Владимир Каганов. Колыбель Европы

КОЛЫБЕЛЬ ЕВРОПЫ

Дремучая Европа – в неолите.

Но на далёких южных островах,

В лазури белопенных вод, на Крите,

Духовный свет вдруг засиял в веках.

То дети моря, славные критяне,

Явили миру чудо красоты.

Таинственны, как инопланетяне,

Они глядят в глаза нам с высоты.

Их солнечный и утончённый гений

Певучим цветом фресок на стене

И ныне, через сотни поколений,

Нам говорит о золотой весне.

Там бык не страшен – с ним играют дети,

Дельфины пляшут на морских волнах,

И корабли уходят на рассвете

Узнать – а как живут в других краях?

И Зевс уже привёз сюда Европу

С далёких финикийских берегов,

И еле слышен отдалённый топот

Могучих и воинственных врагов.

PER MEMORIAM

Просто открой золотой

                греческо-русский словарь,

Или латинский открой,

                как это делали встарь.

Слушая древний язык,

                дух его глубже вдохни,

Чтобы до сердца проник, –     

                в юную древность взгляни!

Видишь – гигантский Эреб,

                выйдя из царства теней,

Держит в руках, словно хлеб,

                плоть этих солнечных дней.

Наши бесславные дни –

                скудная пища ему.

Вот потому-то они

                обречены на чуму.

Впрочем, и этой порой,

                быстро идущей к концу,

Так же прекрасен герой,

                девушке роза к лицу.

Так же цветут эти дни

                лавром и пышной лозой…

Словно прощаясь, они

                светят нам перед грозой.

Тихо закрой золотой

                греческо-русский словарь.

Тихо латинский закрой,

                как это делали встарь.

В зареве гаснущих дней

                глянь на далекий рассвет.

Праздничный танец огней

                кончился. Больше их нет.

     *    *    *

Напиши по-гречески письмо,

Например, Платону или Проклу.

Даже если в этом нету проку,

Напиши по-гречески письмо.

Виртуальный до безумья мир

Любит нестандартные решенья,

Ибо создают твои свершенья

Виртуальный до безумья мир.

   *    *    *

Время течёт, как песок аравийских пустынь.

Но патриархов здесь нет, нет их жён и служанок,

Нет ни колодцев, ни фиников — влажная стынь

Небо одела, и голый Иосиф здесь жалок.

Я не Иосиф, не гол и не продан пока.

Я бедуин аравийского времени суток,

Знающий чувством шестым, что от взмаха клинка

Нить моей жизни прервётся — и мне не до шуток.

Вот и пасу я слова в аравийской ночи,

Золоторунные, глупые, словно ягнята.

Тычутся в руки мне носом, и запах арчи

Ноздри щекочет, и звёздами осень объята.

  *   *   *

Сквозь сумеречное сознание

Я слышу пенье Аонид,

И лепестковое дыхание

Глаголы новые творит.

Что выразить они стремятся?

О чём блаженно мне поют?

Миры незримые творятся,

Вливаясь в вечности сосуд.

Миры, что просияли в слове

И улетели в никуда,

Хранили тот же свет в основе,

Что в мрак ночной струит звезда.

ПУТЬ К ДАЛЁКОЙ РАДУГЕ

К Далекой Радуге я вышел в семь утра.

Она сияла прямо предо мною.

Её цветов волшебная игра

Меня манила тайною живою.

И семь цветов: Любовь, Надежда, Вера,

Отвага, Честь, Добро и Красота –

Переплелись, как символ новой эры,

Как светлая, прекрасная мечта.

Но оказался путь к мечте неблизким.

Прошли мятежной юности года.

И мне порой казалось, как Улиссу:

Я не достигну цели никогда.

Земные бури мрачной чередою

Неслись по жизни, затмевая свет.

Одна беда шла за другой бедою,

Казалось, что спасенья больше нет.

Но свет Далекой Радуги манящий

Сиял сквозь бури, говоря: «Держись!

Ты пережил недаром день вчерашний,

День завтрашний твою изменит жизнь».

И вот, на склоне лет, усталый странник,

Я вышел к полю жатвы золотой.

И надо мной, как прежде, утром ранним,

Сияет солнце радугой живой.

   *    *    *

Почерневший в чулане серебряный век

Мы начистили мелом свободы.

Но за век изменился и сам человек,

И ушли те блаженные годы.

Кончен бал! Соловки, и Берлин, и Париж,

И колымские злые метели

Переплавили век в алхимический миф,

Золотые стрижи улетели.

Что же мы так влюбленно и горько глядим

В амальгаму  ушедшего века?

И о чем вопрошаем  сквозь пепел и дым

Дух сгоревшего там человека?

Это память о том, это память о том,

Кем могли бы мы стать, но не стали.

Мы в провале эпохи о мире ином,

Убиенном в начале, узнали.