Владимир Спектор. На рубеже весны и лета…

    

Учу глаголы, не затем, чтоб жечь,

Хотя они и отправляли в печь

Мою родню (восстать бы ей из пепла).

Учу глаголы, чтобы больше знать,

Чтобы любить, страдать и не страдать,

Чтобы во мне моя родня воскресла.

Такой знакомый-незнакомый быт…

Меня от узнавания знобит.

Не плачу. Но чем дальше – тем не легче…

Чужих глаголов беззаботный вид.

Труба дымит. И там, и здесь дымит.

И дым не меркнет, а плывёт навстречу…

   * * *

Это Швальбах, это Зульцбах, это Буцбах…

Не родные, не чужие с неких пор.

Это эхо нелюбви в победных трубах

Тенью падает на здешний разговор.

Это память, что пришла и не уходит,

И ведёт, ведёт неспешно свой рассказ.

О любви, конечно, будто о погоде.

Это Швальбах, слышишь, память? Не Донбасс…

             *    *    *

— Ты слышишь, как сердце стучит у меня?

— Нет, это – колёса по рельсам…

— Ты видишь – дрожу я в сиянии дня?

— Ты мёрзнешь. Теплее оденься…

— Ты видишь – слезинки текут по щекам?

— Нет, это дождинки — к удаче…

— Ты чувствуешь – я ухожу к облакам?

— Я вижу, я слышу… Я плачу.

      *  *  *

Принимаю горечь дня,

Как лекарственное средство.

На закуску у меня

Карамельный привкус детства.

С горечью знаком сполна —

Внутривенно и наружно.

Растворились в ней война,

И любовь, и страх, и дружба…

      *    *    *

Яблоки-дички летят, летят…

Падают на траву.

Жизнь – это тоже фруктовый сад.

В мечтах или наяву

Кто-то цветёт и даёт плоды

Даже в засушливый год…

Яблоня-дичка не ждёт воды –

Просто растёт, растёт.

        *   *   *

И всё, как будто, не напрасно, —

И красота, и тень, и свет…

Но чем всё кончится – неясно.

У всех на это – свой ответ.

Он каждый миг пронзает время,

Касаясь прошлого всерьёз,

Смеясь и плача вместе с теми,

Чья память стала тенью звёзд…

  *  *  *

С прошедшим временем вагоны

Стоят, готовые к разгрузке.

Летает ангел полусонный

Вблизи ворот, незримо узких.

Там, у ворот, вагонам тесно,

И время прошлое клубится…

Всё было честно и нечестно,

Сквозь правду проступают лица.

Всё было медленно к несчастью,

Со скрипом открывались двери.

Власть времени и время власти,

Учили верить и не верить,

И привыкать к потерям тоже —

Друзей, что трудно и не трудно.

До одурения, до дрожи,

Себя теряя безрассудно,

Терпеть, и праздничные даты

Хранить, как бабочку в ладони,

Чтобы когда-нибудь, когда-то

Найти их в грузовом вагоне.

Найти всё то, что потерялось,

Неосязаемою тенью…

А что осталось? Просто малость —

Любовь и ангельское пенье.

      *    *    *

И, в самом деле, всё могло быть хуже. –

Мы живы, невзирая на эпоху.

И даже голубь, словно ангел, кружит,

Как будто подтверждая: «Всё – не плохо».

Хотя судьба ведёт свой счёт потерям,

Где голубь предстаёт воздушным змеем…

В то, что могло быть хуже – твёрдо верю.

А в лучшее мне верится труднее.

   *   *   *

Кажется игрушечным кораблик,

Озеро – картиной акварельной.

Я учусь не наступать на грабли,

Только это – разговор отдельный.

Безмятежность нежного пейзажа

Кажется обманчиво-тревожной.

Я смотрю, я радуюсь, и даже

Верю: невозможное – возможно.

    *    *    *

На рубеже весны и лета,

Когда прозрачны вечера,

Когда каштаны – как ракеты,

А жизнь внезапна, как игра,

Случайный дождь сквозь птичий гомон

Стреляет каплею в висок…

И счастье глохнет, как Бетховен,

И жизнь, как дождь, — наискосок.

*   *   *

Не хочется спешить, куда-то торопиться,

А просто – жить и жить, и чтоб родные лица

Не ведали тоски, завистливой печали,

Чтоб не в конце строки рука была –

                                    В начале…