достал из кармана деньги и пересчитал их. Было пятьсот рублей с копейками. Всё, что заработал за эти годы.
Не густо, но на дорогу хватит, главное, до Москвы добраться, подумал Эдик и пошёл прогуливаться по вокзалу. На ступеньках подземного перехода сидели бродяги. Их было трое.
— Здорово, мужики,- поприветствовал бродяг Эдик, присаживаясь рядом на ступеньках.
— Здорово, коли не шутишь,- ответил самый ближний к нему, с рыжей скомканной шевелюрой и красным одутловатым лицом.
— Чем промышляете?- попытался завязать разговор Эдик.
— А тебе какое дело?- недружелюбно огрызнулся рыжий.
— Да так, просто интересуюсь,- сказал Эдик.
— А чем Бог пошлёт, тем и промышляем,- сказал второй, с воспалёнными слезящимися глазами.
— Весёлая тут у вас житуха,- изучая собеседников, заметил Эдик.
Он достал из кармана пачку сигарет и предложил сигареты бродягам. Бродяги взяли по сигарете и закурили. Эдик закурил тоже.
— Всяко бывает,- выдохнув густой клуб дыма, сказал третий.- Бывает, что и дубинкой по хребту получишь, а бывает, что и свои же все карманы обчистят.
— И среди своих крыс хватает,- согласился с ним рыжий.- А ты чем промышляешь?- Обратился он к Эдику.
— Ничем, домой возвращаюсь,- ответил Эдик.
— Откуда?- спросил тот, что с воспалёнными глазами.
Эдик призадумался.
— Издалека, мужики, ох, как издалека.
— А ты, я вижу, калач тёртый,- придвинулся к нему рыжий.- С тобой можно и о серьёзных делах потолковать.
— Нет, мужики,- решительно заявил Эдик.- Ни о каких делах я больше не толкую. Хватит с меня и того, что было.
— Как знаешь,- ухмыльнулся рыжий.- И без тебя справимся.
В глубине подземного перехода появился ещё один бродяга. Болезненно раскачиваясь из стороны в сторону, он шёл по подземному переходу и заглядывал во все мусорные урны. В руке у него был пластиковый пакет с бутылками. Что-то знакомое мелькнуло в его внешности, но что, сложно было разобрать в полумраке подземного перехода.
— А вот и ваш коллега,- улыбнулся Эдик, заметив бродягу.
— Да нет – это не коллега, а конкурент,- злобно рявкнул рыжий и бросился в переход.
Тот, в переходе, не успел и опомниться. Рыжий с ходу засадил ему в ухо, первым же ударом опрокинув на спину. С дребезгом зазвенели разбитые бутылки. Накинувшись на него, не позволяя подняться, рыжий принялся осыпать его градом бешеных ударов. Катаясь в осколках битого стекла, несчастный бродяга лишь закрывался руками и глухо стонал под ударами рыжего.
В мгновение ока Эдик оказался возле рыжего, и дал ему со всей силы ногой под зад. От неожиданности рыжий взвизгнул и, точно мяч, подскочил на месте. Побагровев от ярости, он двинулся с кулаками на Эдика. Удар в зубы откинул его назад и заставил скрючиться. Когда рыжий распрямился, в его руке был нож. Безумно скалясь окровавленным ртом, готовясь к броску, он смачно сплюнул кровью на пол.
Рыжий сразу смекнул, в чём дело, и тут же исчез. Эдик подхватил валявшегося бродягу и потянул его к выходу. Бродяга был в полуобморочном состоянии. Когда они поднялись наверх, бродяга начал приходить в себя.
— Что со мной?- произнёс он, ошалело глядя по сторонам.
— Оклемался?- обрадовался Эдик и пару раз шлёпнул его ладонью по щекам.- Что-то мне твоя рожа знакома. Где-то я тебя уже видел.- Напрягая память, произнёс он.
Бродяга сосредоточил свой взгляд на Эдике. От неожиданности у того глаза чуть не полезли на лоб.
— Не может быть,- воскликнул бродяга.- Эдик, ты?
— Я,- недоумевая, подтвердил Эдик.
— Не узнаёшь?
— Не узнаю. Постой,- напряжённо вглядываясь в собеседника, по слогам произнёс Эдик.- Саня? Тебя в таком наряде и при желании фиг узнаешь. Ну, ты и вырядился. Как тебя-то сюда занесло? Снова внедряешься? Вживаешься в образ? Очередное журналистское расследование?- Лепетал Эдик.- Ты так сильно изменился. Вылитый бродяга. Поздравляю. Ты всегда был мастером перевоплощений.
— Да уж, перевоплотился, дальше некуда,- горько вздохнул Саня, ощупывая разбитое лицо.
— Досталось же тебе,- посочувствовал Эдик.- Если бы не я, он тебя убил бы.
— Ничего, и не такое бывало,- отмахнулся Саня.
— Да, ты прав. На войне и не такое бывало,- согласился с ним Эдик.
— У них же тут весь город на территории поделен. Попробуй только на чужую сунуться,- объяснял Саня.
— Ну и не совался бы сюда, если здесь чужая территория.
— Жрать захочешь и не туда сунешься.
— Это уж точно,- рассудил Эдик.
Глядя на Саню, у него начало закрадываться какое-то смутное подозрение.
— Послушай, а у тебя десятки в долг не будет? Я тебе отдам. Вот те хрест, отдам,- перекрестился Саня, делая как можно жалостливее лицо.
Эдик машинально сунул руку в карман и тут же остановился.
— Постой. Ты есть хочешь? Так пойдём в какое-нибудь кафе. Вместе пообедаем. Я заплачу.
— Иди ты, знаешь куда, со своим кафе. Я десятку у тебя в долг прошу,- истерично взорвался Саня.- Не видишь, человек погибает.- Саня показал трясущиеся руки.- Похмелиться мне надо. Если не похмелюсь, сгорю.
И тут Эдик всё понял.
— Теперь вижу,- нерадостно произнёс он, глядя на Санины руки и опухшее перекошенное лицо.- Ну, показывай, где тут у вас похмеляются.
Они зашли в ближайший гастроном, Эдик взял сто грамм водки и несколько тошнотиков. Саня жадно опрокинул стопарь и стал уплетать тошнотики.
— А теперь рассказывай, как ты докатился до такой жизни,- не дожидаясь, когда Саня доест, начал допрос Эдик.
— А что тут рассказывать,- ничуть не смутившись, ответил Саня.- Всё очень просто и, как всегда, банально. Ленка наставила мне рога, и я забухал. Да так забухал, что остановиться не мог. Сначала меня из редакции попёрли, а потом и Ленка выставила. А как я здесь оказался, даже не знаю. Так закружило меня, Эдик, что и сам уже этому не рад. Да только ничего не поделаешь. Пропал я, Эдик. Как есть, пропал. Запутался и выхода не вижу. Нет, Эдик, выхода. Никому я не нужен. Остаётся лишь бомжевать.
— Выход всегда есть, Саня.
— И, к тому же, без этой гадости я уже не могу. Алкашом я стал, Эдик, понимаешь, алкашом.
— Получается, ты смирился?
Саня угрюмо покачал головой.
— Легко же ты сдался.
— Нелегко, Эдик, нелегко.
— И нет желания снова стать человеком?
— Нет сил, Эдик. Устал я, раскис и расклеился. Только благодаря этой гадости я всё ещё держусь. Если бы не эта гадость, давно бы уже сгинул. Давай ещё дёрнем. Умоляю. Выручай. Душа горит. Похмелиться надо.
— Всё, хватит похмеляться,- грубо отрезал Эдик.- Для начала тебе нужно хорошенько поесть. А потом, подумаем, что с тобой делать.
Как Саня не упирался, но Эдику удалось затянуть его в вокзальное кафе и заставить плотно пообедать. Только в кафе Эдик заметил, как от Сани нестерпимо воняет.
— Теперь ты рассказывай, как тебя сюда занесло,- сидя в кафе за столиком, без особого аппетита ковыряя вилкой гарнир, спросил Саня.
— Домой возвращаюсь,- ответил Эдик. Он чуть не подавился котлетой, когда Саня задал ему этот вопрос.
— Откуда?
— С курорта,- еле ворочая одеревеневшим языком, сказал Эдик, и это не укрылось от Саниного пытливого профессионального взора.
Он про себя ухмыльнулся.
— В Крыму отдыхал?- с незаметной издёвкой, еле сдерживая улыбку, спросил Саня.
— Да, в тех краях,- с набитым ртом, утупившись в тарелку, промычал Эдик.
Саня не мог больше сдерживать улыбку.
— Понятно,- скаля гнилые зубы, сказал он.- Выходит, ни одного меня жизнь крутанула на свой лад.
— Но я не поставил на себе крест и не сложил руки. И ни на минуту не терял человеческого достоинства и уважения к себе. В отличие от тебя, Саня,- защищаясь, с обидой и укоризной выпалил Эдик.- Бабы не стоят того, что бы из-за них так опускаться.
— Раньше я точно так же рассуждал. Пока Ленка не наставила мне рога. Оказывается, стоят. Любовь – ужасная сила. Как созидающая, так и разрушающая. Сам видишь. Сколько лет прошло, каждый день думаю о ней и ничего поделать с собой не могу. И опустился из-за неё, суки.
— А в себе причины искать не пытался? Сам сколько раз Ленке изменял. Это не в счёт? За это себя ты не казнишь?
— Никогда не прощу ей измены. И всё равно люблю её, суку. Ну, скажи, зачем она это сделала? Только жизнь мне всю поломала. А, может, она хотела отомстить?
— Не исключено.
— Если так, то ей это удалось.
— Теперь всё ясно,- немного поразмыслив, рассудил Эдик.- Хватит по помойкам бомжевать. Поехали домой. Пора снова становиться человеком.
— Нет у меня больше дома. Бомж я.
— Ничего, новый построишь. Руки, слава Богу, не из ж… выросли. А пока поживёшь у меня. Место, я думаю, найдётся.
— Это невозможно. Вынужден отклонить твоё предложение.
— Это не предложение, а приказ.
— Мы не на передовой.
— Каждый день, как на передовой,- рявкнул Эдик, решительно надвигаясь на Саню.
После недолгих препирательств они направились в парикмахерскую. Там Саню побрили и подстригли под бокс. Затем они зашли в туалет. Саня скинул с себя свои вонючие лохмотья, кое-как обмылся с мылом в рукомойнике, после чего надел чистую футболку и новый спортивный костюм Эдика.
— Приятно посмотреть. Отлично выглядишь,- удовлетворённо произнёс Эдик, окинув взглядом Саню с ног до головы.- Осталось только шкраги твои раздолбанные поменять.
— И откуда ты такой взялся на мою голову, деловой и доставучий?- сказал Саня, с любопытством разглядывая себя в зеркало.
— С курорта, я, кажется, уже говорил.
— Ага, я по твоим рукам сразу понял, на каком курорте ты отдыхал.
— Что ж. За ошибки нужно платить. Впрочем, сполна заплачено. Только не о таком будущем мы с тобой в госпитале мечтали.
— Это уж точно.
— Хватит дурака валять. Пора за голову браться.
— Поздно.
— Никогда не бывает поздно. Всё от тебя самого зависит.
— Не хочу я уже ничего. Оставь меня в покое.
— Не оставлю. Я, кажется, твой должник. Или ты забыл, как с осколком в плече вытаскивал меня из-под обстрела?
Саня машинально потянулся рукой к плечу.
— Такое не забудешь,- сказал он, потирая плечо.
— Где твои ордена?
— Не спрашивай,- Саня прикусил губу и его голос дрогнул.
— Ты хоть знаешь, какой завтра день?
— Какой?
— Девятое мая, День Победы,- с насмешкой сказал Эдик.
— День Победы?- совсем растерявшись, неподдельно удивился Саня.- Это Великий праздник.
— Это и твой праздник. Ты, ведь, герой войны.
— Да какой я герой. Убийца я, а не герой. И ты такой же герой, как и я.
— Я убивал, потому что хотел выжить.
— Все мы хотели выжить.
— Другого выхода не было.
— Ты смерти боишься?
— Конечно, боюсь. В этом нет ничего ненормального.
— Знаешь, а я вот порой думаю, лучше бы я там погиб, чем вот такая вот жизнь теперь.
— Глупости говоришь. Благодари Бога за то, что остался жив, и думай о том, как снова стать человеком.
— Я в церкви тысячу лет уже не был. Сколько раз попрошайничал под храмами, а ни разу не зашёл. Не верю я больше в Бога. Предал Он меня.
— Если бы Он тебя предал, гнил бы ты уже давно в сырой земле и кормил бы червей. Предал ты себя сам, и Его предал. Потому в ничтожество и превратился. Но Бог милостив и великодушен. Он всех любит и прощает. Он и тебя любит.
— Почему же Он тогда меня до сих пор из этого дерьма не вытащил?
— Потому что ты этого не хочешь.
— Не хочу,- в сердцах оскалился Саня.- Сдохнуть хочу где-нибудь под забором. Чтобы не мучиться больше.
Он не выдержал и зарыдал. По щекам покатились огромные, как горошины слёзы.
— Сдохнуть проще всего. Да, жизнь нелёгкая штука.
— Паскудство сплошное.
— Но, ведь, живут же некоторые.
— Живут. И жизни радуются. И имеют всё.
— А мы чем хуже? Почему мы жить так не можем?
— Рождённый ползать, никогда летать не сможет.
— Брехня всё это. Мы сможем. Иначе грош нам цена тогда.
— Скажи, ну чего ты ко мне прицепился, как репей?
-Я помочь тебе хочу.
— Чем ты мне можешь помочь? Ты такой же бедолага, как и я. Ты сам в помощи нуждаешься.
— Мир не без добрых людей. Кто-нибудь поможет и мне.
Саня истерично расхохотался.
— Не смеши. Кому ты такой, нахрен, нужен? Каждый только о себе думает и о своей выгоде.
— Ничего, Санёк. Как-нибудь прорвёмся. И не из таких передряг выбирались. Теперь нас двое. Вдвоём всё ж таки сподручнее будет. Приедем домой, поосмотримся, пройдёмся по старым знакомым, повидаемся с однополчанами, может, кто чего и подскажет. Для начала любая работа сойдёт. Главное, чтобы копейка в кармане была. А там, глядишь, и по профилю что-нибудь подыщем.
— Вообще-то, я журналист, если ты забыл. И умею только писать, и ничего больше не умею. К тому же я алкаш. Я без бухла не могу. Кто меня такого на работу возьмёт. Ещё и без прописки. Ленка меня, я уверен, давно уже выписала.
— Я тебя у себя припишу. И от пьянки вылечу, в два счёта, по-армейски, раз и навсегда, без докторов и экстрасенсов. Может, тебе и не понравится, но бухать больше не захочешь. Это я тебе гарантирую. Ты мне потом ещё спасибо скажешь. Так что не спеши себя хоронить. Нам с тобой и сорока нет. Вся жизнь впереди. Кто знает, а вдруг, ещё и с Ленкой у тебя наладится. А нет, так ничего страшного, плюнь на неё, другую бабу себе найдёшь. Главное, поверь в себя. И добьёшься всего, чего захочешь. Я в тебя, например, верю.
— А, может, ты и прав. У меня эта бомжарня вот уже где,- Саня, словно ножом, резанул себя большим пальцем по горлу.- Если ты меня отсюда не вытащишь, я точно здесь сдохну. Или от бухла угорю, или прибьют где-нибудь ни за что.
— Вытащу. Даже если ты будешь против, я не оставлю тебя здесь. Иначе я себе этого потом никогда не прощу. Не хочу брать ещё один грех на душу.
Спустя несколько часов они прохаживались по перрону в ожидании поезда. Саня сжимал в кармане свой билет. Время от времени он окидывал себя взглядом и не верил своим глазам. Он всё ещё не мог привыкнуть к новой чистой одежде, удобной лёгкой обуви и отсутствию неприятного запаха, который преследовал его все эти годы.
Когда он смотрел на своё отражение в витражах, ему казалось, что он видит совершенно чужого, незнакомого ему человека. Он не узнавал себя, настолько сильно он свыкся и сжился со своим прежним обликом. С непривычки он испытывал некоторый дискомфорт, отчего чувствовал себя неуверенно и боязливо. В голове был настоящий бардак. И, тем не менее, он всё сильней и сильней утверждался в мысли, что поступил верно и сделал правильный выбор. Он с отвращением теперь уже вспоминал о своей никчёмной бродяжьей жизни и больше не хотел возвращаться в тёмный душный подвал с крысами и тараканами.
Внезапно пробудившееся честолюбие будоражило его и пьянило. Боязнь и неуверенность вдруг сменились приливом необузданных свежих сил. Дискомфорт исчез. Он ощутил в себе огромнейший мегатонный заряд энергии. Появилось желание действовать и доказать всем, на что он способен.
Эдик вдруг вспомнил, что забыл позвонить жене и предупредить её о своём возвращении. Он достал из кармана последние медяки и направился к таксофону.
— Говорите, я слушаю,- раздался в трубке незнакомый мужской голос.
От неожиданности Эдик растерялся.
— Вам кого?- в ответ на молчание с раздражением рявкнул мужской голос на другом конце провода.
Эдик совсем растерялся.
— Я набирал…- Эдик назвал свой телефонный номер.
— Вы правильно набрали,- подтвердил мужской голос в трубке.- Кто вам нужен?
— А Людмила дома?- не соображая, что делает, произнёс Эдик.
— Минуточку.
Вслушиваясь в тишину, прижавшись ухом к трубке, Эдик покрылся испариной и стал весь мокрый. По вискам заструился пот.
— Она уже спит,- снова раздался в трубке тот же мужской голос.- Что ей передать? Кто звонил?
— Скажите, что звонили с работы. Я завтра перезвоню,- с трудом выговорил Эдик и положил трубку.
Некоторое время он стоял молча, переваривая произошедшее. Было такое ощущение, что его оплевали и окатили помоями из помойного ведра. Ярость и обида выворачивали нутро.
— Дрянь,- с гневом выдавил он из себя ругательство и со всей силы двинул кулаком по таксофону.
Тот гулко вздрогнул, задребезжав стёклами, привлекая внимание. У Эдика появилось ужасное желание напиться. В этот момент началась посадка на поезд.
— Пойдём, нам пора,- заторопился Саня.
— Я остаюсь. Я никуда не еду,- решительно отрезал Эдик.
Затем достал из кармана свой билет, скомкал его, швырнул в урну и направился прочь. Молниеносно Саня выхватил из урны скомканный билет и преградил Эдику дорогу.
— Уйди,- угрожающе зарычал Эдик, напирая на Саню.
— Не уйду. Мы возвращаемся домой.
— Нет у меня больше дома.
— Новый построишь. Руки, слава Богу, не из ж… выросли.
— Я остаюсь,- яростно хрипел Эдик.
— Ты едешь со мной,- не уступал Саня.
— Не командуй. Мы не на передовой.
— Теперь каждый день, как на передовой. Если я тебя здесь оставлю, то потом никогда себе этого не прощу. Не хочу брать ещё один грех на душу.
Деринкую – один из самых известных подземных городов Каппадокии, построенный неизвестной цивилизацией для неведомых целей. Он состоит из 18-ти уровней на глубине 85 метров, где могли надежно укрыться 20000 человек, а также их скот и пища. Это крупнейшее и самое глубокое пещерное поселение почти постоянно использовалось в течение тысяч лет, пока жители не покинули его в 1920-х годах. Это крупнейшее и самое глубокое пещерное поселение почти постоянно использовалось в течение тысяч лет уже нашей цивилизацией.
Город был обнаружен в 1963 году местным жителем, у которого постоянно пропадали цыплята. Разыскивая их, он нашел один из 600 входов в подземный город. Раскопки выявили целый город, надежно спрятанный под землей, пещеры-комнаты которого простирались на сотни километров. Преднамеренно узкие коридоры вынуждали нежданных посетителей перемещаться по лабиринту, сгорбившись и гуськом. Полутонные круглые обработанные неведомым способом круглые двери блокировали коридоры между каждым из 18 уровней и задвигались изнутри. Маленькие идеально круглые отверстия в центре этих огромных дверей позволяли пронзать захватчиков копьем.
Впечатляет глубокий колодец (дословно Derinkuyu) на последнем уровне, который снабжал весь город чистой водой. Кроме того, сложная система вентиляции из более 50 вентиляционных шахт по всему городу, которая обеспечивала естественный поток воздуха между его многочисленными жилыми домами и коридорами. Удивительно, что соотношение кислорода никогда не меняется, независимо от того, на каком уровне вы находитесь. Каким образом в пещерах были вырезаны в скале эти вентяляционные шахты, идущие под углом, тоже неизвестно. Тем не менее историки смело утверждают, что город был построен в византийскую эпоху между 780 и 1180 годами н.э. Вот только забывают уточнить: каковой была цель такой грандиозной, дорогостоящей постройки, каким способом выполнялись сложнейшие инженерные работы, и к чему углублялись на 18 уровней?!
Утверждается почему-то, что хотя люди прятались здесь на время от захватчиков, но и жили под землей полной жизнью, как и в наземном городе. В чём состоит рациональность подобного грандиозного строения, и как осуществлялись работы по его воплощению при этом опускается. И каковы были причины для существования просторных винных погребов, складов, кухонь, конюшни, кладбища, школы и часовен тоже не названо. А ведь всё это указывает на то, что жители Деринкую проводили месяцы под землей или вообще — годы. На случай, если требовалось немедленное возвращение на поверхность, город был оборудован аварийными путями эвакуации, ведущими далеко в другое место. И всё это, скорее говорит о том, что город был построен, как и многие другие удивительные постройки Каппадокии, некой высокоразвитой цивилизацией, многоразово превосходящей нашу технологией.
*Деринкую́ (тур. Derinkuyu — «глубокий колодец») — древний многоярусный подземный город, крупнейшее доступное для туристов пещерное поселение Каппадокии.
Через неделю после загадочной смерти старшего научного сотрудника Ивана Полуянова Неизвестный появился в нашей лаборатории словно ниоткуда. Пришли утром на работу, он уже сидел за столом Ивана и работал. Новый начальник нашей лаборатории был в командировке, и нам его никто не представил. Мы поздоровались, он кивнул. Приглашали выйти покурить или в конце дня пойти в кафе — отрицательно мотал огромной лысой головой. И ни слова с нами, ни полслова. Продолжал работать. И так изо дня в день. Приходим утром – он уже у компьютера, уходим – он остается.
— Ты робот, что ли? – спросил как-то Влад Скуратов, похлопав его по плечу.
— А вы – не роботы?.. – сдвинул он плечами, сбрасывая руку Влада.
Так мы впервые услышали его голос. Голос как голос, но совершенно бесстрастный, даже вопросительной интонации в ответном его вопросе не было.
— Ты хочешь сказать, что все мы – роботы? – не отставал от него Влад.
Он кивнул. И все.Нас разбирало любопытство, кто он такой, кто его к нам внедрил и чем он занимается, сидя за столом Ивана и совершенно не общаясь с нами. Прежде всего, нас поразила его манера работать. Он набирал на клавиатуре только ему известный код, и на экране его, неизвестно откуда взявшегося нового компьютера, появлялось какое-то изображение. Делая руками перед ним какие-то пасы, он манипулировал этим изображением. Клавиатурой пользовался только для того, чтобы сменить картинку на экране.
Мы же работали исключительно с цифрами. В соответствии с разработанной многоступенчатой программой, названной «Конвейерная Мандала», следили за гармонией чисел в комбинациях, заложенных программистами. Вроде чисто механическая работа. Из некоего центра «О» по спирали поднимались вверх определенные числа. На первом витке, к примеру, они выстраиваются в кружок: 1-2-3-4-5-6-7-8-9. На втором витке спирали каждая цифра в своей ячейке повторяется дважды. Переходя на третий виток, повторяется трижды. И так далее. Для девяти спиральной Мандалы конвейер поднимает спирали этих чисел до девятого витка, то есть каждая спираль раскручена от одной единицы своего числа до девяти. Девять витков — и девять цифр в каждой ячейке: 111111111, … 999999999.
Это самая простая, на первый взгляд, программа. С нее мы когда-то и начинали. И здесь отследить гармонию – никакой сложности. Смотрим, чтобы в ячейку с единицами или там с семерками на всех девяти витках не затесалась какая-то другая цифра — все ячейки должны быть одной породы. Затесалась другая цифра – уже дисгармония. Мы ее устраняем. Вот и все дела.
Постепенно программисты все усложняли и усложняли эту простую с виду Мандалу. То вместо цифр ставили на первом, начальном витке только согласные буквы любого алфавита, а в центре к примеру, букву «А» или любую другую гласную… То, меняли на каждом витке в центре гласную и получали тогда все новые и новые сочетания гласных и согласных. Фактически это уже становилось словотворчеством. И таким образом эксперименты все усложнялись и разнообразились. В центр вместо Ноля ставили любую ноту, а по окружности –все семь нот семизначной Мандалы и, меняя только центральную ноту или ее размер, можно было создавать мелодии с безграничным количеством оттенков.
Можно также в центр заложить не цифру, не букву, не ноту, а, к примеру, ген любого организма. Вращая конвейер этой семизначной или девятизначной Мандалы по спирали, на каждом витке в каждую ячейку добавляли код родственного или чуждого организма, и получали невообразимое разнообразие. Даже представить трудно, какую беспредельность можно было сотворить таким образом даже из простейшей амебы.
Если этот результат трудно представить даже для такой простой Мандалы, то, что говорить о той, конвейер которой вращает по спирали не девять, а одиннадцать, двадцать два, тридцать три, девяносто девять или девятьсот девяносто девять спиральных ячеек!.. Естественно, в этих случаях уже не будут в ячейку вписаны девяносто девять или 999 единиц…. Тут уже идут другие способы записи. И чем больше вводимые числа, тем сложнее применяемые методы и принципы записи и обработки информации. В зависимости от сложности чисел давно применяются уже не интегральные, а квантовые вычисления, оптоэлектроника, биотехнологические, нейросетевые, генетические и звуковые модели вычислений. Но и они, понятно, – не предел… Чем больше аспектов жизнедеятельности какого-то организма или вселенной закладываются, тем сложнее технологии ввода и обработки информации.Любая конвейерная Мандала может раскручивать, например, спираль какой-то даты, или какого организма и выявлять их малые и большие циклы, а также все сопутствующие составляющие их развития — от зарождения до закрытия «программы».
Но то, что делал Пришелец, не вписывалось ни в одну из привычных нам моделей Мандалы.
— Это что – новая технология в действии? – спросили мы его.
Он кивнул.
Ты изобрел?
— Да.
— Ты можешь вывести на экран масштабную сетку вселенной, а нее наложить код любой планеты, и проследить за ее развитием в любом измерении и на любом витке Мандалы?
— Да.
— И свой собственный аватар сможешь?!
Он кивнул.
— А можешь не махать руками, а управлять только мыслью?
— Сначала надо научить руки подчиняться мысли, потом разбивать мысль на этапы и фиксировать или останавливать любое мгновенье… Научишь руки – научишь и любой аватар.
— В твою голову внедрен какой-то чип с определенной программой?
— Нет, чип внедрен в мозг моего компьютера.
— И ты его обучаешь?
— Мы обучаем друг друга.
— Но как работает твой компьютер, если он не подключен к нашей сети?
— Он использует все окружающие нас энергии. И те, что вырабатывает мой организм.
— Гениально!.. Так ты со временем с помощью аватара сможешь, не отрываясь от экрана, посетить любую точку космоса, любую планету или вселенную, исправить любую дисгармонию, любые накопленные там ошибки и изменить будущее?
— Я над этим работаю…
У каждого из нас была своя тема, точнее говоря, вселенная. Каждый из двенадцати сотрудников лаборатории курировал вселенную среднего плана, отслеживая в соответствии со стандартной программой все направления ее жизнедеятельности. Но для нас это были только цифры. Что именно они символизировали, нас как бы и не касалось. И тут Пришелец был прав – эта механически выполняемая работа делала нас похожими на роботов.
Вселенные, которые мы якобы курировали, иерархами были поставлены в зону пристального внимания потому, что приближался отведенный им срок для развития на определенной ступени… От достигнутого ими уровня духовности или потери его, их переводили в разряд высших или в число низших.
Конечно, от нас требовалось безупречное внимание, так как от любой нашей ошибки зависела судьба подопечного мироздания. Если не удавалось привести в гармонию все цифры и их комбинации, каждая из которых что-то символизировала, значит, разбалансированная во всех аспектах данная планета подопечной вселенной грозила окружающим, и ее уничтожали. У нас это называлось «закрыть программу».
Так что от каждого из двенадцати сотрудников нашей лаборатории косвенно зависела судьба какой-либо вселенной и отдельных ее планет.
Покойный Полуянов систематизировал все полученные нами результаты, устранял ошибки каждого из нас и сводил все воедино по неизвестной нам программе. Он же разрабатывал рекомендации для принятия высшими инстанциями окончательного решения: жить данной вселенной или нет. Если жить, то, в каком именно статусе. Что касалось отдельных планет, то Иван обладал властью нажать кнопку лично, то есть «закрыть программу».
Бывали и исключения.
Например, Влад Скуратов неоднократно подавал рапорты о необходимости устранения из подопечной ему вселенной планету под именем «Х-7». Она представляла угрозу не только для других планет данной вселенной, но и для смежных с ней.
Все усилия Влада гармонизировать там жизненную энергию, зашифрованную в числа, и заставить энергетические потоки вращаться в созидающем направлении, терпели крах. «Х-7» игнорировала все законы космического братства и единства вселенной, как единого организма. Бесконечные войны и накопленные веками потоки ненависти совершенно разрушили экологию планеты и духовность ее жителей. Все эти струившиеся в космос миазмы агрессии искривляли окружающее пространство. Дисбаланс всех жизненных показателей там достиг критической невозвратности, и «Х-7» была обречена.
Иван же Полуянов устранение «Х-7» постоянно откладывал, и всякий раз отвечал Владу: «Не утверждено». Кем было это «не утверждено» и по какой причине мы не знали.
— Я допустил в решении какую-то ошибку? – спрашивал Влад.
— Нет, — отвечал Иван, — все твои комбинации на всех уровнях безупречны и у меня нет повода щелкнуть тебя по носу.
— Тогда почему «Х-7» надо терпеть среди планет среднего пояса и заражать ее беспредельной агрессией рядом существующие с ней обители и обитателей высшего мира?
— Пока не утверждено! Это все, что я могу тебе сказать.
— Кем не утверждено?! Ведь на этом уровне ты принимаешь решение!..
— Да, но что-то помимо моей воли, — признался Иван, — не дает мне нажать нужную кнопку. Вот вернусь из командировки…
Из командировки он не вернулся. Что с ним случилось, никто нам не объяснил. Просто извещение о его смерти появилось у всех у нас на мониторах. И все. Новым начальником нашей лаборатории назначили «варяга» из отдела, отвечающего за гармонизацию планет высшего уровня.
Светозар Вакса – так его звали – не сел за компьютер Ивана. Он занял отдельный кабинет, и мы могли войти к нему только по вызову или по приглашению, что одинаково грозило неприятностями. Он обязательно у кого-то из нас находил какую-либо ошибку или добавлял нам новую подпрограмму.
— Вот это и есть стиль общения высших миров с нами средне — низкими!.. — острили мы.
— Ой, не по душе мне этот светозарный символ необъятной черной материи! – вздыхал Влад Скуратов, — Вакса останется ваксой и на службе у Бога.
Программисты, как и мы, поначалу невзлюбили Ваксу. От них он постоянно требовал усложнения наших программ, а от нас – ломки всех стереотипов и кипения наших мозгов. Был он немногословен и свои поучения излагал почти всегда банально, но кратко, а иногда и афористично: «Совершенству нет предела», «Свой профессионализм надо доказывать ежедневно и даже ежеминутно!», «Хочешь стать совершенным, уподобляйся навозному жуку и ройся в навозе до тех пор, пока не найдешь свою жемчужину!»
При Иване мы решали наши задачи на девятом и двенадцатом уровне сложности. Это похоже на решение девяти клеточного или двенадцати клеточного кроссворда, где одинаковые цифры не должны повторяться по вертикали, горизонтали и диагонали… Первое усложнение от Ваксы – он перевел нас на двадцать второй уровень с теми же условиями. Потом был тридцать третий, сорок четвертый, пятьдесят пятый … и, наконец, девяносто девятый.
Его выражение «совершенству нет предела», мы восприняли саркастически: «Наверняка он собирается загнать нас на 999 уровень!».
Разумеется, мы не были слепцами и со временем оценили ум, трудолюбие и изобретательность Ваксы. Но, по-прежнему, называли его только по фамилии. Когда он в очередной раз отправлялся в неведомую нам командировку, прикалывались: «Наша светозарная Вакса опять побежала чернить нас в высших мирах!..»
Во время его очередной отлучки и появился этот Неизвестный и Безымянный сотрудник. Пришелец никогда при нас не вставал из-за рабочего стола, не выходил покурить или в туалет, не обсуждал с нами новости или поступающие от Ваксы новые инструкции. Чем он занимался, какую планету или вселенную курировал, мы не знали. Со временем мы так и привыкли бы не обращать на него внимания, да одна его странность не давала нам покоя. Странностью этой была его огромная, не по размеру щуплого тела, лысая голова.
Время от времени она вдруг становилась прозрачной и светилась изнутри тысячами извилин. Причем, все извилины играли разными цветами и бесконечными оттенками. Обычно это случалось в конце каждой декады. Но когда это случилось впервые, мы испугались за него:
-Эй, Трудоголик! — закричали мы ему почти хором, — ты что, не чувствуешь, что у тебя мозг закипает от перегрузки?! Отдохни хоть пару минут! Пойди — покури!
Пришелец отрицательно покачал головой.
— Или сходи кофе с нектаром выпей! — уговаривали мы.
— Не обращайте внимания! – потянулся он вверх и кончиками пальцев почти коснулся потолка, — Это кремневые фибры.
Мы недоуменно переглянулись.
— У тебя что, вместо сосудов кремневые волокна?
— Да.
— Ну, ты даешь! Это сколько же операций надо было пережить, чтобы заменить все сосуды! – удивленно воскликнул Стас Эйнис. — Как ты все это выдержал?
— Я таким родился.
— Не может быть! – воскликнули мы опять хором.
— Мне еще в утробе матери ввели в сосуды гель из жидкого кремния.
— Не может быть!
Пришелец только сдвинул плечами. Руки его беспрерывно двигались, выделывая перед экраном загадочные пасы. Фибры погасли, и голова опять стала обыкновенной головой. Так что каждый раз это чудо длилось всего несколько минут. Очевидно, это была перегрузка его кремневого «компьютера».
Светозар Вакса, приехавший из командировки, вызвал Пришельца к себе в кабинет и держал его там несколько часов. О чем они говорили, какие вопросы решали, мы не знали. Только предположили, что Пришелец спешил закончить свою работу к приезду Ваксы и, очевидно, демонстрировал ему свое открытие во всех подробностях.
Через неделю Вакса пригласил нас всех в свой кабинет и сообщил:
— В ближайшее время наша лаборатория переходит на совершенно новый, экспериментальный и более высокий уровень работы. Всем вам поставят компьютеры нового поколения, а работать на них вас обучит старший научный сотрудник Крис Легна. Прошу познакомиться.
Пришелец встал и поклонился.
— Вопросы есть? – спросил Вакса и так пронизывающе взглянул на нас, что охота спрашивать моментально отпала.
— У меня есть! – поднялся Влад Скуратов. – Вы не сказали, продолжим ли мы работу над своими программами или же будем осваивать новые?
— Я же сказал: будем осваивать новую, экспериментальную программу… Ее принцип – коллективность.
— А какое решение принято в отношении вселенных, которые мы курировали? Их программы закрыты или же они приобрели другой статус?
— Нас с вами это уже не касается. Разве вы не поняли, что нам предстоит осваивать новые технологии, дающие немыслимые возможности?
— Какие возможности? – переспросили мы.
— Безграничные! – отрезал Вакса и встал, давая понять, что общение затянулось.
Общение мы продолжили в своей комнате. Окружили Пришельца, то есть Криса Легну и вонзили в него свои вопросы. Нет смысла их перечислять, так как ни на один из них он не ответил. Просто, не перебивая, выслушал все и сказал:
— Вы все видели, как работаю я. Так будете работать и все вы. Каждый научится управлять любыми, выведенными на экран изображениями, цифрами, любым аватаром. Все наши аватары коллективной энергией мы одновременно пошлем в неблагополучную точку любой вселенной и с их помощью постараемся устранить накопленные там проблемы.
— А эта точка уже известна?
— Да, это планета «Х-7».
Мы замерли. Влад Скуратов, расчеты которого неоднократно предрекали ее гибель, желая что-то сказать, поперхнулся и долго не мог прокашляться, судорожно хватая открытым ртом воздух.
— Но зачем? – спросил, наконец, он. Его удивление лучше всего выразили брови, поднявшись почти к самой макушке.
— Во имя сохранения баланса видимой и невидимой материи. Расширение Галактики идет стремительно. Нет смысла при расширении уничтожать уже существующее, если можно его спасти. Понимаете? «Х-7» еще сравнительно молода, и Иерархи не поставили ее программу в статус…
Пришелец помолчал, но, прочитав на наших лицах явное осуждение такого, принятого кем-то решения, продолжил:
— Есть еще, как ни странно, и просто человеческий фактор. На «Х-7» погиб, желая спасти ее, ваш товарищ Иван Полуянов. Он действовал в одиночку, мы же с вами будем работать все вместе. На первом этапе наше физическое присутствие там, в целях безопасности, не предусмотрено. Достаточно наших аватаров. Но в исключительно критические моменты мне дано право — бывать там лично и брать с собой кого-либо из вас.
Как ни странно, голос Пришельца, когда он заговорил о человеческом факторе, потеплел…
— Не могу скрыть от вас и еще одно обстоятельство… «Х-7» — моя родная планета. Там меня родили и предназначили именно для ее спасения. Это время настало…Прогрессивная часть землян не может допустить, чтобы робото — индустрия уничтожила человечество и природу этой уникальной планеты… Надеюсь, вы все в моей миссии мне поможете…
…В этот момент кто-то тронул меня за плечо. Я оглянулся. Надо мной навис наш начальник Светозар Вакса.
— Что, Корнеев, — сказал он ехидно, — вы опять заснули на рабочем месте, фантазируя и разгадывая свои дурацкие кроссворды?
— У меня законный перерыв! – потянулся я, сбрасывая со своего плеча руку Ваксы.
— Ваш законный перерыв закончился шесть минут назад. Поскольку мое горькое сообщение вы сладко проспали, я с удовольствием повторяю его еще раз — специально для вас!.. Вы понижаетесь в должности и будете числиться куратором отдела информации. Ваше место старшего научного сотрудника с сегодняшнего дня будет занимать наш новый сотрудник. Знакомьтесь…
Из-за спины Ваксы шагнул … – я так и не успел встать!.. – тщедушный невысокий человечек с огромной лысой головой…
— Не может быть! – воскликнул я.
Пришелец из моего сна стоял передо мной наяву и протягивал мне руку. Я, остолбенело, смотрел на него и его руку. Потом резко потряс головой… Нет,не сплю!..
— Неужели ВЫ, это, действительно, — ВЫ?! — пролетал я потрясенно.- Но разве такое… бывает?..
Поднявшись, я несколько раз закрывал и открывал глаза и тряс головой. Нет, не сплю!.. Пришелец из моего сна не исчезал. Он живьем стоял передо мной…
Долгой войной истомленный, единственный, кто понимает
цели ее достоверно, помимо политики, клятвы,
и озлобленья на варваров, и учрежденья торговли,
приобретенья земель, грабежа (мы, что ль, ради добычи,
мы? Да мы сами добыча, пожива, поделены счетом;
споры за нас прекратились, на каждом клеймо роковое,
взвешены и сочтены лишней тяжестью, весом виновны),
зная, молчу, ибо Рок, открывая несчастным, ненужным
тайны путей, озаботился о немоте просвещенных.
Как, в самом деле, сказать им, воюющим, страждущим ради
дел твоих явных, о тайном к этим делам безразличье –
то есть уверенности, что и так образуется, выйдет,
некуда ибо деваться; а жизни их мало что стоят
в этом разделе с судьбою: ложились и лягут безвредно
тысячи тысяч погибших, тягаясь о деле решенном?
Тенью хожу я по лагерю, шуточки только и слышу
я над собой, над тобой; сам привык отвечать им шутейно,
в лад их убожеству низкому. Так ли тебя донимают
те, в ком уменья и такта нет жить, умирать молчаливо?
Если Елена, ее Менелай не чисты, не прекрасны,
что значит ваша война? Так прославьте нас, бедные люди.
Тяжестью страшной война навалилась на плечи – мы держим,
двое атлантов, ее. Кроме всех, значит, бывших, минувших
связей вот это еще. Тяжело нас брачуете, боги!
Не развязать ваших пут, бремена не спихнуть, только можно
их на двоих поделить; только ходят какие-то рядом
томные, второстепенные мальчики, пленные девы;
только досада от них, только зуд разжигают любовный,
а угасить с ними, а разделить и не думай. Дождемся
встречи сужденной, тогда и ударимся в жгучую похоть.
ПРОЛОГ
Посередине сцены стоит Одиссей.
Одиссей
Убит Парис. Что Калхас напророчил, то
произошло. Царевич осторожен был,
из Трои ни ногой – наш Филоктет его
выслеживал, высматривал на стенах. Даль
почти невероятная для выстрела,
но Филоктет попал. Мгновенный промельк, плащ,
метнувшийся с бойницей рядом, и удар
стрелы прям в сердце – покачнулся раненый,
упал убитый со стены, узнали: он,
обидчик, вор, Парис. И сразу бросились
на штурм последний – обреченный город брать,
троянцев добивать.
Ура! На стены! Бей в ворота! Лестницы
тащи и ставь! Откуда столько сил взялось
у девять лет воюющих? Напор! Удар!
Еще удар! И что? Ворота дрогнули,
ворота покачнулись и – остались так
стоять, как и стояли девять лет, крепки
запорами и створами. А сверху вниз –
дымящаяся пакля, вар кипящий, град
камней. Полсотни воинов несло таран –
едва ль десяток вес его удерживает,
шатаются, израненные. Хруст и крик
повсюду, отовсюду. Сколько ж ярости,
уверенности нашей прахом, сколько жертв
ненужных, лишних! Воевали мы уже
вполсилы: истощенные и слабые,
на штурм бежим, а лишь они стрелять начнут,
так мы обратно, без потерь, убытков, все…
А тут не осторожно, тут всерьез взялись
за дело, тут поверили пророчествам…
И откатился вал от стен троянских, врозь
побитые вернулись и озлобленные.
И после штурма долго, долго ждали мы
своей победы: вдруг Елену выведут,
богатства Трои вынесут…
Над сценой появляется высокая, статная женщина.
Ты?
Подскажи, богиня, верному своему:
почему все усилия наши прахом,
прахом?
Неужели не взять нам роковую твердыню
и всё было зря, Паллада?
Или ты уже отказалась от нас,
бросила умирать под Троей?
Слышны невнятные слова, обрывки речи.
Женский голос
Выше их стен…
Дар для Палла…
Чёрен, священ…
Вам отдала….
Город во власть…
Слава троян…
Ночью напасть…
Из деревян…
Сжечь, будет дым…
Видеть с небес…
Делом твоим…
Умный Одесс…
Женщина удаляется.
Одиссей
Не числом роковым десятикратным,
и не божеской милостью какою,
и не редкою, меткою удачей,
а возьмем мы Трою силой невеликой,
силой в спину Трое мы подло так уметим,
что ни стены, ни воины защитой
ей не будут. Как будто удивленно
покачнется, обрушится, погибнет,
не поймет и сама, как получилось:
днем стояла крепка, горела ночью,
утром вид, вонь пожарищ, тягость плена.
А всё я, Одиссей, ей так придумал,
(оглядывается)
или боги какие подсказали?
(Уходит.)
ПАРОД
Корифей
Заспорили богини трое, кто прекрасней. Из них одна
знала всю цену спорам: что полюбовница и жена –
обе наскучат, не век на них тратить время, потребный пыл,
когда-то и хватит, тогда и послужим богине сил —
иных лучше, чище опытов богине. Есть области
ума, где нет пресыщенья, праздности.
Афина Паллада, в рать свою допусти!
Хор
Славлю богиню воинов,
Афину пресветлоокую,
девственную, умудренную
и потому жестокую,
в строгости неизменную,
в гордости неуемную,
славлю богиню воинов,
страсть ее к бою темную.
Корифей
По глубине глубокой,
по широте широкой
шли корабли – тьмы тем –
от матери Эллады
к вражьим берегам.
На каждом на корабле-струге
пять сот сидят добрых молодцев,
пять сот сидят – весла в воду,
пять сот сидят – волны пенят,
пять сот сидят – мечи точат,
пять сот сидят – путь торопят
к войне, да к беде, да к ней, к Елене,
обидчику, вору мстить – Парису.
На первом корабле-струге
стоял Менелай, глядел
по морю, по всей округе,
в дальний его предел.
Он следил, видел беги
светил неба по ночи, дню,
следы двух сквозь ветры, снеги,
по хляби морской, по дну.
На берег ступил он бешен,
ступил он – весь нюх, весь взгляд;
с водой ярый хмель не смешан,
в крови – ревность, боль, стыд, яд.
СТРОФА 1
Черное дело
смерти военной
белое тело
проникновенной
сталью породы
делает – бей
сонмы, народы
тыщей смертей.
Что есть победа?
Чувство итога.
Мы за ней следом
бегали много,
ставили меты
поворотить –
всё равно, где ты
жердь решишь вбить.
Корифей
И вот тебе, царь, удача:
мертвец (некуда мертвей)
Парис, кто всё дело начал,
дело больших кровей.
АНТИСТРОФА 1
Вольно же выть им!
Мертв лежит воин,
мы ж месть насытим,
гнев успокоим,
будто решилась
вправду война,
сделала милость
грекам она.
Их пораженье
тоже условность:
страхов роенье,
скверная новость,
знак хуже нету –
мертвый Парис,
нет Трое света,
всю клонит вниз.
Корифей
Вот стою я, переступаю:
ворог навзничь повергнут, мертв.
Я оружие убираю,
я принес вышним столько жертв,
что доволен любой из сильных
должен быть: дань лежит – бери,
прекращай ток кровей обильных,
ворота смерти, бог, запри.
Хор
Но несытый, поддонный, чорный
снова требует Зевс смертей,
чтобы сер, едок дым зловонный
проникал в семь пещер, пастЕй,
чтоб к семи облакам добрался
дым, чтоб светлый владыка им
допьян-, досыта упивался,
чтоб пространство окутал дым.
Корифей
Цели войны в этот раз явлены не стесняясь:
нас, витязи, всех положить, сгубить.
Земля, мол, страдает нами:
тяжела мы ноша, на кой ей таких носить!
А женщина что?
Разве можно ради нее такое?
Женщина, она лживый призрак,
создание нашей похоти:
насколько похоть сильна, настолько и плоть вещественна.
Хор
Как…
Как птицам-певуньям страшно в высоте,
как рыбам-плывуньям тошно в глубине,
так зверям-людям тесно на земле.
Трудно ей, голубушке, наш вес-перевес держать,
нечего ей в сыть нам и в пить рожать,
истощилась она,
стольких мужьёв жена,
истомилась она
без покоя, без сна.
Поможем ей, матушке, сбросить бремена!
А на то и нужна война.
Корифей
Заклинаю сильных –
и кто сильней,
золотом обильных –
и богатей,
жизнью жить двужильных –
и битых ей:
завершайте сроки
большой войны,
дела чтоб жестоки –
как соль чисты,
глаза дальнозорки –
на цель ясны,
Смерти путь широкий
костьём мости!
Ревности нам колючие
в хоть и в плоть,
видения дремучие –
глаз колоть,
словеса трескучие –
лжи ломоть,
шатания рыскучие
куда хоть!
Хор
Всё нам впрок, всё гонит на полюшко –
затопимте, братцы, его юшкой!
Корифей
Я продолжаю действовать –
накликать, понукать, скакать:
стань, воздух, сух и яростен, полыхать;
не уставай, огонь;
тронь
воду, корабль,
отправляясь водой туда,
где не ждет беда;
но на борту беда –
вернись туда,
где всего верней возьмет, приберет земля
то, что всего останется от народа и от его корабля.
Ветер-домосед, ветер-хлебосев, ветер-тиховей,
ветер-всток, сивер-ветерок, лето-ветрило
и вы, буйные ветры-вихори
с той
проклятОй,
с той дальней, той западной, той нашенской стороны,
подхватите мои стоны честны,
подхватите мои причитания,
к ним добавьте – вой, ветррыдания;
сделайте голос раскатистым,
эхо в нем
всегда чтоб о главном, о мучительном, о своем;
дайте простору моим словам,
чтоб сбыться им над нами, над ними и здесь и там.
ЭПИЗОДИЙ 1
Общевойсковой сбор перед лагерем.
Одиссей
И пусть архитектон так рассчитает, чтоб
в утробу идола полсотни воинов
с оружьем влезло. И еще есть способы,
как обмануть надежней: наши распри там
прекрасно знают, и предатель греческий,
когда он разъяснит, чей он, обижен кем,
то будет принят Троей.
Корифей
Всё получится.
Хор начинает строить коня.
СТРОФА 1
Рощу дерев
мы на коня
пустим. Бук, дуб,
спрячьте меня!
Скроют войска
липа и клен.
Тулова чан
полн, населен.
Зверь китоврас –
конской, людской
породы зверь,
шитый доской, –
двинется на
город. Тащи,
веревки рви
со всей мощИ!
АНТИСТРОФА 1
Коникам плоть
фракийский царь
назначил – рвут,
кропят алтарь;
лютой ествы
впроголодь им:
голод не сбить
кормом другим.
Вот жеребец
тех же пород,
вот ему пир –
город, народ.
Ржанье и скрип –
топнет бревном.
Ох он не сыт,
не напоён!
Одиссей
Врагов моих здесь много. Пусть один из них,
(кивает Синону, и тот выходит на середину сцены)
назначенный мной в жертву за попутный ветр,
сбежит из-под ножа; пусть соли жреческой
стряхнет с кудрей остатки на Приамов плащ;
на голове его ремни священные
приметой будут правды, ложью связанные;
пусть говорит – и речь пусть будет сбивчива,
взволнованна.
(Синону.)
Слезу пусти, и ври смелей,
и прибавляй подробностей. Чем больше их,
казалось бы, тем легче уловить тебя,
найти противоречья – но ленивый ум
пугается, теряется от множества,
ему сдается: как же верить хочется,
что кончена война, что победили и
враг в бегство устремился.
Синон
Берег пуст. Гляди,
Приам, по синю морю – где беда твоя?
Вся уплыла в даль, в шторм, там утонула вся.
Одиссей
Мы ж спрячем корабли в недальних гаванях
и в нужный час успеем.
Общая пауза. Первым приходит в себя Аякс Оилид.
Аякс
Я, я пойду в это чрево, дело, и никакой мне бог
не воспрепятствует Трои корысти сложить у ног.
Будет, будет удача, чувствую ее всю,
держащую те, эти жребии, наши, их на весу.
В ахейскую сторону смотрит, всяко нам ворожит,
коню и то в бой не терпится: вишь, дрожью стоит-дрожит.
Корифей
Не гневи богов, молодой Аякс, буй-пес,
лаем не лай! Кого еще чудище это – их
порушит, подавит собою нас, – кто знает.
О головах играемся, всё на волоске.
Я говорю: не лай, не лай!
Аякс подходит к Одиссею и становится рядом с ним.
Агамемнон
Ну, кому еще ходу с ним,
с бесноватым царем морским
итакийским, в его корабль
черный, мощный – тонуть? Кто храбр
сверх мер всяких, те –
шаг вперед!
Хор (на разные голоса)
Выйти вперед? Нет:
смерть рядом бродит,
косой всяких косит.
Робок ответ – без суеты и чести
в строе стоим на месте.
Все, как один, переминаемся,
посматриваем по сторонам:
лишь бы кому-то слева и справа,
лишь бы идти не нам.
Добровольно, ага! Знаем мы их подходы:
пальцем поводит, выберет воевода
точно меня; пойду (а куда я денусь?),
влезу в утробу идола,
как в петлю башкою вденусь.
Храни, мать-богиня,
не войско – меня храни!
Пусть выберут сильных –
меня, слабого, отстрани!
Пойдем, что стоять, пойдем!
За победой – добыча, дележ,
бабский визг, крик, скулеж;
глотка моя для вин, снедей, обилий узка –
ничего, пропихну, расширю
для всякого, вбить внутрь, куска.
А голодом живому сидеть одна тоска…
Я с тобой. Знаю, за кем иду,
кому выпущу кровь-руду,
кого девять лет жду,
дольше жду,
чтоб на тевкров подумали, к их труду
приписали. Я за своим иду.
Одиссей
А,
всяких возьму!
Кто Приаму враг,
а кто и мне самому –
даже это не различаю:
всю сволочь, мразь,
всех героев, как раз
я собираю.
Корифей
Кто увидит в огне, в дыму,
острой медью ты в плоть кому?
Всё в дело, в дело!
Любую дрянь, рухлядь, гниль
в огонь кидай – будет толк:
выйдет в город, чтоб мстить,
убить, победить,
славный полк.
Хор
Хочешь не хочешь, а в сутолоке убьешь:
даже и спрятанный и нетОченый кого-то заденет нож.
В бою ближнем нам всё равно: в грудь, в пах,
пал кто в прах –
лишь бы кровь, смерть да к небу страх,
лишь бы крик, стон – там, за стеной,
лишь бы свалка и рукопашный бой.
Грек попадется, так и грека бей –
лишь бы потеха общая всё веселей, шумней,
затопила бы город Трою кровавой своей волной.
Общее дело делаем, называемое войной.
Менелай (подходит к Одиссею)
Сам ты, Одиссей, как верить
можешь в эти планы, ковы?
Не случается такое,
чтоб успешно сложный, умный
замысел в жизнь воплощался,
что-нибудь да помешает.
Конь развалится на доски:
заскрипит крепеж натужно,
лишь мы влезем, столько веса
бревна брюха не удержат –
рухнет, ухнет вся громада,
пыль поднимет. Слышишь хохот,
гик и крик со стен троянских?
Мы – кто мертв, кто жив, калечен –
у разломанного зверя
взвеселим врагов беспечных.
Окружат троянцы лошадь –
щели крупные разверсты,
видно нас во всеоружьи;
сволокут к нам угли, хворост,
вспыхнет пламя – пей, богиня,
сизый дым, как ты хотела;
этот дар, что вот пылает,
закоптит тебе полнеба,
вой по-гречески услышишь.
А всего вернее греки
уплывут по синю морю,
уплывут… Пока что каждый
еще думает вернуться,
еще мыслит об атаке
и о штурме размышляет,
но готовят вёсла, мачты
не для малого похода.
Выйдут в море – как назад плыть
к берегу? Текут теченья
из краев азийских скудных
прямо к родине, к Элладе –
не свернуть с пути прямого,
не попятить к Трое судьбы.
Долго морем плыл кораблик,
долго конь стоял на суше,
страшен конь, уродлив; тевкры
свыклись с видом непотребным;
мы не выдали ни стоном
ни полстоном, что с начинкой
зверь, мы ссохлись: голод, холод
с нами, сильными, сражались,
нас оставили труп трупом.
Станут частью мертвой твари
мертвые убийцы-греки.
Одиссей
Ты пойдешь со мной?
Менелай
Конечно.
Одиссей
Ну, кто еще за славою гоняется,
позорной смерти не боится?
Диомед
Я пойду.
Хор
Силой сильною Диомед ломил вперед,
в бой,
а тут –
наискось его путь к чести,
тут –
Одиссеев путь.
Успеет ли он на нем,
без страха-упрека герой?
Не умалит ли славу?
Не омрачит ли взгляды богов
их любимец, пресветлый воин?
Диомед
Право сильного и право хитрого чем
различаются? Вместе они в добрый час
правят войнами нашими, волю вершат
олимпийских всесильных, всехитрых богов.
Илион мы возьмем: кто смел, смог, тот и прав.
Корифей
Утро будет: в чаду и дыму небо; Феб
кОней поворотить своих дернет вожжу;
чтоб не видеть остатков великой страны,
Трои, светлого города, – в ночь он, назад,
в тьму кромешную. Сколько бог даст тусклых дней,
чтобы нами и трупами взор не сквернить!
Диомед
Всё равно надо делать, а там… Будет день…
Подходит к Одиссею и становится рядом с ним. На середину сцены выходит Нестор.
Одиссей
Ты зачем? Или слишком зажился, устал,
утомленный годами, на верную смерть
вздумал выйти? Сил нет, чтоб сражаться, так ты –
чтоб их меч притупить? Нам не надо таких.
Нестор (откашлявшись)
Третий срок-жизнь проживаю,
два великих поколенья
проводил в глубь, в темь земли я.
Не устал топтать родную:
вёсны, лЕта мне мелькают
спешной, грешной чередою,
не нарадуюсь их смене.
Но живу не без убытка:
время силы подъедает,
я клонюсь к неблизкой смерти
медленно, но ощутимо.
Страшно, томно бездну видеть,
к ней скользить – я не смирился,
закален годами жизни,
приучён к ее теченью.
Отогреть хочу я сердце
битвой хищною, ночною,
по колено кровь резнею,
женским криком слух потешить,
дымом черным надышаться.
Хор
Жив, кто медью изощренной
убивает, бьет под сердце;
жив, кто города сжигает,
рушит домы, грабит храмы;
жив, кто золото хватает,
драгоценные каменья;
жив, кто деву обнимает,
с ней насильничает лихо.
Нестор
И еще…
Молодость кидает в битвы
времена свои бессчетно,
свои сроки рвет беспечно;
кратки дни и долги годы
в скорости неимоверной
пролетают до дна бездны.
Смерть сама изнемогает,
смерть измаяна излишним.
Кажется, секунды, меньше –
атомы, частички жизни
в воздухе тугом роятся –
в воздухе, сыром от крови,
в воздухе, седом от смерти, –
оседают, прибавляют
уцелевшему час лишний,
день и ночь, недели, годы,
лишний век, само бессмертье.
Напитаюсь в битве-схватке
временем…
Одиссей
Будь с нами, Нестор.
Нестор становится рядом с Одиссеем.
Агамемнон
И я б, Одиссей, пошел,
полез бы с тобою туда, вовнутрь,
в темное это зверя,
в опасное ночи, боя.
Легче мне было б там,
чем ждать тут, когда – гадать.
Но сан мой, но общее дело!
Нет,
не могу: не могу я войска оставить!
Корифей
Все здесь?
Ну!
Заколачивай!
КОММОС
СТРОФА 1
Залазьте в утробу конскую,
оружие придержи,
чтоб не шумело-звякало;
всякого положи:
меч, да копье, да стрелы, да
нож, чтоб по тихой бить,
пока не очнулись, -чухались,
не стали в трубы трубить,
сзывая усталых, пьяных.
Что они против нас,
несытых и трезвых, битых
несчетные тыщи раз?
Что они против слабых,
сильные, в ночь, когда
созрела за древом, досками
общая им беда?
Синон
Тяжолой солью Одиссей
осыпал смоль моих кудрей.
Среди своих чужим брожу,
я обречен огню, ножу:
так хочет бог, вопит народ,
и вот он, значит, мой черед.
Я плутовал, хитрил, но он
сказал: «Вот жертва, вот Синон».
Схватили и поволокли,
одежды старые сожгли,
одели в новое (к богам
нельзя идти в обносках в храм),
ведь я на этом торжестве
важнее всех; на голове
ремни, повязанные так,
что тьма в глазах, кровь бьется как
дурная, бешеная, в ней
подл страх час от часу сильней.
АНТИСТРОФА 1
Малая рать, лишившаяся
первого из бойцов,
так плохо, трусливо бившаяся,
если к лицу лицо,
выросла до размеров
Рока, и смерть сама
нам поборает – каждому
дорога его пряма.
Ты первый, Синон, из наших
скажешь троянцам, что
вся-то их жизнь окончена:
завтрашний день пустой,
без Трои и без троянцев,
нам предстоит встречать.
Простите, прощайте, тевкры:
ваш черед умирать.
Корифей
Застала за подлым делом
нас, брат, с тобой судьба.
Так-то для ней стараемся,
воюем войну; она
связала нас крепко-накрепко,
узелки – нет, не развязать;
то, в чем мы, брат, участвуем, –
общее нам; сказать
нечего нам друг другу;
жест – меч наружу – ткнуть –
ты мне, ну или я тебе –
в одно из смертельных мест.
Мы как-нибудь, брат, успеем
тебя и твоих мечом;
огня не скупясь напустим
на каждый сух, дымен дом;
ни старого и ни малого –
мы никого щадить
не думаем и не можем,
тебе и твоим не жить.
Мы как-нибудь, брат, успеем
вашу Трою с землей сравнять.
Так проще, и так положено.
Была б твоя воля, брат,
ты также бы нас оружием
и наших. Но бог богат
для нас, греков, благом, ты ж бери
остатки: сколь горя, бед
бессмертные напридумывали
в благости-то тебе!
Хор загораживается деревянными конструкциями. Весь следующий эпизод он находится внутри коня. Менелай, Одиссей, другие вожди поднимаются на орхестру и тоже прячутся за деревянными щитами хора. На сцене остается один Синон.
ЭПИЗОДИЙ 2
На сцену выходят троянские старейшины во главе с Приамом. Приам явно растерян и не знает, что делать. В толпе начинает лихорадочно шастать и что-то нашептывать Синон.
Приам
Чудовищное нечто – нет, священное –
нет, то и это разом. Боги грозные,
молю вас, дайте знак: молиться или жечь,
что с этим делать? Старцы благородные,
мужи совета и цикады совести,
скажите! Оскорбить богов боюсь – и нет
уверенности в том, что это божий дар.
Анхиз
Какие мы советы можем грозному
царю подать? Весь страх, вся немощь Трои – мы.
Как скажет царь, так и приговорим, седы,
бессильны…
На орхестре.
Менелай
Отчетливые слышу разговоры,
как будто нет меж нами стен и воздух,
наполненный словами, невозбранно
идет ко мне. Отсюда же ни-ни,
ни звука ни ползвука: лязг оружья,
паденья шум, брань, стоны, речь моя
заглушены препятствием, доской.
Не слышат тевкры собственной судьбы,
а мы вдвойне – сам звук и отраженье
его от стен…
Одиссей
Молчи.
Менелай
Они не слышат.
СТРОФА 1
Вздохнем – не слышат,
звякнем – не слышат,
стукнем – не слышат,
крикнем – не слышат.
Чудо такое: боги – за нас,
божий трояне слушают глас.
АНТИСТРОФА 1
Сверкнет – не видят,
меди – не видят,
в щели – не видят,
смерти – не видят.
Божии лики сонмом летят –
чудесны, зримы, нас заслонят.
На сцене.
Анхиз
А этот странный грек, что он молчит? Пусть скажет нам…
Приам
Кто он такой?
Анхиз
Бог знает: перебежчик, вор…
Сказал: враг Одиссея, нам готов помочь,
убежища он просит, покровительства.
Приам
Скажи нам, пленник, и не лги.
Анхиз
Не вздумай лгать!
Приам
Что значит этот конь – угроза, шутка ли?
И что нам делать с ним?
Синон
Надо ли лгать таковому несчастному? Нет за мной малых,
нет и великих заслуг перед сильною Троей. Для ваших
воинов чужд я и враг. Не я ли в войне долголетней,
сколько хватало оружья и сил, убивал, ранил тевкров,
в приступ ходил на ворота и бился у стен корабельных?
Воин не лучший у греков, виновен не меньше уплывших.
Преданный родиной, узы порвав, ищу новой отчизны,
в ваших краях обретаю надежду на кров. Неужели
я, задарма, против совести, бившийся в войске ахейском,
не послужу вашей Трое – нет, нашей, – когда не казните?
Приам
Ну, говори, не тяни, что нам делать. Стоит грузный идол –
в город внести? здесь оставить? сжечь?
Синон
Слушайте, Троя.
Конь этот выстроен греками в дар оскорбленной Афине.
Мстить обещала богиня за краденный нами Палладий:
боги ревнивы, имуществ своих не прощают священных,
но вдвое, втрое умеют взыскать. Мы, предвидя утраты,
десятикратно превысили меры, это построив,
да примирится богиня, да примет дары от данаев.
Приам
Где же войска ваши, флот?
Синон
Все уплыли.
Приам
В Элладу?
Синон
В Элладу.
Калхас, муж, знающий твердо, что было, что есть и что будет,
нам приказал собираться, не ждать новых схваток; не будет
в них, предсказал он, удачи: что было богов попеченья,
помощи, расположения к нам – всё войной исчерпали
за девять, за десять лет; утомились бессмертные боги
нас сохранять, направлять; Отчизны лишь храмы родные
силы вернут нам, удачу, тогда и вернемся.
Приам
А конь что?
Синон
Конь этот будет стоять, греков ждать; он – залог их успеха,
даст им над Азией власть.
Приам
Так сожжем его!
Синон
Гнева Паллады
ты не боишься, Приам. Ох грозна, ох злопамятна дева!
Выметет смертью всю Трою; как мором мстил за Хрисеиду
нам Аполлон, вам Афина отмстит.
Приам
Что же делать?
Синон
Ну, слушай.
Воля своя у богов, но она перед Роком ничтожна:
связана воля молитвами, знаками, словом обряда.
Молимся просто ли так? Нет, условия ставим, на сделку
с богом идем: дым от жертвы – ему, нам – плоть жертвы, кровь, мясо.
Люди и боги равно подзаконны: мы платим, считаем
наши слова и молитвы и требуем с неба расчета,
правы в упорстве своем. Залучив в Илион этот ксоан,
ты приневолишь сражаться за вас мощно деву Палладу,
станет богиня азийской.
Приам
Принудить благую богиню…
Синон
Да разве это кощунство – склонить к себе высшие силы?
Вы не с обманом каким, вы открыто и прямо идете:
на, мать-богиня, коня, послужи за него сильно, честно,
тяжким эгидом встряхни над домами, над стогнами Трои,
нас защити от своих. Да кто в превращениях мира,
в коловращеньях его свой надолго тебе, чтобы запоминала?
А пока наша – служи нам, богиня, как мы тебе служим.
Видишь – хватаем канаты, видишь – махину толкаем.
Анхиз
Связаны боги клятвами,
формулами рассчитанными;
принуждены боги сильные
жертвами; боль испытывают,
не подчиняясь действенным
молитвам. Слова ох прочные!
Станут боги служить нам
за соблюденье точное
постов – не едим, не пьянствуем,
обрядов – махнем оливой,
бдений – день-ночь смешавшие,
молимся терпеливо,
жертвуем, чтим умышленно.
Приневоленная святыня
много послужит тевкрам:
походишь в ярме, богиня,
потрясая эгидом, Трою
священную защищая,
греков своих, данайцев
боем изничтожая.
Приам
А как его ввезти? Ворота низкие,
а зверь высок и толст.
Синон
Ломать ворота. Царь,
лишь прикажи, сюда поставлю плотников,
а каменщиков там – пойдет работа, пыль
всклубится к небесам.
Приам
Нет, подожди, еще
подумаем.
Синон
Ночь ночевать негоже за воротами
священному животному.
Приам
Подумаем.
Синон
Ломать нам стены время нужно.
Приам
Сделаешь,
когда прикажут.
Синон
Нам не опоздать бы, царь.
На сцену выходят Елена и Кассандра.
Приам
Ну, дочка, хоть сейчас не надо слов твоих,
не вой, не ной, не причитай.
Кассандра
Я вижу всё:
(начинает в пророческом исступлении)
вылезло из моря, земля исторгла,
нанесло ветрами по малой щепке,
и предстало чудо гривасто, обло –
конь, но не только;
если б крылья грифа да хвост змеиный,
песья морда, ноги болотных цапель,
то не страшно было б с таким отродьем –
тут же другое.
Человечьи в звере заметны стати:
зорок карий глаз да петлисты уши –
не подбор случайный, но зрю приметы
эллинской расы.
Долго бил, рубил древесину умный
столяр-плотник, ладил узлы, детали,
чтобы прочно было и не щелясто, –
нужно ли это?
Если дани, жертвы богам готовим,
если, кроме собственного, не будет
веса, груза, то для чего такие
гвозди да скрепы?
Нет, не просто сшито, не просто сбито –
с умыслом чертили чертеж обманный;
те, кто знали строить корабль и крепость,
брались за дело.
Стукни по нему – и оружье звякнет,
изощренной меди тона узнаешь:
меч, копье, секира в аккорд сливают
звоны, угрозы.
Ночью оживет, фыркнет, топнет лошадь –
и пойдет крушить: раздробят копыта
наши мостовые, порвет зубами
флаги на клочья.
Приам
Я, дочь, не понимаю твои речи.
(Отходит от Кассандры.)
Кассандра (кричит вслед Приаму)
Нет!
Елена
Одна тебе я верю.
Кассандра
Подтверди, молю!
Они ж тебя убьют – данайцы, муж убьет!
Скажи, сестра, Приаму всё, что знаешь о
коварстве греков.
Елена
О коварстве тевкров я
гораздо больше знаю. Как увез меня,
невинную, обманом ваш Парис, так я
ни дня, чтоб не кляла его злы хитрости.
Всё вы, всё вы, враги, коварства греческие
придумываете, чтоб затенить свои,
а мы всегда в ответе за ложь каждую,
что варвары на нас накинут.
Кассандра
Ты кому
всё это говоришь? Не мне и не Приаму ведь,
а тем, внутри с оружьем притаившимся.
Елена
Ворота рушь, Приам, проломы делай стен
старинных не жалея! Вижу: дар благой
всевышних перед Троей встал, сияние
немыслимое вижу.
Кассандра
То закат, вода,
светилом озаренная, вечерний свет.
Елена
Нет. Это виды бога, его облики,
скользящие по грубой древесине. Бог
в твой город просится, Приам, войти,
навьючен, вишь, исполнен всякой благостью.
Хор (на орхестре)
Знает она гнев на себе Афины,
помнит приметы богини,
облики ее, выкрики:
вплотную имела дело
с мстящей, разящей Палладой.
Раз узнаёт здесь сильной
присутствие – значит, правда:
Афина, черна, присутствует,
в упор, зла, глядит владычица.
К добру или к худу это,
не знаю. БлАга богиня
тевкрам несть непривычная,
грекам – давно забывшая.
Елена одна слышит голоса хора.
Елена
Вижу, мощная Паллада
умягчилась: что ей в битвах
долгих, если нет Париса?
Светлая Афина видит
Илион святой без гнева,
образом своим великим
защитить его желает.
Стены, воротА ломайте!
На сцене появляется Лаокоон с сыновьями.
Приам
Что-то галдит народ,
что-то молчит сенат.
Разговорчивый бывший враг –
вот он, – ему ли верить?
Разговорчива эта женщина –
к добру, не к добру ли это?
Ты, старый друг,
Лаокоон, великий жрец,
мне подскажи, что делать.
На орхестре.
Хор
Этот скажет свое слово
нам во вред. О боги, боги,
речь его укоротите,
сделайте ее ничтожной,
чтоб забыли, не расслышав,
чтоб по-нашему случилось.
Дайте знак какой им, боги,
чтоб не верили правдивцу.
На сцене.
Лаокоон
И сколько же лет воевали,
и ничему вы не научились.
Каждый здесь полумертвый,
а, надо же, сколько криков,
радости невозможной:
«Победили мы, победили!»
Приам
Толком скажи, что видишь:
конь этот – он опасен?
Можно ли верить грекам?
Синон
Как, государь, не верить!
Лаокоон
Верьте змее холодной
или лисе вертлявой,
пойманному верь вору,
только не грекам.
Приам
Это
(показывает на коня)
или созданье бога,
или срубили люди.
Что – почитать ли, жечь ли –
надо? Скажи нам, жрец наш.
Лаокоон
Боги ли к нам прислали
чудовищное созданье,
или злодейский разум
эллинов башню строил,
дуб обшивал чертами
зверя – не знаю: нет мне
дела до кознодейных,
до чародейных ковов,
светлому если богу,
разуму поклоняюсь.
1-й сын Лаокоона
Вижу кощунство, вижу
всшедшую тьму на берег,
богам не служу, которые
это избрали символом.
2-й сын Лаокоона
Отойдите, не прикасайтесь,
не видьте коня, не слушайте об,
темным богам ни жертв нести,
ни проклятий, народ, не вздумай!
Лаокоон
Отшатнитесь!
1-й сын Лаокоона
Избавьтесь!
2-й сын Лаокоона
Жечь его!
Синон
Если не ради бога
(мне ли судить об этом,
раз Лаокоон рядом,
знающий в сокровенном!);
если благой Афине
вовсе нет в наших спорах
места какого – всё же,
тевкры, оставьте идол:
памятником победы
пусть мощный, черный станет
в городе победившем,
не выигравшем сраженья.
Чем вы еще докажете,
что ваша была победа?
Знаю я Одиссея:
расскажет, как взяли Трою,
с победою как вернулись.
Добыча где? – Потонула.
Товарищи? – Тоже в море.
Конь этот будь уликой
вам в памяти поколений,
тяжолый и зримый символ,
доказательство вашей правды.
Лаокоон
Сожгите коня! Пусть будет
память войны проклятой
сожжена, чтоб до неба взвился
огнь – красен, желт, бел, синий;
чтобы перегорела вся наша боль;
золою
нови засыпьте, пашни;
где было место битвы –
пусть всколосятся злаки.
1-й сын Лаокоона
Забудьте войну, как будто
не было ее, горькой,
кровавой ее, позорной;
летописи сожгите,
песен о ней не пойте –
о пощадившей Трою,
о выпустившей живыми
вас из несытых челюстей.
Лаокоон
Что к нам врагов согнало,
что их себе забрало:
Ада ли это пропасть,
моря ли это бездна –
нам ли гадать! Забудьте
о том, как качалась Троя,
слабая, под ветрами,
как бы не устояла,
не убереглась Троада,
если бы… Мы не знаем
случившегося, не видно
отсюда, из нашей ямины,
истории, козней Клио:
случайно ли то, что с нами,
или мы заслужили.
Как-то смешно, неловко
от бездны мы отшатнулись.
2-й сын Лаокоона
Чем вы гордитесь, тевкры?
Спасеньем не по заслугам?
Случайным уроном греков?
Не теребите памяти,
не продлевайте наших
унижений и злоключений.
Тогда лишь война окончена,
когда мы о ней забыли.
Сыновья Лаокоона отходят вглубь сцены.
Приам
Эй, вы! Тащите факелы
да поджигайте чудище.
В это время на краю сцены, где стоят сыновья Лаокоона, начинает происходить что-то странное.
КОММОС
1-й сын Лаокоона
Что это, отец?
Промельк в кустах,
след на песках
как будто каких огней.
2-й сын Лаокоона
Что это, отец?
Змеи плывут,
петли свои плетут
уже по нему, по мне.
Хор чуть опускает деревянные щиты.
СТРОФА 1
Змеи ползут
яркие страх.
Плыли в морях
змеи, от прях
вещих сбежав.
Горло зажав,
правят они
божьи суды:
крови-руды
не проливав,
ядами трав
не потчевав,
сами собой
смерть.
АНТИСТРОФА 1
Змеи ползут –
шорох их, шип
слышите? Пут
ёрз, костный скрип,
лопнувших жил
звон – а вздохнуть
чем тебе? Хил
скрепы размкнуть!
Необорим
смерти боец,
тягаться с ним
нет сил. Отец,
им помоги
снять…
Хор (вместе)
Ох красив гад!
Изумруден один, зелён;
мерзок второй,
водорослью морской
кажется сдалека.
Жаром один пышет,
водой кипит,
вдоль своих кольц-
изгибов парит, дымит;
холоден – лед,
гибок второй и скользк;
по их путям
сколько мертвых,
вверх брюхом, рыб,
вывороченных со дна глыб.
Райских чудес
запахами пахнёт
змей-чудодей,
члены те обовьет;
смрадом другой
полон –
сопит, чадит,
от моря солон;
обоими ты повит.
Уже и Уже
кольца:
один – сильней,
другой же – еще сильнее,
тот – прочный, другой – прочней.
Кто
кровь всю наружу выдавит
изо всех ранок, пор?
Оба.
Запутались:
черный – бел, белый – чёрн.
Лаокоон подбегает к сыновьям и пытается им помочь.
Сыновья Лаокоона (вместе)
Страшно нам,
холоден нам их зажим,
надо
выдержать,
воздухом продышать своим
время, пока ты развяжешь. Режь
хитрым ножом,
ни кожи и ни одежд
не щади, торопись:
воздуха нет, нет, нет –
то сияет, то тмится свет,
движения нет,
жизни нет,
деревенеем…
Лаокоон
НЕТ!!!
Лаокоон и сыновья застывают в самых нелепых позах. Деревянные щиты вновь поднимаются вверх. ЭПИЗОДИЙ 2 (продолжение)
Синон
Теперь вы понимаете, что идол свят? Не ночевать
ему бы за оградой. Надо в город.
Анхиз
Да.
Синон
Внесть на плечах, влечь на канатах.
Анхиз
Нам командуй, грек.
Приам
Да, явный знак был.
Ну – тащите!
Сам канат возьму.
Тевкры накидывают веревки на деревянные щиты и начинают тащить коня в город.
Синон
СТРОФА 1
Будь, госпожа Афина,
доброй к нам, благосклонной,
явись нам из дыма-пламени
истинно илионской,
нашенской. Развязать как
богиню с ее народом?
Войди в город, мать родная,
мы ж за тебя хоть в воду.
Анхиз
Мы победили, тевкры!
А вчера маловеры
еще говорили: мира
надо просить у греков,
идти к ним и унижаться.
Что – взяли нас те данаи?
Елена
Страшное отступило,
свободную вижу землю,
раскинувшуюся под солнцем,
умывшуюся дождями.
О, неужели дожили,
выжили, отстояли!
Гектор погиб за это,
значит, небесполезно.
Приам
Женщина нам досталась
по праву, значит, блудница;
прав, точен суд Париса
над божьей, над женской славой.
Синон
АНТИСТРОФА 1
Афину Палладу воинов,
строгую, илионскую,
почтим. Ей в обширной храмине
статую ставим конскую:
в битву пойдешь, богиня, –
вот тебе конь, седалище,
от веку богиня нашенская,
спокон его илионская.
Приам
Плачу священному, чистому, Афина-Паллада, внемль,
стой-постой, милая, оборони наш кремль,
благостыней своей без изъятья народ объемль.
Всякие наши чаяния, светлая, воплоти,
на волю, в свое отсутствие, родная, не отпусти,
многие свои мудрости на благо нам обрати.
Поправь нашу жизнь, богиня, и жизни нам сохрани
сколько дано, и вдвое, втрое нам нить тяни,
долгие годы наши светом с небес ясни.
Благодарны тебе, богиня, весь город и сплошь народ:
мы тобою избавлены в этот священный год
от смертей, от опасностей – не наш теперь срок, черед.
На тебя уповаем единственную и впредь,
эгидом своим великим оттесни от стен наших смерть,
богиня народа, каждого в нем благом своим отметь.
Приам, Анхиз и остальные трояне уходят со сцены с веревками в руках. Синон незаметно отстает от них и, воровато озираясь, подбегает к орхестре. КОММОС
Хоревты начинают потихоньку опускать деревянные щиты и по одному спускаться с орхестры на сцену.
Первый из спустившихся
Не видать меня ночью темною,
и не спрашивай, кто по имени
убийца. Ни в песнь, ни в список кой
не внесенный, скрываюсь почестей,
хул не стяжав, один иду,
плыву по морям я, стерев с себя
всяких примет остатки, след
личности человеческой,
чтобы боги, нам помогающие,
оступки моей не видели,
чтобы, за тевкров ратующие,
удачу не уничтожили.
Спросят меня сподвижники,
спросят враги – «никто» я есмь:
нет меня здесь, в позорном нет
деле, нет в светлом подвиге.
СТРОФА 1
Скрип да скрип – дверца,
лаз, отворись
(бьется как сердце!);
пошевелись
телом затекшим,
рук разомни
мышцы, чтоб легче
мечом они
делали дело.
Тишь-то вокруг!
Ночь отшумела,
спят – и мы вдруг!
АНТИСТРОФА 1
Кругом оглядка –
нет никого;
лестницу шатко
трогай ногой,
ищи ступеней,
не сорвись; сух
воздух последний –
перевесть дух
вдохни… И – ходу
в улицы их,
как с горы в воду,
лишь бы всплеск тих.
Корифей
Ох, тишина какая!
Угомонились, пьяные,
тяжолые от победы
и от ее последствий,
уснули. И я бы черную
смерть повстречать хотел бы так –
во снах лживых, беглых, радостных,
в беспорядочном упоении.
А нынешней ночью, ветреной,
неприязненной, холод с сыростью,
я постараюсь, выживу:
слишком сердце сжимается
От страха, чтобы в Лету так,
как камнем тяжолым, в глубь ее, –
ей веселей сегодняшний
день питухов готовит сонм.
Одиссей разделяет хор на две половины.
Одиссей
Тихо выходим, строимся
в две колонны: одна – к воротам,
вторая – к дворцу; по городу
перебежками передвигаемся,
по неосвещенным улицам;
в мелкие стычки не ввязываемся;
навстречу кто – мы как пьяные:
песни поем, шатаемся;
кто лезет обняться – ножом его;
по карманам не шарить мертвого.
Марш-марш – на свою позицию!
СТРОФА 2
Ох хороша победа!
К ней мы спешим –
шаг-шаг вперед;
ох и близка теперь она –
черное дело вот ее;
страшно и нервно-радостно
к ней поспевать; горючие
жги, жги ее припасы все,
ей открывай ворОты вширь.
Корифей
Ох ты война – сплошная смерть!
Победа моя вот верная!
Каким оказалась ты подвигом
позорным, а делать надо: бог
нудит, отчизна требует.
А я что? Давай оружием!
АНТИСТРОФА 2
Вот она, Ника-сука, дщерь
Стиксова, до нас жадная,
каплет слюной, поглядывает
влево-вправо – она богатая
на всякие на злы хитрости, –
к себе подпускает – на меня! –
отбегом вбок известная.
Нынче, ее любовники,
мы не сплохуем, сделаем ее.
Вожди уходят со сцены. Хор становится на орхестру, но уже без деревянных щитов.
ЭПИЗОДИЙ 3
Место действия – горящая, побежденная, взятая Троя. На сцену выбегают греческие женщины.
Эфра
Подруги по несчастью! Плен кончается,
приходит избавление, несет война
всем перемену участи: богатые
очнутся без гроша; найдут свободные
оковы на руках-ногах; властители
признают власть чужую; нам свободу даст
война. Ничто не держит – двери прочь с петель!
На улицу, на площадь мы – встречать своих!
Больные, постаревшие придем к войскам,
к родным народам греческим: примите нас,
сестер и матерей! Неволя вырвала
из сердца радость, из привычек женственность:
неловко ходим – к кандалам привычные,
хромают ноги; битые, пугливые
тела от ласк шарахаются; к шепоту
привыкший, голос слов недоговаривает.
Но с вами мы как дома, мы на родине.
На сцене появляется Менелай.
Менелай
Кто вы такие?
Эфра
Полонянки.
Менелай
Эллинки?
Эфра
Они, родимый.
Менелай
Прячьтесь, неразумные!
Эфра
Зачем? Ведь победили мы.
Менелай
С троянками
углы делите да подвалы тесные:
беда на всех одна.
Эфра
Мы ждали – и теперь…
с хозяйками…
Менелай
Пройдет неделя, воины
напьются, накуражатся – тогда иди
к любому: вас узнают, отведут к своим,
откуда родом кто. Сейчас уйдите прочь,
не доводите до греха.
Эфра
Бежим, бежим…
Хор срывается с места. Прыгают на сцену с орхестры, набрасываются на женщин и увлекают их в общий танец.
1-й воин
Живой! Да неужели я живой? Как смерть,
столь близкая и грозная, могла пройти
не тронув?
2-й воин
Ай-ай-ай – богатый я – тарам-пам-пам!
А, нищеброды, голота ахейская,
что, съели? Получили вы, оставшиеся
работнички, поденщики? Похаживать
мне гоголем меж вами, вас попихивая
сандалиями: я богатый, щедрый я!
3-й воин
По городу похаживаем – час да наш
в лихую ночь.
4-й воин
В таком дыму и копоти
бог не узнает храма. Потихонечку
повытащим сосуды алавастровые,
покровы снимем с идолов. Когда бы он
богатством дорожил, святым имуществом,
не допустил б и на порог обидчиков,
а так – мы что? – поделим: богу богово –
дым – его много будет.
5-й воин
Ну, иди сюда,
я стосковался. Ну и что, что старая,
что наша? В свете беглом, жарком, трепетном
сгорающего города предстала мне
неузнанною ты – родством сочтемся, как
день рассветет.
6-й воин
Победа спишет лишнее,
не стыд нам нагота.
7-й воин
Ищи, ищи ее,
Елену – бед виновницу; изменнице
не избежать расправы.
8-й воин
В верхнем городе
ее видали, говорят: в простом плаще
бежала мимо бойни утихающей,
по сторонам шарахалась; увидит кто –
она и в подворотню.
9-й воин
Знает, что ее
все ищут: побежденный с победителем
в одном согласны – взять ее, убить ее.
10-й воин
Еще и это в праздничный день, в славный день –
убить Елену! Каменным дождем над ней
из наших сильных рук взлетят булыжники,
кость захрустит, кровь брызнет – слаще музыки,
приятней вида нет: война окончена
действительно победой.
11-й воин
Агамемнон нам
пообещал отсыпать тыщи тысячей
тяжеловесных драхм за русу голову.
Вернее грабежа награда царская!
12-й воин
За-ради долгих лет, протекших в бедствиях,
за-ради нашей смерти я распробую,
за что ложились тысячами эллины
и тысячами тевкры. Там хоть смерть, хоть что,
но я возьму Елену, груди белые
рукою победившей стисну ей.
На сцену выбегает Кассандра в разорванной одежде и со следами побоев.
Кассандра
СТРОФА 1
Выбрали вы меня,
выискали меня,
выследили: я – вот,
вытащили с ворот,
выгнали вон – иди,
вытоптали – смерть жди,
вынули честь и страх,
выебли в пух и прах.
АНТИСТРОФА 1
Вызнали, где мое,
вынули всё ничье,
выжали меня всю,
вытрепали косу.
Выжить мне – срам один.
Выстели, господи,
в высокой траве пути –
в истомный в смерть-путь идти!
Корифей
Кто ее так?
Мы, что ли, так?
Бог-то щадил: она
целой ходила, божии бремена
носила безвредно долгие времена.
Бог-то ее щадил –
не пощадили люди.
Кассандра
В истинный крик кричу,
в истошный,
в исподнем себя влачу
вниз, в площадь;
выбилась из ума
выть что-то,
выблюю кровь сама
в икоте…предсмертной.
Эфра
СТРОФА 2
Девственна смерть-богинюшка
нам расстаралась, -нежилась,
чистенькая похаживала,
блАгами нам поваживала;
мы не вид, запах тления –
чудные благовония,
чистые твои образы
всегда в тебе, мать-смерть, видели.
АНТИСТРОФА 2
Кто я теперь тебе, битая,
разными всякими братая,
страхом лихим поятая,
лохмотьем цветным увитая?
Возьмешь ли, мать, примешь бывшую,
масть белую изменившую,
позор, смрад тебе явившую?
Али жить мне, живой расхаживать?
Хор увлекает Кассандру в свою безумную пляску.
Хор
Опьяненные победой, не щадим никого:
надо нам девок, золота, вин тонких – всего.
Горько будет вспомнить тому, кто не схватил после голода сытный кус:
он зря, значит, воевал, старался; законов, богов испугался, трус!
Но боги с законами отступили на срок победы от сей земли –
прихватывай то, что рядом, подминай да огнем пали.
Толпа останавливается перед колоннами у входа в храм.
Корифей
Остановитесь!
Вот это тот самый храм:
я слышу ее дыхание,
чувствую ее запах.
Ломаем ворота! Бревна
тащите, кирки берите!
Кто первый войдет, тому и
боги благоприятствуют,
тот и получит нежную
первым. Ломай ворота!
Хор (на разные голоса)
Елена! Елена!
Тут она!
Чего, три доски остановят нас?
Моя будет!
Смерть изменнице!
До смерти ли тут?
Другое ведь!
Менелай (лихорадочно оглядывается по сторонам, но видя, что подмоги ждать неоткуда, начинает)
Войско! Не боишься приговора?
Будет завтра день, за опьяненьем
трудное похмелье: кары, казни
вам, ворам, устроит Агамемнон,
святотатцам – дыбы да поленья,
чтоб пылал огнь долго.
(Пауза. Оглядывается, ищет поддержки.)
Каждый выжил
на войне, сберегся – что ж так глупо
умирать хотите? Что ж остатки
жизни, отвоеванной, спасенной,
от несытой смерти утаенной,
так не бережете?
(Пауза.)
Что ж добычу
стольких лет, цены неимоверной
золото, каменья-самоцветы
битой ставкой ставите за-ради
ненависти, женщины? Других вам
мало, что ли, брать себе насильем?
Вам за что голубку ненавидеть,
выжившим?..
Отступитесь, или будет худо!
Пусть ее осудит, оправдает
Агамемнон. Ждите господина.
Корифей
Всегда на войне умирай, солдат,
и голодай, солдат,
а как победа – иди, солдат,
зачем не погиб, солдат!
Нечеловеческих сил урок
выполнен – что теперь?
Стань человеком, знай свой шесток,
но я уже полузверь
или полубог, опрокинув треть
мира под ноги; кто
предел укажет, если я смерть
ставил весь срок в ничто?
Отойди, начальник! Ты завтра – прав,
но сегодня – мое! Не препятствуй:
уж такой он, мой вздорный, мой злобный ндрав,
упорствующий в святотатстве.
Будет рель с веревкою завтра мне,
покачнусь я над побежденной Троей –
так ведь величают в такой войне
не погибших в бою героев.
Чистенький, что ты стоИшь? Цари
не побрезгают пусть народом:
гордость на радость войскам смири,
так и быть: тебе – первому. Расступитесь для воеводы!
Подталкивают Менелая к воротам храма. Он неумело и жалко сопротивляется. На сцене появляется Агамемнон с другими греческими вождями. Перетрусивший хор возвращается на орхестру.
Хор (на разные голоса)
Из-за кого воевали,
раменами
груз неподъемный поднимали,
струги гнали
в дали чужие,
дорогие
земли Отчизны покидали?
Из-за Елены!
Из-за нее
копье
летело,
меч вынимался,
поднимался,
лук напрягался,
метил стрелы,
смерть в тело
посылало тело.
Мы, пока ее не получили,
все пусты стоим – не победили.
Что шелков и злата изобилье,
если тварь-голубку упустили,
если нет исхода нашей силе?
Агамемнон
Где ж она?
Хор (на разные голоса)
Искали по всем углам –
нет нигде.
Есть одно место укрыться: вот – храм.
Окружили его,
вовнутрь не идем:
греха много,
несмытая кровь
каплет, вредит богу.
Подожжем его,
храм великий, –
может, выбежит
в огне, крике;
пламя ясное ей
обовьет все тело
легкою тканью своей,
красной, белой…
Агамемнон подходит вплотную к воротам храма.
Агамемнон
Выходи, Елена, тебя войско
требует. Не доводи, Елена,
до греха – жечь храм, сама ступай к нам.
Двери храма отворяются, из них выходит Елена.
Елена
Выхожу я к вам. Моею смертью
думаете вы дела поправить,
утолить одной моею плотью
десять лет постыдных воздержаний,
месть свершить одну на всех большую –
местей месть, тем успокоить сердце?
Корифей
Убьем ее, Агамемнон,
и всё – по домам, тихо, мирно.
Убьем ее, Агамемнон!
Ишь как ступает и не боится,
будто она по коврам идет –
не по праху, крови;
будто ее ничего не берёт –
ей таковы условья
богов, а мы ей что? Так… свита.
Убьем ее, Агамемнон!
Кивни лишь, владыка, – сами
всё сделаем, и ее не будет:
растерзаем,
как не было ее,
в клочья.
Елена
Не убьете. Я богам служила
честно. Как убить такую? Может,
и бессмертна я. Что ваша слава,
мутная и тусклая, пред явным,
ярким моим пламенем? Святыня
я последняя в солдатском сердце,
грубом и податливом. Кто руки
на меня возложит, в род проклятье
примет неотменное. Забыть как,
кто привел вас в Илион, к победе
этой? Кто ключ к Азии? Наследство
чье вокруг? Кто принесет в Элладу
право несомненное на Трою,
на ее владенья в дальних странах,
города, колонии? Победа
что такое ваша без Елены?
Так… изничтоженье в малых схватках
друг друга.
Из толпы выходит Одиссей и подступает к Елене.
Одиссей
Замолчи.
Елена
Вот как… Кого я вижу!
Одиссей, давай-ка объясни им,
как сирену хитрую морскую
слушавший дуреет, как Елену
видевший о деле забывает.
А оно у вас святое: надо
извести Елену – корень бедствий.
Кто другой, а ты не пожалеешь,
сердце твое мертвое не дрогнет,
ты любови женской знать не знаешь:
спрятавшись за юбкой Пенелопы,
думаешь дойти до самой смерти
мирно с некрасивою женою.
Как же ты меня боишься, кто мог
отказаться, спутать договором
остальных, лишь бы бежать в Итаку,
там от судеб скрыться! Ты на тело
посмотри в его изгибах томных:
тайн-то сколько, прелестей. Дебелой
Пенелопы задницу видав, ты
разве знаешь что? Смотрите, греки,
наготу божественную.
(Скидывает с себя одежды.)
Нате!
Хор (на разные голоса, обратив взоры на Менелая)
Что он опять стоит,
их разговоры терпит?
Муж он или не муж?
Есть ли чего такое в сердце
настоящее, чтобы враз
разрешить недолжное?
Убей ее – вот сейчас, сейчас,
дай на потребу толпы
представление смерти,
соверши дело народное.
Менелай смотрит на Елену, не слушая общего беснования войска.
Елена (Менелаю)
Я перед тобою виновата,
ничего не говори, все знаю.
Только что же, совесть, ты белее
крыльев, Леду-матерь обнимавших,
легче, совесть, пуха? Лебединой
я породы, чистой и безгрешной.
Блуд, он что… он сердца не касался.
Менелай
Да и я пришел не обагренный
вражьей теплой кровью: воевал я
плохо, осторожно.
Елена
Так и надо.
Пусть они воюют – греки, тевкры,
рати сильных! Мы, посередине
их остановившись, уцелели,
выжили. Сколь наши драгоценней
жизни всяких ихних!
СТРОФА 3
Слышишь, как говорят
промеж собой они?
Не спорят и не корят,
будто не годы – дни
легли промеж них; беда
будто не их; греха
нет ни на ком; руда-
кровь как тепла, тиха.
АНТИСТРОФА 3
Думали: чистый огнь –
месть привела сюда
сильных, и первый – он,
а в сердце – водым-вода,
в сердце – сладелый страх;
похоть тепла, тиха
уляжется в головах
старого жениха.
Корифей
Он, значит,
не торопится убивать,
не хочет,
презирает нас.
Ничего,
мы сами ей
смерть причиним.
Ну что, братцы,
веселей глядеть!
Начнется сейчас потеха:
распотрошить ей брюхо
сумеем,
давай делать дело!
Ну – что стоите?
Трусите, а, данайцы?
Толпа (хор) переминается с ноги на ногу, но не трогается с места.
Хор (на разные голоса)
Гордись
меньшим участьем в делах страны,
меньшим – в боях войны;
несчастия их над тобой, как дым,
ветром провлечены.
Не убивал-голодал, сумел
жить в безопасности,
холе и неге, красе, тепле –
значит, действительно благ к тебе
бог и тебя успел
скрыть, не отдать смерти и судьбе,
рыщущим по земле.
Не тронут роком стоишь, следишь
смерти чужие. Ишь,
ложатся скопом, бессчетно в грязь –
как бы не замарать
взгляда об них, –
любят умирать
нагло и напоказ.
Как будто кто им чего должны
за смертную долю их!
Это всё им по их грехам:
кто цел – значит, чист. Она
тоже жива, ни морщин, ни ран,
угодна любым богам.
И мы, мы живы, и это знак
того, что мы близки им
в подлостях их и подлы своим
естеством, раз сумели так
выжить, геройски никак не пасть,
между смертями – шасть!
Учителя наши – эти два:
он жив, она жива.
Елена
Мой муж, безвредные нам прошли
годы, сУдьбы. Чего
смотреть на эту сволочь земли
страдающую – значит, есть за что,
умирающую – есть за что!
Они – земле, миру лишний груз,
а мы – легче пуха. Пух
у божьих уст наш летает, уз
нет на нас, мы живем
привольно, счастливо. Коротка
память для страшных бед,
которые, друг мой, ты помнишь?
Менелай
Нет.
Елена
Потому-то и жизнь легка.
КОММОС
На сцене появляется высокая женщина. Но теперь это уже не Афродита, это – Гера.
Казалось бы – непродуманного, случайного, нетщательно выписанного, неаккуратного даже (ужас учительницы начальных классов!) Но каждый красочный мазок находится на единственном своем месте и неизбежно вызывает отклик в душе.
Impression. Впечатление. Не написать картину, а отразить. Отразить впечатление, мир вокруг и свои эмоции. Выплеснуть.
Импрессионистам удалось перевернуть мир искусства.
На их натюрмортах цветы и фрукты столь же свежи и пахучи, как и тщательно, с фотографической точностью, выписанные на картинах «старых мастеров». Но передано это совсем другими средствами.
Именно перед картинами импрессионистов осознаешь, быть может, истинный смысл выражения «свободный художник».
Обращали внимание? Мы ведь не говорим «свободный писатель» или «свободный композитор». Но выражение «свободный художник» прочно поселилось в нашем языке.
Не «свободный» — в смысле «нигде не работающий», как мы иногда слышим и говорим. А свободно выражающий себя, свой мир. Свободно касающийся кистью холста и заполняющий не только холст, а пространство нашей души.
Я несколько раз была в Париже. Надеюсь, приеду еще. Но какими бы ни были цели моего приезда, и каким бы количеством дней я не располагала, на эти три музея я всегда найду время.
Оранжери, Орсе, Мармоттан.
А Лувр? Лувр подождёт.
*В Лувре люблю фаюмские портреты. Тоже вполне импрессионистские, кстати. Только им почти 2000 лет.
Не знаю у кого как, а в нашей конторе апрель и конец света-слова синонимы. Запарка полная.
В отгороженном от остального редакционного мира закутке внештатных корреспондентов творилось что-то невообразимое. Молоденькое неугомонное создание с хвостиком перетянутым резиновым патриотическим триколором, по имени Анна, пыталась перекричать сразу двух своих оппонентов.
— Ну, как вы не поймёте, олухи царя небесного! С нашей грымзой надо что-то делать! И срочно! Установила в отделе сплошную тиранию. Ввела драконовские законы. Никакой, демократии. За малейшее опоздание, будь добр, получи дополнительное редакционное задание. За внешний вид, отличающийся от её допотопных понятий-тоже.
— И в добавок ещё и этот шефский спектакль! Оно нам надо?- поддержал её вихрастый парень, Игнат. — Первомай на носу, а она репетиции. Древнегреческая трагедия. Костюмы той эпохи. Может нам в местный «Союз журналистов» на неё «телегу» накатать? Ведь главреду жаловаться, полный бесполезняк. Во всём Грымзу поддерживает. Как же, редактор-новатор, наставник молодёжи!- Он увидел меня в проёме двери и осёкся, не закончив свой монолог.
— Викторович, ты слышал?-Аннушка вскочила с места и прижалась ко мне. Помоги. Как нам правильно бумаженцию на диктатора в юбке настрочить? У нас же в стране, демократия! Хотим ставим спектакль, хотим, нет. А она, дракониха! На каждой летучке твердит:- «Участвуют все!». Правда, обещала за это от обязательного «ликбеза» по Древней Греции «ослобонить». Но ведь не в этом дело. Нам её древность уже во где сидит! Как там в мультике поётся:- «Нам летать, то есть гулять, охота!»
Минуту, другую я стоял молча. Не зная с чего начать.
— Драконам бой! Не хочешь помогать и не надо. Сами справимся!- Аня взглянула на товарищей по несчастью, ища у них поддержки.
— Драконту.- Поправил я начинающую журналистку. Жил в древних Афинах законодатель с таким именем. Он и сформулировал первые дошедшие до наших дней инструкции, для чиновников того времени. И принципы их назначения на должности. Кроме этого составил свод законов под названием «Обычаи». В них регламентировал штрафные санкции за совершённые правонарушения. Для примера, скажу, что кража фруктов и овощей, вполне могла караться смертной казнью! А вот непреднамеренное убийство вора, в порядке самозащиты совсем не считалось преступлением. Драконт даже предлагал наказывать за убийство неодушевлённых предметов, например разрушение изваяний богов.
— Вот это да! Не, наша редакторша по сравнению с этим змеем, просто ангел с крылышками. — Аннушка постучала ладошкой по старому, продавленному дивану, приглашая меня присоединится к честной кампании.
— А чего же греки Драконта не того? У них же там демократия была. Собрались и порешили бы, законодателя по его же законам. С крутого бережка, головой вниз, да ещё с камушком на шее, чтобы не всплыл ненароком.- Девушка закатила глаза и демонстративно начала хватать ртом воздух.
— Да ты, как я погляжу, прирождённая актриса, а от спектакля отлыниваешь.-Я погладил Аннушку по русой голове.-Понимаете ребята, несмотря на весьма жёсткие законы, древнегреческая цивилизация всё же успешно развивалась. Дело в том, что аристократы, заседавшие в судах, уже не могли выносить приговоры, как им вздумается. Отныне им предписывалось действовать строго в соответствии с установленными правилами. И это мог легко проверить каждый житель Афин.
— Викторович, а как вообще появилась демократия?-Обратился ко мне парень Вова, числившийся в официальных бойфрендах Анюты.- Не было и вдруг, бац есть.
— Я уверен, что редакторша, или как вы её любовно называете «Грымза», на «ликбезе» заставляла вас вникнуть в географию и историю этой, самой древней Греции. Как вам известно из курса средней школы, которую я надеюсь, вы все успешно окончили, она состояла из так называемых полисов. То есть городов-государств. И самыми большими и важными среди них были.
— Спарта и Афины — перебил меня Владимир.- Они то и дело воевали друг с другом. Но бывало, что и объединялись, для борьбы с общим врагом, например, с персами.
— Всё это так, но и не совсем. Понимаете, мои юные собратья по перу, в городах, да и не только в них существовало разделение населения по классовому признаку.
— Но там же ещё не было буржуев и пролетариев? Они ведь появились позже. Я это точно знаю!- Анна вздёрнула курносый нос и демонстративно накинула на себя вязаную шаль, подобно древнегреческому архонту.
— Тем не менее в любом из этих государств были бедные, богатые и конечно рабы. Год от года противоречия между аристократией и демосом, то есть бедняками, становились все более явными.
— Я припоминаю, что и в нашей, не совсем далёкой истории, такое было. Чуть более века назад. Сначала царя погнали, потом и буржуев. Затем философов, да писателей с поэтами, целыми пароходами стали высылать, за ненадобностью. Правда спустя семь десятков лет осознали свою ошибку и быстренько создали новый класс буржуинов. В малиновых пиджаках. Правда решили, на этот раз, без царя обойтись. Сдаётся мне, что его сначала в голове каждого гражданина заиметь необходимо!- Игнат решительно поднялся со своего стула и попытался пригладить торчащие в разные стороны волосы.
— Угнетателей трудовой интеллигенции возродили. Тоже мне, работодатели новой волны! Гоняют простолюдинов в хвост и в гриву! Тираны! А платят, сущие копейки. Будто и не было всех этих древних веков.- Поддержал собрата по перу Владимир, потрясая поднятыми над головой кулаками.
— Поэт и мыслитель по имени Солон понимал это. — Не обращая внимание на реплики слушателей, продолжил я.
— Знаем. — Тут же перебила меня, Аннушка.- Его называли один из семи великих мудрецов того времени.
— Солона народ выбрал архонтом-эпонимом, то есть главным из девяти коллективных правителей, и предоставили чрезвычайные полномочия. Как оказалось, мудрец Солон давно готовился к преобразованиям в родном полисе, и сразу же приступил к реформам. Спустя несколько десятилетий его дело продолжил Клисфен. Деяния этих двух политиков предопределили ход развития человеческого общества на тысячелетия вперёд.
— То есть? Викторович поясни. Что-то я не догоняю.- Игнат потёр пальцем лоб.
— Клисфен, обладая такими же полномочиями, как и его предшественник разделил территорию Аттики на три части. Первой, конечно же были блистательные Афины, второй прибрежная полоса и третьей остальная равнинная территория. После чего провёл избирательную реформу. Теперь государство возглавлял совет полу тысячи, избираемый не по территориальному или родовому признаку, а исключительно исходя из личных качеств каждого претендента на высокий пост. И что, на мой взгляд, особенно важно, возник совершенно новый вид судопроизводства. Суд также стал коллективным. Появилась Гелиэя или по нашему, суд присяжных, но продолжал существовать и ареопаг — суд старейшин, состоящий из аристократов.
— Викторович, а женщины тоже в этих Гелиэях и ареопагах заседали? Или как во все времена, только мужики там заправляли? -Аннушка зыркнула глазами в сторону своего поклонника.
— Понимаешь Анюта, это же были древние греки и представление о равенстве полов у них тоже было древнее. Высокие должности занимали исключительно мужчины, как правило богатые, или люди с «хорошо подвешенным языком».
— Журналюги!- С достоинством констатировал Игнат.
— Демократия — продолжил я — распространялась лишь на свободных Афинян.
— Рабы были немы, аки рыбы — съязвила Аннушка.- Ну и какая после всего этого демократия?
— А вы спросите у своих зрителей. — Я посмотрел на неугомонную троицу.- Тех, для кого вы будете ставить спектакль. Ваших подшефных.
— Парни. Чур я эта, как её, богиня Афина! Ну, та самая, в честь которой город назвали. Демократия, демократией, а поклонение богам никто не отменял. Вовка, чего уставился? Репетируй. Преклони колено перед лучезарной жительницей Олимпа. А за одно и предложение можешь сделать. Я, так и быть его рассмотрю, во внеочередном порядке.
9 Муз 