
Галина Николаевна Самохина проснулась, как всегда в половине шестого, но долго еще лежала, глядя в потолок с обвисшими и вылинявшими обоями. Дочка с внучкой давно уже обещают помочь переклеить обои, да все некогда им… Ничего не хотелось – ни есть, ни пить, ни влачить с утра до ночи эту никчемную и никому не нужную жизнь пенсионерки. Из головы не выходил не только вчерашний разговор с соседом из соседнего подъезда, но и приснившийся сон. Будто она смотрит со своего седьмого этажа вниз, а по всей стене дома ползут вверх, и уже подползают к ее балкону, тьмы гусениц, тараканов и каких-то жуков… Подумала: видно, и сегодня к каким-то неприятностям. Опять душа не выдержит и отчертую эту неряху Семеновну или эту разведенку Дашку. Их очередь убирать площадку и лестницу до 6 этажа, а ни та, ни другая – ни гу-гу, пока она не устроит им разнос! И что за люди?! Мусор высыпают в мусоропровод, а как упало что мимо, так и лежит… Пришли с улицы, наследили и не подумают за собой следы свои вытереть… Еще и огрызаются, дурищи безрукие… Надо вставать, проверить… Но вставать не хотелось. Вспомнила соседа …
Вчера она наблюдала со своего балкона, как благообразный и еще всячески привлекательный вдовец чистит от снега забытую строителями огромную железобетонную плиту. По ней он рассыпает свое ежедневное угощение птицам…«Вот и повод наконец-то познакомиться!» — подумала она и, собрав в приличный пакет куски черного хлеба, засохшего и зацветшего даже в холодильнике, отправилась знакомиться.
Старик рассыпал по плите мелко порезанные очистки картофеля, моркови и яблок, смешанные с раскрошенным белым хлебом. Голуби прямо кипели у его ног. Галина Николаевна поздоровалась и тоже высыпала на край плиты свое угощение. Птицы бросились к ее дару, и, выхватывая друг у друга черствые куски хлеба, отскакивали от плиты прямо в снег.
— Леди, — сказал старик, — птицам нельзя давать черный хлеб.
— Почему это нельзя? – вызверилась на него Галина Николаевна, никак не отреагировав на необычное к себе обращение.
– Им это ваше интеллигентное угощение — мертвому припарка. Они — обжоры, видите, как набросились?
— Черный хлеб вызывает брожение и вздутие, а у них нежные желудки. Они потом болеют и погибают.
— Да по мне, пусть они хоть все повыздыхают! Гадят тут с утра до ночи. Какая от них польза?
— Если так рассуждать, дорогая леди, — сказал тот миролюбиво, — то и Бог, глядя на нас сверху, тоже мог бы сказать: да зачем нужны эти люди, если от них никакой пользы… Только едят и своими отходами всю Землю уже загадили.
— Сравнили! Где у Бога — мы, а где эти ничейные голуби!
— А чем же мы с вами от них отличаемся? Им, как и нам, Бог дал жизнь, а Матушка – Природа держит их и нас…
— Как это чем?- растерялась Галина Николаевна, — мы же люди! Трудимся всю жизнь, детей, внуков растим. А эти дармоеды – им бы только жрать!
— И птицы всю свою жизнь неустанно с ранней весны до поздней осени трудятся – гусениц и всяких вредных насекомых уничтожают. И детей, как и мы, тоже выводят на свет божий. Сейчас вот снег, мороз – где им взять корм? Если мы – люди, наша очередь позаботиться о них. А через них — о себе самих. Опять будет весна, и опять повылезают со всех щелей всякие насекомые. Представляете, если не будет птиц, какие полчища гусениц и тараканов, ища пропитание, полезут по всем стенам к нам в квартиры?
…Галина Николаевна опять во всех подробностях вспомнила свой сон и приказала себе: «Хватит валяться, восемь уже натикало, пора вставать и за дело приниматься!» Первым делом она выглянула с балкона. Никаких тараканов и в помине не было. Наоборот, по выцветшей, а когда-то почти красной терракотовой стенке плясами солнечные зайчики, отражаясь от застекленных соседских балконов. Дедок без головного убора, сияя серебристой сединой, кормил голубей. «Вроде приличный со всех сторон человек- видно же по дубленке и по выглаженным брюкам, — а ерундой занимается!» — подумала она. Хотела, было, включить чайник, так как пила по утрам, заваривая пакетик, чай с медом… Но вспомнила, что вчера так и не купила свежий хлеб, а оставшиеся в хлебнице горбушки не хотелось есть. Собрав их в глубокую миску и залив водой из крана, стала спешно собираться…
-Доброе утро, леди! – сказал ей дедок, когда она подобно ему стала рассыпать голубям размягченные свои сухари. – Благодарю вас за поддержку и за достойный пример для подражания.
— Какого подражания? – не поняла Галина Николаевна.
— Да я присмотрелся и вижу, сколько черствого хлеба и разных очисток люди выбрасывают в мусор!… а Вы — молодец! Вот размочили сухие горбушки и поделились с божьей птицей. Это все равно, что Богу подарок сделали.
…С тех пор Галина Самохина каждое утро, выходила, как пошутила дворничиха Варвара, «на панель». Выносила измельченные и проваренные очистки картофеля, свеклы и капусты. Не столько к птицам выходила, сколько к деду. Ей по сердцу пришлось это его приветствие «Доброе утро, леди!». Что означает это слово «леди» она не знала доподлинно, но ей нравился душевный голос деда и его доброжелательный тон. Но особенно нравились ей его рассказы о птицах, разном зверье и о жизни вообще… Получалось у него, что все в мире связано и живет во имя друг друга. Ей тоже захотелось жить с какой-то пользой хотя бы для этих бедных голубей, раз они от ранней весны до глубокой осени живут для нее.
Может, и к другим женщинам двора сосед обращался с этим приветствием, но с легкой руки независтливой дворничихи Варвары именно к Галине Самохиной приклеилась эта кличка «леди». То ли в противовес ее грубоватому и неуживчивому характеру, то ли из-за удивления неожиданному и непонятному изменению в ее поведении.
На днях произошло вообще доселе невиданное. Ни она от себя этого не ожидала, ни тем более соседки… Было уже десять утра, а Дарья опять игнорировала свою очередь. Так и не удумала, придя из магазина, вытереть свои следы. Галина Николаевна взяла ведро с водой, тряпку, швабру и молча вымыла пол в лифте пол, на площадке перед мусоропроводом и лифтом, а потом и лестницу до шестого этажа…
Встав пораньше, она уже успела напечь пирогов и сварить борщ. Самым тайным ее желанием было пригласить вдовца-соседа на обед. И, понятно, не хотела, чтобы этот, пока не очень понятный, но очень приятный ей человек, видел всю эту грязь. Выскочившая из своей квартиры Дарья сначала остолбенела, а потом бросилась к ней на шею со слезами и причитаниями:
— Галиночка Николаевна! Солнышко вы наше!.. Да я за вас и два, и три раза потом отдежурю… Всю ночь Сашенька горел, скорая помощь была, наследили сильно, конечно. И я в аптеку бегала… Только утром мы и заснули с ним. Проспала, простите меня! Участковый врач должен вот-вот прийти…Спасибо вам, спасибо!
— Да ладно, чего там, все бывает!- почему-то прослезилась и Галина Николаевна, — главное, чтоб пацан твой очухался быстрей. Для матери, сама знаю, дитя дороже жизни…
…Всю ночь на тридцать первое декабря шел снег. Утром, сметая с балкона еще пушистый и легкий снежный пух, и, поругивая себя, что забыла на ночь закрыть балкон, Самохина обозрела двор с высоты своего седьмого этажа. По белоснежному ковру в разных направлениям уже темнели ранние следы. Небо было низким, всё в толстых землистых тучах. Снег, скорее всего, еще будет идти. «Пока все тут не вытоптали, надо почистить ковер и дорожки!» — решила она и, быстро скатав их, в рулоны, съехала вниз.
…Плита, где дед каждое утро кормил голубей, казалась огромной и пышной лебединой периной. Она еще не была очищена. «Заспался сосед, что ли?» — сначала подумалось ей. Но вдруг что-то кольнуло в сердце: «А вдруг с ним что-то случилось?». Распластав неподалеку от плиты ковер и длинную домотканую дорожку, она постучалась к Варваре в ее коморку.
— Одолжи на пять минут лопату — снег надо сгрести с плиты, пока он не утрамбовался. Дед что-то не вышел.
— Да, я тоже заметила! – сказала Варвара, подавая ей деревянную лопату.- Я, как только посыплю дорожки песком, приду к тебе на помощь.
— Да сколько той плиты – и одна справлюсь! Ты лучше к деду сходи, узнай, жив ли?
— А ты чего ж?
— Да я даже не знаю, как его по батюшке.
— Будто не говорила с ним каждое утро?
— Он не спрашивал, как меня звать, и я постеснялась спросить. Вдруг подумал бы, что набиваюсь в «невесты»…
— Так бабы всего нашего двора это и думают. Удивляются, чего это он тебя из всех так величает, чем ты его приворожила…
— Да он сразу понял, наверно, что не буду набиваться — он для меня, как бог или ангел какой. Слушаю его, разинув рот. Кто нам про бога и про то, как вся жизнь наша устроена, рассказывал?.. Пойду… А ты… того… узнай, жив ли… Ладно?
Пробегавшая мимо Дарья, остановилась.
— Тетя Галочка, родненькая, давайте я почищу!
— Да что тут чистить, беги уж! Пацан твой как?
— Спасибо богу и вашему меду — поправляется… Тогда я на обратном пути ваши дорожки и ковер помогу почистить и занести вам… Бегу вот скупиться… А дед ваш, что, не вышел?
— Да что-то заспался… снег же… может, всю ночь не спал…кости у нас ломит при такой погоде…
Подошла Варвара и, рассыпая по очищенной уже плите измельченные очистки, сказала:
— Все, Галина, нет больше деда. Это последний от него голубям подарок. С вечера на утро готовил. Ночью скорая помощь забрала и до больницы даже не довезла – отдал богу душу. Сын там. Просил тебя зайти – может, согласишься для поминок борщ сварить. Я возьмусь картошку с мясом сделать…
— А пирожки — кто?.. — спросила одеревеневшими губами Галина Николаевна.
Древко лопаты, на которое она изо всей силы оперлась, треснуло и сломалось…
— Значит,- сказала Варвара, поддерживая Галину Николаевну, чтобы та не упала,- голубей на нас с тобой дед оставил…
Спасибо, Ника, давно не читал подобных гуманитарных рассказов. Как профессионально и ненавязчиво художественно сделано. Это современная классика. Браво!