1. ТРЕВОЖНЫЕ ЗНАКИ
Черная Земля, столица Нижнего Царства, город Меннефер, 9-й год царя Небхепрура, время половодья.
Чати[1] с тревогой вглядывался в воды Реки, вяло несущей свои воды к морю. Второй по значимости человек в царстве после повелителя Обеих Земель, фактический владыка Та-Кемета[2] недоумевал.
Что-то северный ветер, первый признак наступления времени половодья, в этом году запозднился.
И отчего Хапи[3] не меняет цвет? Ведь обычно в канун разлива речная вода сначала становится зеленой, липкой и вонючей, так что ее невозможно пить и следует загодя запасаться водой дня на три-четыре, пока волны более-менее не очистятся. Потом воды реки-кормилицы краснеют, походя на кровь. Временами вода становится более прозрачной, не теряя, впрочем, своего красного цвета, временами, наоборот, она бывает темнее. Эта вода не вредна для употребления, не то, что зеленая. Напротив, никогда она так не вкусна, здорова и освежительна, как в это время.
Из-за количества ила, которое Хапи несет в своих волнах, их бег замедляется. Вот как сейчас…
По подсчетам жрецов из столичного храма Птаха, половодье должно было наступить еще десять дней назад. Но что-то не задалось, что-то не сложилось на небесах. Вести, полученные вчера из Шедита, города бога-крокодила Себека, подтвердили это.
Служители Лабиринта извещали, что нынче отчего-то не взошла звезда Септ[4], что всегда происходило накануне разлива Хапи. Да и с созвездием Саху[5], родиной всеблагих богов Черной Земли, не все в порядке. Его звезды расположились не в привычной конфигурации.
И что теперь? Чего ожидать народу Та-Кемета? Какие еще беды свалятся на великую страну?
Как будто ей мало было того ужаса, который пережила во время бурного, но, к счастью, недолгого правления царя-еретика? Когда закрывались храмы всех богов, кроме объявленного единственным истинным божеством Атона. Когда жрецы, некогда создавшие само это государство, денно и нощно молящиеся и заботящиеся о нем, подвергались гонениям и даже физическому устранению.
Смилуйся, Амон неназываемый, и помилуй!
Чати склонился перед золотым домашним алтарем своего покровителя, шепча охранительные заклинания, отгоняющие злых демонов.
Однако ж и во времена лихолетья боги не подавали столь чудовищных знамений. Ни разу Река не опаздывала с разливом, да и Септ с Саху находились на испокон веков определенных им на небе местах.
Что-то здесь не то.
Вон, и из оазиса Амона, что в сердце пустыни, докладывают о небывалых вещах. Будто бы жаркий климат, царящий в Красной Земле, меняется, а сами пески, кажется… отступают. Немыслимо! Со времен строительства Великих пирамид они только то и делали, что отбирали у Черной Земли локоть за локтем плодородную землю, тесня людей на самые берега Хапи. Если так дальше пойдет, то, кто знает, может и сбудется пророчество древнего мудреца Джедефхора, сына строителя Большой пирамиды, царя Хуфу, мир им обоим, что в конце времен зазеленеет Красная Земля.
Правда, там еще сказано о том, что должен заговорить жуткий страж пирамид, каменный лев с головой человека Хоремахет. Надо бы послать надежного человечка на плато Ра-Сетау[6], где расположились пирамиды со сфинксом, послушать, не слышно ль в народе чего-то этакого. Хотя, как известно, у страха глаза велики. Народ, особенно в такую суровую пору, что угодно сочинит.
Но в любом случае необходимо провести пышное празднество с обильными жертвоприношениями. Причем в обеих столицах, и здесь, в Меннефере[7], и в Уасете[8], что в Верхнем царстве.
Давненько он не бывал в тех местах. Не служил молебна в великих храмах Амона, не участвовал в церемонии выноса золотой ладьи бога…
А вдруг господь именно из-за этого и гневается? Из-за того, что оставили в небрежении его прекрасную резиденцию. Дескать, отчего после восстановления всех прежних культов царь со двором, покинувшие богомерзкий Ахетатон[9], выстроенный еретиком в пустыне, не вернулись в гостеприимные стены города предков, а сбежали в Дельту, в древнюю столицу?
Кто их, этих богов, поймет? Вот он им служит верой и правдой более четырех десятков лет, дослужившись до высшего сана «божественного отца», а ведь, по сути, так и остался ничего не ведающим неофитом, приведенным некогда за ручку отцом, великим жрецом Юйем, на подворье столичного храма Амона.
Боги редко говорили с ним. Вот и сейчас молчат, не желая подсказать своему верному слуге, что и как делать.
Вот разве что спросить обо всем этом «Черную гладь»?
С опаской покосился на темный каменный круг, стоявший на его рабочем столе.
Не знал, зачем велел вчера слуге отыскать и привезти ему жутковатое зеркало из сокровищницы храма бога Ра, что в Иуну.
Эта вещь, изготовленная из черного обсидиана, прежде принадлежала фараону-еретику Эхнатону, вернее, его царственной супруге Нефертити. Привезли купцы откуда-то из-за Великого Моря в дар государю и государыне от тамошнего правителя, или кацика.
Чати неоднократно видел, как царица обращалась к «Черной глади», желая узнать их с фараоном судьбу, а заодно и судьбу всего царства. После одного из подобных обращений Нефертити отчего-то резко охладела к драгоценному зеркалу и велела отослать его в Иуну в подарок богу Ра (странное дело для еретички, верующей в единого бога Атона). А через одну луну неведомо куда исчезла и сама царица. Как и где ее только не искали, канула, словно и не бывало. Вскоре и еретик Эхнатон скончался в страшных муках.
Царицына кормилица, супруга чати, присутствовавшая при том самом гадании, говорила ему, что её питомица увидела в темной глади зеркала свою собственную судьбу и участь супруга. Мало того, вроде бы, «Черная гладь» провозвестила и немыслимые беды для государства. Смену династии или что-то в этом роде.
Вопросить и себе жутковатое зеркало или нет?
Для ритуала понадобится привязка «Черной глади» к вопрошающему. Всего несколько капель крови.
Боязно. Знать наверняка свою судьбу – это тяжкое бремя. Все время будет терзать искушение каким-либо образом переделать её, предотвратить напасти и несчастья. А ведь нельзя, можно натворить еще больших бед.
Рука все-таки потянулась к кинжалу. Всего пару капель крови…
Нет, нет, спаси и сохрани от соблазна, Амон милостивый!
Тяжелый вздох вырвался из мощной груди царского наместника и верховного жреца Амона, Эйе. Расслышав его, молоденький жрец, появившийся в дверях покоев чати, так и застыл, не решаясь переступить порог. Знал, что в таком состоянии тревожить «божественного отца» опасно.
Но владыка и сам почуял присутствие постороннего, резко повернулся и впился в лицо пришедшего тяжелым взглядом своих по-кошачьи зеленых глаз. Узнал пришедшего и чуть расслабился. На аскетически худом и чуть вытянутом лице появилось некое подобие улыбки. Махнул сухой. В старческих пигментных пятнах рукой, подзывая юношу к себе.
Тот, постоянно кланяясь, приблизился.
– Что тебе, Хори? – ласково поинтересовался первый министр.
Паренек стушевался. Видно было, что он страшно взволнован.
– Бо-бо-бо, – заикаясь, залопотал молодой человек.
– Да что стряслось?! – вскричал Эйе, хватая парня за плечи. – Говори же!
– Живой бо-бо… бог от-отправился н-на Зап-пад[10]… – стуча зубами, выдавил из себя Хори.
Чати застыл, словно громом пораженный.
Что это такое говорит молокосос? Как это может быть, чтобы бог умер?!
Разве что…
– Что случилось с царем?! – схватив юношу уже за горло, стал добиваться правды «божественный отец». – Отвечай!
Хори, выпучив глаза, только хрипел и тряс головой.
– Что ты делаешь, дедушка? – раздался нежный девичий голосок, похожий на звон серебряного колокольчика.
Эйе резко повернулся, едва не сломав несчастному парню шею, и тут же разжал пальцы.
На пороге его покоев, с любопытством уставившись на творящееся здесь безобразие, стояла юная чета. Высокая темноволосая девушка с печальными прекрасными глазами, обведенными сурьмой, высокой грудью, прикрытой драгоценным ожерельем, и тонким, как стебель папируса, станом, обвитым юбкой из тонкой полупрозрачной ткани. Рядом с нею худенький полуобнаженный парнишка с таким же, как у Эйе, удлиненным, но по-юношески мягким лицом с большими пухлыми губами и горящими озорными глазами. На голове парик, покрытый полосатым, по особому закрученным платком, на цыплячьей груди тоже золотое ожерелье, усыпанное драгоценными каменьями, чресла прикрыты богато расшитым передником. Рука опирается на трость – у молодого человека слабые ноги.
– Ваше величество, жизнь, здоровье, сила! – склонился перед своими божественными внуками жрец. – Но как?.. Этот негодный сейчас сообщил мне, что вы…
Он не решился повторить то, что сказал ему только что Хори.
Тутанхамон, осторожно поддерживаемый под руку Анхесенамон, просеменил к уткнувшемуся носом в пол парню и потыкал его тростью в бок.
– Поднимись, – велел он тихим слабым голосом.
У Эйе сжалось сердце. Владыка Обеих Земель Небхепрура[11] в последнее время сильно болел. Вот почему известие о его мнимой кончине не столько удивило, сколько огорчило чати.
Хори встал на четвереньки, не решаясь стоять иначе перед лицом живого бога.
– Что ты сказал нашему божественному отцу?
– О, повелитель, жизнь, здоровье, сила! Беда! Тяжелое известие пришло в вашу столицу!
– В чем дело? – садясь в золоченое кресло, продолжил допрос фараон.
– Я не решаюсь…
– Говори! – чуть повысил голос Небхепрура и, схватившись за грудь, закашлялся.
Брызги крови разлетелись во все стороны. Чати, вздрогнув, заметил, что пару алых капель попало на таинственно мерцающую поверхность «Темной глади». И тут же впитались в отполированный камень…
Анхесенамон заботливо утерла юному супругу уста шелковым платком и стала рядом, положив ему руки на плечи. Эйе невольно залюбовался внучкой и внуком. Какая красивая все-таки пара. Жаль, что боги так до сих пор и не послали им деток. Две беременности царицы закончились выкидышами. Последний случился совсем недавно. Государыня еще даже не отошла от горя. Вон, в глазах какая глубокая печаль.
– Священный бык Апис умер, – убитым голосом сообщил молодой жрец.
Царица вскрикнула, Тутанхамон, закусив губу, печально склонил голову.
Эйе перевел дух. Вон оно что. Оказывается, дурень имел в виду еще одно живое божество, земное воплощение бога-быка Аписа.
Дурной знак, однако. Надо же, одно к другому.
Половодье запоздало, непонятные перемены в расположении звезд, изменения в климате, болезнь царя, смерть наследника и кончина бога…
Если разлив так и не наступит, быть большой беде. История сохранила сведения о неурядицах, постигавших страну после неурожайных лет. Разруха, запустение, неустройство.
Боги, боги всемилостивые, что делать? Как быть?
Чем, какой жертвой вас умилостивить?!
Тут чем попало не обойдешься. Нужен поистине божественный дар, способный показать, насколько люди Черной Земли ценят расположение великих богов.
Тутанхамон снова закашлялся. Долго и натужно.
Чати, прищурившись, принялся разглядывать повелителя. Не жилец владыка Обеих Земель, ой, не жилец…
Хм, хм…
В голову Эйе пришла безумная, но показавшаяся ему достойной того, чтобы над ней хорошенько подумать (причем, не мешкая!), мысль.
Он перевел взгляд на всхлипывающую на плече супруга внучку.
Хм, хм…
Надо все-таки обратиться к зеркалу. Всего один разочек. Не может быть, чтобы из-за единственного раза случились великие беды.
И кровь-то не его будет…
Через час Хори был срочно вызван в кабинет своего господина.
Эйе не был похож сам на себя.
Обычно спокойный и невозмутимый, как Великий Сфинкс, он представлял собой жалкое зрелище. Бледный, с трясущимися губами и щеками, покрасневшие глаза выпучены, изо рта клочками капает слюна.
– Возь-зь-м-ми эт-то, – заплетающимся языком, точь-в-точь как недавно сам Хори, молвил чати, дрожащей рукой тыча в стоящее у него на столе зеркало. – Уб-бер-ри с глаз м-м-моих. По-по-дальше. У-у-бери!..
Юноша удивился. Он только вчера доставил господину эту вещь из Иуну. Владыка еще так радовался ей, чуть не прыгал, как дитя.
– Куда прикажете, господин? – склонился парень в почтительном поклоне. – Вернуть назад, в храм Ра?
Чати уставился на него диким взглядом, будто до него не доходил смысл произносимых слугой слов.
– Все равно, – убитым голосом прошептал он. – Подальше, подальше отсюда…
Хори взял со стола отполированный каменный диск, поразившись тому, насколько он был холоден. Словно вокруг не было ужасной, удушающей жары.
Поклонился господину и попятился к двери.
– Постой, – окликнул его Эйе. – Отдай его троянскому послу. Он, кажется, сегодня возвращается на родину. Пусть передаст от меня подарок своему царю…
Слуга вышел, а чати еще долго глядел ему вслед, шевеля губами.
– Нет… не может быть… не хочу…
2. ПЛАЧЬ, ТРОЯ, ПЛАЧЬ!
Полуостров Троада, город Илион/Троя, храм богини Афины, 1188 год до н.э.
Когда же это с нею случилось впервые?
Кажется, в детстве.
Да, точно.
Как раз был праздник в честь Аполлона Фимбрейского. Все население Илиона высыпало на равнину славить сребролукого бога, неустанно оберегающего их город. Понятное дело, не один тресветлый Феб защищает народ Троады. Вон, премудрая Афина тоже о нем заботится. Не зря же свое священное изваяние палладий[12] с небес послала, чтоб его установили в её храме для особого поклонения. Да и другие боги благоволят к Илиону. Но Фимбрей все же лучше всех старается.
И к ней, Кассандре, он благоволит больше чем к остальным её братьям и сестрам. Ну, разве что еще её брата-близнеца Гелена жалует. «Это все потому, что мы с тобой похожи, как две капли воды, – шутит брат. – Оба рыжие, румяные и синеглазые. Вот Аполлон нас и путает». Да разве ж она рыжая? Она златокудрая, как сам Феб. И очень этим гордится. А завистники злословят о ней, называя «надменной Аполлоновой невестой».
Празднество продолжалось целый день и половину ночи. По традиции было забито несколько самых лучших быков из стад ее отца, царя Приама. Батюшка и зажиточные горожане не поскупились и на жертвенных животных поменьше. На алтаре закололи добрый десяток баранов, столько же коз. А уж птиц всяких… Лучшее вино, произведенное в Троаде и соседних островах, лилось рекой.
Матушка Гекуба распорядилась даже откупорить пять амфор сладкого вина из фиников, привезенного из земли Кемет. Амфора такого вина одна стоила почти столько же, как и тучный бык. Они с Геленом стянули по ритону этого чудесного напитка, соврав виночерпию, что вино нужно батюшке для возлияния Фебу.
Сами и возлили. Да только не на алтарь, а себе в горло. Ох, и вкусное же было-о. Но и крепкое весьма. Нужно же было его водой разбавить, как велит традиция, а они вот так неразбавленное и выхлебали. А много ли непривычным к вину детишкам нужно, чтоб напиться до беспамятства? Полный ритон – самое то.
В общем, заснули они там, в храме, прямо за алтарем. А праздник за полночь и закончился. Все ушли в город, а ворота закрыли на запоры.
Проснулись под утро от подозрительного шума и никак сначала не могли взять в толк, где это они находятся. А потом Гелен как завопит ей на ухо не своим голосом: «Глянь, сестра, змеи!»
Посмотрела она. И впрямь, змеи. Две большущие гадины перегородили им выход из храма. Шипят презлобно, скалят зубы и раздвоенными языками грозят. Схватила она в одну руку горевший у алтаря факел, а второй обняла за талию трусливого братца, да и бросилась, сломя голову, в виднеющиеся неподалеку бронзовые двери, ведущие в храмовую сокровищницу. Благо, те не заперты были. Кто-то забыл впопыхах закрыть. И это спасло злополучных близнецов.
Именно там, среди скопившихся за многие годы, если не века, щедрых подношений троянцев Аполлону Фимбрейскому она и отыскала Его. Ох, лучше бы, наверное, не находила. Потому как с того самого мгновения, когда взяла Кассандра в руки большой отполированный диск из темного камня, судьба ее резко изменилась.
«Что это у тебя, покажи! – завопил любопытный братец, позабыв о зажатом в руке золотом кинжале, усыпанном драгоценными каменьями. – Ну, дай же посмотреть!»
И задел, неловкий, острым металлом ее руку. Неглубоко порезал, только царапнул, но было больно. Пару капель крови упало на гладкую, чуть вогнутую поверхность диска, и алая влага тут же с негромким, но зловещим шипением, напомнившим шип притаившихся за дверью гадин, впиталась в камень. Кассандре показалось, что зеркало от удовольствия даже причмокнуло. Хотя чем мог причмокнуть каменный диск, губ-то у него нет?..
Заглянула она тогда в зеркальную гладь. И показалось ей, что та подернулась рябью… А затем Кассандра увидела сначала неявные контуры людских фигур, которые вскоре стали более четкими. И в этих фигурах она узнала отца, маму, братьев своих Гектора и Гелена… И самое себя… Но уже взрослую, жутко красивую и столь же жутко несчастную… А потом все подернулось кровавой пеленой и отблесками пламени…
Она тогда потеряла сознание. А когда очнулась, то обнаружила себя в своих собственных покоях в отцовском дворце. Над нею заботливо хлопотала матушка Гекуба, натирая виски какой-то жутко вонявшей дрянью. А на столике рядом с ее ложем тускло поблескивал загадочный диск.
Кассандра тогда же рассказала родным о посетивших её видениях. Разумеется, ей не поверили и даже стали подшучивать, что это ей с Геленом священные храмовые змеи, посланные Аполлоном, вылизали уши, чтобы близнецы могли «слышать будущее». Гелен не отрицал и заважничал, стал упражняться, чтобы развить «божественный дар». А она…
Она старалась бежать от этого проклятого дара. Сначала хотела даже разбить жуткое зеркало или, на худой конец, выбросить его в бурные воды Скамандра. Не вышло. Не поднималась рука уничтожить находку.
Зеркало стало её болезнью, оно впитало вместе с кровью Кассандры и её душу.
Несколько лет «Черная луна», как назвала свою находку царевна, показывало все больше всякие мелочи, вроде того, где именно сестра Поликсена потеряла свой серебряный гребень, или в какой день братцу Гектору следовало отправиться на охоту, чтобы вернуться с большой добычей. Ей не очень верили, но «пророчества» девушки неизменно сбывались, так что родные хотя и любили Кассандру, однако же посматривали на нее с опаской.
Лишь братец Гелен был с нею неизменно добр и ласков. Его-то «пророчествам», слово в слово повторявшим видения сестры (естественно, при этом не упоминаемой), все отчего-то доверяли. Как же, мужчина все-таки, не баба, у которой волос длинен, а ум короток.
Однако и ему не поверили, когда он слово в слово повторил пророчество Кассандры о новоявленном их брате, пастушке Парисе.
Явился неведомо откуда красавчик в запылившейся пастушеской одежде и стал участвовать в состязаниях, устроенных, как нарочно, в память о когда-то погибшем царском сыне Александре. Победил в беге, пятиборье и кулачном бою, выиграв быка, а потом и заявил, что он де и есть тот самый давным-давно скончавшийся царевич Александр, иначе же Парис.
Разумеется, ему сначала никто не поверил.
Кассандра же, которая с первого взгляда в эти синие, такие, как и у неё самой глаза поняла, что хвастливый парень не врет. Чтобы удостовериться, напоила «Черную луну» своей кровью и вопросила зеркало о Парисе. Обсидианово-черная поверхность подтвердила слова спустившегося с гор пастушка. А потом показала девушке еще кое-что, связанное с вновь обретенным братом.
Три женские фигуры, окутанные светом, яблоко, златокудрая красавица… И кровь, и огонь, окутавший дома Илиона, и смерть…
На следующий день Кассандра, обняв ноги отца, облила их слезами, пытаясь достучаться до разума копьеносца Приама.
«Не пускай его в город, отец! Прогони немедленно! Он принесет нам многие беды и страдания!»
Но премудрый Приам не захотел слушать доводов разума. Он поддался порывам сердца. А то желало поверить в чудо, радуясь воскрешению и обретению такого замечательного красавца сына.
Кассандра задействовала Гелена. Может рыжему больше поверят?
Куда там! Выгнали взашей с пира, где парень попытался обвинить Париса в том, что тот станет причиной гибели Илиона.
Родня да и весь город словно сошли с ума. Будто на них кто-то морок напустил. Смилуйся над ними, тресветлый Феб!
Видя конфуз Гелена, она схватила кинжал и вонзила его в грудь подтрунивавшему над близняшками пастуху. Удар пришелся вскользь, разрезав лишь кожаный нагрудник.
Ловко выхватив у нее из рук смертоносный металл, Парис крепко прижал к себе сестру и, глядя ей в глаза, прошептал:
«Какая же ты красавица, златокудрая! Клянусь всеми богами, если б ты была тогда четвертой между тремя богинями, то именно тебе бы я отдал яблоко!»
О, да, он умел красиво говорить, презренный обольститель женщин.
Небось, точно так заливался соловушкой перед женой спартанского царя Менелая, Еленой, суля ей небывалые наслаждения, если та последует за ним в Трою. И таки уболтал, негодник…
А ведь и по поводу этой его поездки в Спарту зеркало ей все поведало. Равно как и о вертихвостке Елене. Ишь, самая прекрасная женщина на свете. Кто это сказал? Афродита? Озабоченные мужики? Им налей вина, так любая баба самой-самой, что ни на есть, богиней покажется.
Да она, Кассандра, рыжей спартанке ни в чем не уступает. И лицо у неё белее, и румянец во всю щеку свой, природный, а не с помощью притираний наведенный. И грудь повыше, и бедра пошире, а уж талия, талия…
Так нет же: «О, солнцеликая, о, высоковыйная!» Противно! Слюни бы утерли!
Еще на причале, когда эта стерва только ступила на троянскую землю, Кассандра высказала ей прямо в глаза все, что она думает о новой зазнобе брата, ради которой тот бросил свою первую жену, нимфу Энону. И отцу с братьями и советниками пригрозила, что если Елена войдет в священный Илион, то начнется затяжная война, в результате которой все, здесь присутствующие, погибнут. Купно с городом!
Снова не поверили. Как всегда. Посмеялись, говоря, что ей самой уже давно замуж пора. Засиделась, дескать, в девках, вот дурная кровь в голову и бьет.
Не долго думая, ей и жениха подыскали, Кореба, сына фригийского царя Мигдона. Оно, конечно, нечего ей богов гневить ложью, красавец парень. Не такой красивый, как Парис, но вполне себе ничего. Правда, как и все, не доверял её мрачным россказням, считая их пустой выдумкой.
Кассандра однажды совершила ради его прекрасных глаз то, что не делала ни разу. Вопросила «Черную луну» прямо в его присутствии. И в красках поведала жениху все, что увидела в черном зеркале. Молодой человек схватился за голову и в ужасе помчался к батюшке Приаму, чтобы отказаться от её руки.
А что она сказала? Всего-то, что война с данайцами продлится почти десять лет. Что погибнут Приам, Гекуба, братья Гектор, Парис и почти все остальные. Что падет от вражеской руки, пытаясь защитить её, и сам Кореб. А вскоре за ним в мрачное царство Аида отправится и Кассандра…
Все так и вышло…
А ведь еще вчера судьбу города и людей можно было изменить. Если бы троянцы послушались её и не стали втаскивать в город это гигантское деревянное изваяние коня. Такое чудище!
Как убеждал земляков жрец Лаокоон не принимать дар коварных данайцев, как она валялась в ногах у отца и братьев, моля о том же. Но пал жрец, задушенный гигантской змеей, появившейся из морских вод, а ей заткнули рот и прогнали прочь, чтобы не портила праздник людям, измученным войной.
Допраздновались!
Ночью из чрева изваяния выскочил отряд вооруженных до зубов данайцев, которые, перебив привратную стражу, впустили в Илион врагов…
И вот она, спрятавшись в храме премудрой Афины, молит богиню смилостивиться, помочь спастись хоть кому-нибудь.
Молчит Главкопида[13], гневается на троянцев. С самого начала войны отвернулась от них. Даже позволила безбожным данайцам выкрасть из своего храма священный палладий, некогда ею же городу и подаренный. Брат Гелен, попавший к врагу в плен, их и надоумил на святотатство. Дескать, пока палладий в Трое, она непобедима. Предатель!
О, зеркало, будь ты проклято! Если бы не ты, боги знают, как повернулась бы судьба самой Кассандры и ее родного города.
Руки царевны потянулись к лежащему на коленях статуи богини Афины темному диску. Надо его уничтожить, пока не наделало новых бед. Хотя куда уж больше…
– Эй, девка, ты чего это здесь делаешь? – раздался от входа рык.
Рядом со статуей оказался огромный мужчина в доспехах, с выставленным вперед окровавленным мечом. Глаза его пылали безумным огнем.
И этот огонь она также видела в зеркале.
– Не балуй! – прикрикнул на неё воин, отбирая тяжелый диск. – Что это у тебя? Никак, зеркало?
Повертел его в мощной лапище, похожей на лопату.
– Странное какое-то. Ничего, потом как-нибудь разберусь. Или отдам знающим людям. Калханту, например. Он такие штучки любит.
Сунул диск в заплечную сумку и навис над перепуганной царевной.
– Ты кто, девка? Как тебя зовут?
– Кассандра, – гордо выставила грудь вперед она. – Я дочь царя Приама!
– Хе-хе! – громогласно захохотал мужик. – Вот это так птичка попалась. Никогда у меня не было того-этого с царскими дочками. Я Аякс, сын Оилея, царя локров! – бухнул себя кулаком в могучую грудь так, что даже загудело. – А ведь из нас хорошая парочка получится, а? Царевич и царевна…
Он снова захохотал и принялся стаскивать с себя амуницию, буквально пожирая Кассандру глазами.
Нет, только не это! Прямо в храме?! Неужели он решится на такое святотатство?!
– Иди сюда, волоокая! Ха-ха-ха…
Не-е-е-т!!!
3. ПРОКЛЯТИЕ АХЕМЕНИДОВ
Согдиана, окрестности г. Мараканда, 329 г. до н.э.
– Зачем мы так спешим? – в который раз поинтересовался у командира молоденький гетайр, только недавно, уже после великой битвы при Гавгамелах[14] зачисленный в их илу.
Говорят, что его прислал из Македонии сам Антипатр[15], которому парень приходился родственником, и попросил пристроить мальца на какое-нибудь почетное и не очень хлопотное местечко. Дескать, надо бы ему уже воинского опыта набраться. В иле к нему относились настороженно, полагая, что юношу специально приставили следить за командиром и докладывать, куда надо, о его настроениях. Надо сказать, Павсаний сам давал повод товарищам для подозрений, потому как уж больно ретиво совался во все дела, расспрашивая о том и о сём. А кому это понравится, а?
Вот и в этот раз его не хотели брать с собой. Лишние глаза в таком деле – не очень хорошо. Так пристал же, как колючка к плащу. Небось, выслужиться захотел. Понятное дело, изловить и наказать цареубийцу и похитителя трона, что может быть почетнее в глазах Александра?
Вон как рассердился царь, когда под Гекатомпилом нашли несчастного Дария, истекающего кровью от многочисленных ран, нанесенных ему убийцами во главе с нечестивым Бессом.
Нашедший его Полистрат, на руках которого скончался владыка персов, передал Александру последние слова того: «То, что я не могу воздать благодарность за оказанное мне благодеяние, – вершина моего несчастья, но Александр вознаградит тебя, а Александра вознаградят боги за ту доброту, которую он проявил к моей матери, моей жене и детям. Передай ему моё рукопожатие».
Подоспевший повелитель с нескрываемой скорбью подошёл к телу Дария, снял с себя плащ и накрыл им труп царя. После он оказал мёртвому противнику царские почести. И поклялся великими богами-олимпийцами, что отомстит подлым убийцам, дерзнувшим поднять руку на своего законного государя.
Как-то уж очень близко к сердцу принял это дело. Парни из их илы недоумевали, с чего бы это. Кто-то высказал мысль, что смерть несчастного Дария напомнила повелителю убийство его собственного отца, царя Филиппа, также павшего от рук заговорщиков.
Так или иначе, но командир, стукнув себя кулаком в грудь, пообещал Александру, что изловит преступников и предаст их лютой казни. Царь дал позволение, но просил по возможности привезти Бесса к нему. Он сам хочет взглянуть ему в глаза.
Бесс бежал в Бактрию, где объявил себя «царем царей» и нарекся Артаксерксом V, объединив вокруг себя тех, кто был полон решимости дать отпор македонянам. Александр с основными силами перешел Гиндукуш и вошел в Бактрию. Цареубийца отступил сюда, в Согдиану. Лазутчики выследили его и донесли повелителю. Тот вызвал к себе командира и напомнил ему о его обещании.
Командир не стал отпираться. Взял с собой небольшой отряд и вихрем помчался за подлым змием, пока тот не уполз еще в какую нору. Верно, сами боги им помогали в праведном деле. За четыре дня они покрыли такое расстояние, какое обычно покрывают за десять дней. В селении, расположенном неподалеку от согдийской столицы Мараканды, наконец-то, настигли беглеца.
Вон он, полураздетый, нечесаный и немытый сверкает глазами из-под черных густых бровей, ожидая справедливого возмездия за свои преступления. Командир приказал казнить его на месте.
Тут и вылези Павсаний со своими никому не нужными вопросами. Мол, зачем спешим, ведь повелитель приказал привезти Бесса к нему, чтобы взглянуть в глаза преступнику.
– Царь ничего не говорил о том, что я должен привезти ему убийцу живым, – жестко ответил командир. – В глаза можно посмотреть и мертвому.
Сказал, как отрезал. А мальчишка не понял, с кем имеет дело. Попытался возражать:
– Но, Лагид, как же?.. Повелитель…
– Не тебе, а мне держать ответ перед Александром.
И так это веско прозвучало, что Павсаний, наконец, заткнулся, поняв, кто он и кто командир.
Хотя, конечно, чего бы им спешить отправлять к праотцам этого самого Бесса? Ведь, вроде, поначалу командир не собирался этого делать. Даже велел развязать похитителя трона, начал с ним о чем-то оживленно беседовать.
Цареубийца принялся хвастаться перед командиром своими богатствами. То тиару ему из чистого золота, осыпанную драгоценными каменьями, в руки тыкал. То таким же золотым оружием хвастался. А разве ж это оружие? Срамота одна. То ли дело добрый копис или ксифос[16]?
Потом в руках у Бесса появилось какое-то чудное зеркало. Круглое, изготовленное из темного гладко отполированного камня. Перс что-то принялся втолковывать командиру. Да как резанет того по левой руке. Не глубоко, слава богам, лишь поцарапал. Пара капель крови упала на поверхность зеркала, зашипела, да и испарилась. Не дивно при таком-то солнце.
Стали цареубийца с командиром поочередно в то зеркало глядеть. Бесс как схватится за голову, как залопочет что-то по-своему, по-персидски. Поди, разбери, чего хочет. Знай, своих Ормузда с Ариманом поминает да рвет на себе волосы.
А командир сначала нахмурился, задумался о чем-то высоком, потом улыбнулся этак нехорошо и велел все к казни готовить. Зеркало же вручил Павсанию и наказал в ночи отвезти к городским воротам Мараканды, да и бросить их там на самом видном месте…
…А что он? Да ничего.
Нужно ему это растреклятое зеркало, которое предрекло Бессу скорую гибель от его же руки!
Ну, и еще кое-чего он там увидел. Нехорошее о царских друзьях, Клите Черном и Гефестионе. Потом жуткое о самом царе разглядел. Да так расстроился, что дальше и смотреть не стал. Хотя, конечно, краешком глаза зацепился за видение большого и красивого города над Египетским морем, увидел пирамиды, сфинксов и себя самого в причудливом одеянии и со странной диадемой на голове…
Но больше ни-ни!
Нехорошее это дело – у зеркала будущее выспрашивать. Для таких дел имеются оракулы, вот хотя бы в священных Дельфах.
Тем более после всего того, что порассказывал ему об этом зеркале Бесс.
Вроде как, в незапамятные уже времена царя царей Кира Великого привез государю из Малой Азии это зеркало полководец Гарпаг. Он там его отыскал в городе Перге, что в Памфилии, в храме, посвященном памяти одного из героев Троянской войны, прорицателя Калханта. По преданию, сам Калхант его туда и определил, а ему оно досталось от пророчицы Кассандры, дочери троянского царя Приама.
Как им пользоваться, никто не знал. Сколько ни бились мудрецы и маги царя царей над загадкой, но так и не могли разгадать его секрет. Пока однажды Кир, разглядывая подарок Гарпага и вкушая при этом рыбу, не укололся острой косточкой и не пролил пару капель своей драгоценной крови на поверхность диска. Кровь тут же впиталась в камень, а на поверхности зеркала сначала явилась дымка, а после увидел великий полководец самое себя, лежащего бездыханным у ног некоей осанистой прекрасной женщины. И велела та женщина взять царя и опустить его голову в винный мех, наполненный до краев кровью.
Царь ужаснулся и велел отнести зеркало подальше и спрятать в недрах своей несметной сокровищницы. А жрецов заставил молиться о его здоровье светлому Ахурамазде, чтоб миновала Кира злая участь.
Через пару лет все это позабылось, как страшный сон. Кир отправился в поход на массагетов и потерпел там поражение в битве с войсками царицы Томирис. Та, мстя Киру за смерть своего сына Спаргаписа, попавшего в плен к персам и там убитого, приказала найти тело царя на поле брани и окунула его голову в винный мех, наполненный кровью, таким образом предлагая ему утолить ненасытную жажду крови.
В следующий раз зеркало досталось старшему сыну Кира Великого, вступившего на престол после вероломного убийства своего младшего брата Бардии, которому их отец и завещал трон. Говорят, Камбис отыскал это зеркало в царской сокровищнице и завладел им. Но, видно, недосмотрел, что оно ему сулило, решившись на злые дела. Общение с зеркалом как-то повредило рассудок царя. Он обезумел. Во время похода на Египет Камбис разорил священный город Мемфис и храм Аписа, а самого живого бога-быка собственноручно заколол, как ему и предсказало зеркало.
В припадке безумия он избил свою беременную жену Роксану (которая была его младшей сестрой), да так, что та преждевременно начала рожать и от этого умерла. Потом царь из лука застрелил сына своего доверенного человека Прексаспа, велел без всякой веской причины схватить двенадцать знатнейших персов и с головой закопать живыми в землю, а также хотел казнить и лидийского царя Крёза, своего советника и наставника, лишь за то, что тот сделал ему по этому поводу замечание. Верные слуги укрыли Крёза и, хотя в дальнейшем Камбис простил Крёза, все слуги за ослушание были казнены.
Через пару лет, во время восстания злодея мага Гауматы, назвавшегося именем покойного царевича Бардии, Камбис решил отправиться в Сузы, чтобы расправиться со Лжебардией. Когда царь вскакивал на коня, отпал наконечник ножен его меча, и обнажённый меч рассёк ему бедро. Рана была в том самом месте, куда он прежде сам поразил египетского бога Аписа. Камбис умер, а зеркало перешло в руки сначала Гаумате, не принеся самозванцу счастья, а затем попало к Дарию Великому.
Царствование Дария I было долгим и довольно успешным, хотя и омрачалось частыми восстаниями. То эламиты с вавилонянами взбунтуются, то мидийцы с парфянами и гирканцами, то Египет замутит, то Армения, а то и внутри самой Персии мятеж вспыхнет. Дарий выиграл двадцать битв, в которых одолел более полутораста тысяч мятежников. Лишь поход на скифов оказался для него неудачным. Царские военачальники советовали владыке продолжить преследование вождя скифов Иданфирса несмотря на то, что войско царя царей сильно истощилось. Тогда Дарий обратился за советом к зеркалу. Что уж он там увидел, о том никому не ведомо. Но, положив загадочный каменный диск в золотой сундучок, с которым он никогда не расставался, Дарий велел разворачиваться.
Потом была война с греками. Кровопролитная, долгая. Дарий как раз собрался в поход на Афины и хотел выбрать себе наследника, который в случае чего (ибо переменчив жребий человеческий) должен был бы занять его место. Решил посоветоваться с зеркалом. Только пролил на него капли своей царственной крови, только посмотрел в темную гладь… Да как схватится за грудь. Кровь пошла из ушей и уст царя. К вечеру он умер.
Его наследник Ксеркс не сумел управиться с гигантской державой, оставленной ему отцом. Война с греками протекала неудачно, персы терпели поражение за поражением то на суше, то на море. Недовольство результатами войны привело к внутренним неурядицам. Против Ксеркса взбунтовались сатрапы провинций и первым его собственный брат Масиста.
Рассказывают, что Ксеркс воспылал страстью к супруге Масисты, но не смог добиться от неё взаимности. Тогда, поглядев в черное зеркало, он устроил свадьбу своего сына Дария и дочери Масисты, надеясь, что это даст ему возможность сблизиться с её матерью. Но затем царь царей влюбился в дочь Масисты, свою невестку, которая согласилась на сожительство. Об этом узнала жена Ксеркса Аместрида и во время пира, который устраивался раз в году, а именно в день рождения царя, когда можно было попросить у последнего любой подарок, потребовала себе жену Масисты, считая её виновницей всех своих бед, и затем зверски расправилась с нею. После этого Ксеркс вызвал к себе Масисту и сказал ему, что взамен изувеченной жены он выдаст за него свою дочь. Однако Масиста предпочёл бежать в Бактрию. Посланцы брата преследовали его и, догнав, убили вместе со всеми сыновьями, которых царевич взял с собой.
Как-то зеркало попало в руки младшего сына царя царей, Артаксеркса. Проведя обряд и увидев в черном камне судьбу отца, царевич с помощью приближенных государя организовал заговор, в результате которого Ксеркс и его старший сын Дарий были убиты.
Правление Артаксеркса I длилось более сорока лет, и было относительно спокойным. Война с Грецией продолжалась, но уже как-то вяло, поскольку Афины больше занимались грызней с недавней союзницей Спартой и до персов руки не доходили. Артаксеркс пользовался этим и неустанно направлял в Элладу золото, предназначенное для подкупа греческих государственных мужей и ораторов. В конце концов, между союзом Пелопонесских городов и Афинами вспыхнула Пелопонесская война. После восшествия на престол Артаксеркс так больше ни разу и не заглянул в чудесное зеркало. Ему хватило и того, одного-единственного видения. Но отцеубийство не прошло даром, пав проклятием на его сыновей, Ксеркса и Секудиана.
Ксеркс II процарствовал всего сорок пять дней и был убит заговорщиками как раз тогда, когда пытался узнать у черного зеркала свою судьбу. Каменное зеркало досталось Секудиану и он не расставался с ним до самой смерти, которая воспоследовала через полгода после братоубийства и захвата власти. В результате очередного заговора царедворцев Секудиан был свергнут и казнен. Его бросили в камеру, наполненную горячим пеплом, где он и скончался в жутких муках.
Дарий II, третий сын Артаксеркса I, все девятнадцать лет своего правления боролся с дворцовыми интригами и заговорами, вынужденный расплачиваться, как и Секудиан, за грех братоубийства. Конец жизни Дария был омрачен восстаниями в Малой Азии, Мидии и Египте, которые удалось подавить с большим трудом. Во время поездки в Вавилон царю стало дурно. Предчувствуя скорую кончину, он попросил подать ему черное зеркало, о котором он слышал, но так ни разу и не решился заглянуть в грядущее. Дарий вопросил зеркало судьбы о наследнике: кому из сыновей отдать трон Ахеменидов. Душа самого владыки склонялась в пользу Кира Младшего, но старший сын, Арсак, был сильнее, пользуясь поддержкой царедворцев. Зеркало открыло Дарию грядущее. Тот позвал писцов и начал диктовать им завещание: «Все мое царство отдаю в руки…» На этом его дыхание и жизнь прервались.
Арсак взошел на трон персидских царей под именем Артаксеркса II. Первым потрясением основ государства стало восстание под предводительством брата царя, Кира Младшего. Однако царь царей успешно справился с бунтовщиком, равно как и с другими мятежами, неоднократно случавшимися на протяжении 45 лет его правления. Он скончался в возрасте 86 лет, оставив после себя 150 сыновей, которых ему родили 336 жен и наложниц. И это был единственный из Ахеменидов, который за свою жизнь ни разу не брал в руки черное зеркало судьбы.
Сын его Ох, принявший имя Артаксеркса III, повторил судьбу царя Камбиса. Разобравшись с восстаниями в Малой Азии и Финикии, он пошел войной на Египет. Тут-то и нашептали ему злобные дэвы заглянуть в черное зеркало. Как и у Камбиса, у Артаксеркса III после общения с зеркалом помутился рассудок.
Узнав, что египтяне называют его, как и других персидских царей, ослом (зверь злого бога Сета), Артаксеркс сказал: «Этот осёл съест вашего быка»; приказал изжарить священного быка Аписа и съел его с приятелями, а также убил мендесского священного овна Хнума. Говорят, что вместо Аписа он поселил в храме осла и велел жрецам служить ему, и творил другие подобные безумства.
Через несколько лет царь был отравлен личным врачом по наущению главного евнуха Багоя, который присвоил себе черное зеркало Ахеменидов. Наверное, именно оно и подсказало ему через два года после этого расправиться со следующим царем царей, которым стал Арсес, младший сын Артаксеркса III, правивший под именем Артаксеркс IV. На трон по предложению все того же Багоя возвели представителя боковой линии Ахеменидов, Кодомана, взявшего имя Дария III.
Однако Багой и на этом не успокоился. Подсмотрев в зеркале, что правление нового владыки не принесет державе ничего хорошего, евнух попытался исправить свою ошибку, затеяв очередной заговор. План стал известен Дарию. Царь вызвал Багоя и преподнес ему его собственную чашу, вынудив принять снадобье. После смерти евнуха он забрал черное зеркало себе и неоднократно вопрошал о грядущем…
Что было дальше, Птолемей знал. Сам был участником похода своего повелителя и друга Александра, покорившего Персию и разбившего царя Дария.
– И вот теперь ты хочешь, чтобы я взял это дерьмо себе? – грозно нахмурил брови сын Лага.
Несчастный Артаксеркс V скукожился под гневным взглядом македонянина.
– Но если знать грядущее, то можно предотвратить его… – залепетал пленник.
– Ты сам пробовал? – покачал головой Птолемей.
А потом обратился к своим воинам:
– Эй, там, приготовьте все для казни предателя и цареубийцы!
– Как прикажешь его казнить, стратег? – спросил один из ветеранов.
Лагид повертел головой и ткнул пальцем в два дерева, росших неподалеку. Солдаты поняли его без слов.
– Зачем мы так спешим? – подбежал к нему Павсаний.
Не любил он этого маменькиного сынка, Антипатрова родственничка.
– Затем, что я так сказал!
– Но…
Птолемей хмыкнул.
– Тебе заняться нечем, да? Тогда слушай приказ. Возьми вот это, – не без отвращения подал юнцу зеркало, – и подложи к городским воротам Мараканды. Будет подарочек Спитамену[17].
Обернулся к воинам-ветеранам. Те уже все приготовили к казни. Раздели Бесса, взывающего о милосердии к ним, Птолемею и Ормузду с Ариманом, привязали ноги цареубийцы к одному дереву, а руки – к другому и только и ждали, что знака своего командира.
Сын Лага поднял руку и с минуту помедлил, размышляя, что, может, послушать юнца и отвезти пленника к Александру? Царь все же. Пусть царь его и судит.
А как расскажет Артаксеркс владыке македонян о том, что они с Птолемеем высмотрели в зеркале? А тот решит бросить вызов судьбе, как то уже не раз бывало. И что из этого выйдет хорошего?..
Лагид махнул рукой.
Свист освободившихся от пут молодых деревьев, старающихся побыстрее распрямить согбенные людьми станы.
Жуткий крик, взлетевший в голубое безоблачное небо.
И тишина.
– Отрежьте ему голову, – велел командир. – Повелитель хотел посмотреть в глаза цареубийце…
[1] Первый министр.
[2] Черная земля, как называли свою страну сами египтяне.
[3] Древнеегипетское название Нила.
[4] Сириус.
[5] Орион.
[6] Ныне плато Гиза возле Каира.
[7] Мемфис.
[8] Фивы, ныне Луксор.
[9] Столица Эхнатона, ныне Эль-Амарна.
[10] Эвфемизм, означающий то, что человек умер.
[11] Тронное имя фараона XVIII династии Тутанхамона.
[12] Изображение Афины, хранившееся в посвященном ей храме Трои (Илиона). Похищено во время войны Диомедом и Одиссеем, тайно пробравшимися в город.
[13] Светлоокая (или совоокая) – один из постоянных эпитетов богини Афины.
[14] Сражение между войсками Александра Македонского и персидского царя Дария III, произошедшее 1 октября 331 года до н.э. и знаменовавшее окончательную победу македонян над персами.
[15] Наместник Александра Македонского, правивший в его отсутствие Македонией.
[16] Разновидности однолезвийных греческих мечей – изогнутого и прямого.
[17] Согдийский военачальник, стоявший во главе восстания в Согдиане и Бактрии против Александра Македонского в 329-327 годах до н. э.
9 Муз 