В книге рассмотрен вопрос, сопряженный с возвышением отдельных участников революций или же гражданских войн и установлением ими единоличного правления. Данное явление, обычно завершающееся урезыванием гражданских свобод и установлением диктатуры, показано на основании ряда теоретических положений и различных фактов и предстает не только как результат лишь насильственных действий личности, но и как реализация деятельности отдельных личностей(героев) и народных масс в определенных, конкретных ситуациях, которые, взаимодействуя друг с другом и привнося в историю свой субъективный фактор, в то же время воплощают в жизнь те абсолютно закономерные и объективные положения, выражением которых являются такие институты, как власть, государство, а также сопряженные с ними явления, в частности, стремление к власти, борьба за власть и управление государством. Установление единоличной власти, происходит не с помощью голого насилия, а в значительной степени отвечает велению времени и подсознательным чаяниям народных масс. Из под пера автора настоящего исследования, члена Международного наполеоновского общества, доктора исторических наук, профессора Иванэ Ментешашвили уже вышли 11 монографий на грузинском и русском языках, напр.: „ინგლისის ისტორია“, „ელიზაბეთ I ტიუდორი. სიყვარული და ძალაუფლება“, „ნაპოლეონი“(50 პერსონა. მათ შექმნეს ისტორია), „კარდინალი რიშელიე“ (50 პერსონა. მათ შექმნეს ისტორია), „Закавказье в англо-русских противоречиях в 1880-1914гг.“, „Соприкосновение цивилизаций Запада и Востока в период деятельности в Индии английской Ост-индской компании“, „Фолклендские острова. История конфликта“, „Власть и герой. Наполеон Бонапарт“ и др. Ассоциация „Диалог культур — ХХIв.“ (президент академик, профессор Валерий Асатиани), которая оказала содействие выходу в свет данной монографии планирует подготовку этого исследования для издания на грузинском и английском языках.
Редактор: проф. М.Каландадзе. Рецензент: проф. В. Качарава. Редактор издательства: Л. Абуашвили. Изд. Програма «Логос», 2019 ISBN 978-9941-468
4 5 ГЛАВА I. ПОТРЯСЕНИЯ В ПРИРОДЕ – ГЕРОИ В ИСТОРИИ. ЗАКОНОМЕРНОСТЬ ВОЗВЫШЕНИЯ ИЛИ ДОСАДНАЯ СЛУЧАЙНОСТЬ?
B современной научно-исторической мысли в условиях мировой глобализации и безудержной либерализации небезынтересно обратиться к теме власти, а именно в плане овладения ею и ее отправления единоличным правителем. Этот интерес в особенности возрастает, когда объектом устного обсуждения или же письменного изложения становятся правители, которые возвышаются в результате гражданских войн и революций и, захватив власть, или же, скажем иначе, завладев ею, подчиняют своей воле всю страну и общество. И тут происходит самое интересное, что и обусловило появление настоящего исследования. Их, овладевших властью и единолично управлявших всей страной и народом, попеременно именуют героями, самодержцами, диктаторами и тиранами. Одновременно хвалят и призывают к ответу за все содеянное ими. На обывательском уровне подчас можно услышать вопрос: „А что думают, а что можно сказать об имярек?“ Ну а некоторые авторы профессиональных строк, например, В.Ф.Сиренко (40), скорее всего сводят свои изыскания или же устные заявления к перечислению отрицательных черт личности. Складывается довольно своеобразная картина: одна единственная личность, всесильная, чуть ли не демоническая попирает и угнетает все общество, которое до этого упивалось свободой и вынашивало самые радужные планы построения царства всеобщего равенства и благоденствия. Но, пробираясь сквозь дебри описанных мрачных картин, невозможно предать забвению вопрос – как все это произошло и почему? И парируя ставший притчей во языцах вопрос „А что говорят, что думают об этой личности?“, возникает желание перефразировать его: ,,А что надо, что следует сказать о конкретной личности?“, находившейся у кормила власти, и именно с точки зрения канонов и требований исторической науки, а не исходя из человеческих чувств, страстей, даже принципов нравственности, добра и зла. Ведь власть поневоле аморальна и одним из важнейших навыков «Народы спотыкаются о деяния, которые являются результатом человеческих действий, но oтнюдь не воплощением в жизнь человеческих замыслов. И если Кромвель сказал, что человеку не суждено возвыситься более того чем тогда, когда он не знает куда стремится, то все вышесказанное с еще большей уверенностью можно отнести к человеческому обществу, ибо оно приемлет величайшие революции в кoторых невозможно предречь изменений и поэтому даже самые искушенные политики не всегда осознают, куда поведут государство задуманные ими планы.» A.Ferguson. An Essay on the History of Civil Society. Edinburgh. 1767. p.187. 6 7 ется единым организмом, в котором в различной степени действуют присутствующие в нем силы.Именно их действие и взаимодействие создают историю, притом, именно ту, которая есть и которую следует принимать как непреложное явление. Точно так же, как и безоговорочно предстает перед нами все существующее и происходящее в природе. Природа – это путь, средство постижения интеллектуальной истины. В природе абсолютно все истинно. Нравственное воздействие природы на каждого человека заключается в объеме той истины, которую она ему предоставляет. Следовательно, объем восприятия всеобщей, объективной истины зависит от способности самого человека. Истина совершенна и беспредельна главное, найти в себе способность и умение постичь ее. Наблюдая за природой, стараясь постичь ее, мы создаем в своем представлении понимание правильного, разумного и прекрасного. Эти процессы, происходящие в сознании человека, возвышают его духовно, совершенствуют умственно, способствуют его совершенствованию, к чему он и сам должен стремиться. Но эта истина, природа, представленная красотой, которая приводит в восторг и очаровывает, имеет и свою абсолютно противоположную сторону. Это грандиозные катастрофы, всесокрушающие землетрясения и морские бури, громы и молнии, извержения вулканов и т.п. Все эти явления природы, несмотря на творимые ими ужасы, разрушения и трагические последствия, являются абсолютно закономерными и принимаются человечеством в качестве таковых. Мы не имеем правa закрывать на них глаза. Природу, этого носителя истины, мы должны постичь и принять со всеми ее красотами и происходящими в ней разрушениями. И именно такой предстает перед нами и история человечества, предлагая нам на обозрение и осмысление как, замечательные творения умственного и физического труда,так и разрушающие их войны и другие общественно-политические потрясения. В данном случае параллель между природой и историей кажется исключительно подходящей и уместной, ибо элементы их составляющие действуют одинаково и обладают одинаковыми свойствами бытия. К примеру, сила представляет собой для ее достижения является умение взглянуть на обстоятельства не с позиций добра и зла (10, с.29). Традиционно, при общепринятом изложении мы сталкиваемся с описанием свершившихся жестокостей, сожалением о попранной свободе, духовном порабощении миллионов и даже их уничтожении. Спору нет, весьма печальная и мрачная картина! Но при всем этом излиянии печали в стороне остается вопрос: „А насколько закономерно и в полном порядке вещей все происшедшее?“ Насколько это подготовлено всем внутренним потенциалом и нравом, духом самого общества, обусловлено всем ходом его развития исходя из ценностей, традиций, одним словом, объективной ситуацией той, конкретной эпохи. Иногда критики, увлекаясь порицанием диктаторов, оказываются на грани вторжения в некую альтернативную стезю. Эта стезя предстает в качестве своеобразного запасного варианта, который находится в чуть ли не в полной боевой готовности и вот-вот заместит тот или иной нежелательный, „нехороший“ отрезок истории. Подобный альтернативный, гипотетический вариант чуть ли не лелеют, ибо он смог бы осуществиться, если бы не присутствие вышеуказанной отрицательной личности. Создается впечатление абсолютной разобщенности. А именно: личность полностью изолирована от общества, в котором она пребывала, творит свои бесчинства, а само общество существует как бы только для того, чтобы подчиняться железной воле самодержца, который порой бывает просто-напросто жестоким и беспощадным. Личность бесконечно критикуют за содеянное, но, следуя этой критике, возникает вопрос – а как ей все это удалось? Ведь она пребывала не в пробирке, а действовала в обществе, взаимодействуя с людьми, где ее могли встретить самые различные преграды и препятствия. Как ей удалось навязать свою волю многомиллионной массе? Tем более что, если как иногда говорят, за ней не числились какие-либо способности, не говоря уже о достоинствах. А ведь все, что является объектом критики и рассмотрения вообще, произошло в результате ее взаимодействия с обществом! Все содеянное, свершенное следует рассматривать лишь как результат их совместного творчества. Подобно естественному, общественный мир тоже явля- 8 9 но быть там места! Все действительное разумно, как говорил старый Гегель. Мы должны отталкиваться только лишь от происшедшего, ибо только это является историей, так как только в нем был соответствующий потенциал для осуществления. Следовательно, только это должно быть исследовано и осмыслено в плане закономерности его свершения, а не различные гипотетические варианты, которые подчас еще будут даже соперничать друг с другом по степени своей привлекательности. Но даже самая привлекательная альтернатива недопустима! Свершившееся надо принимать безоговорочно! Ведь сам Господь Бог, Иисус Христос не препятствовал предательству, аресту приведших Его к страшному, кровавому исходу согласно верховной, Господней воле (32, сс.205,206,206,207). Т.е. должно свершиться то, что должно, чему следует свершиться. Ибо именно оно обусловлено наличием самых разнообразных составных объективного и субъективного характера, совокупность которых приводит к совершению определенного конкретного явления. И несмотря на все вероломство и жестокость происшедшего, просто невозможно представить и тем более конструировать иной ход истории. На то, что свершилось, нужны соответствующие тому деяния и осуществляющие их деятели, пусть даже самые отрицательные, чей нравственный облик станет нарицательным в плане вероломства, двуличия и измены. В вышеуказанном библейском варианте это Иуда. Все они нужны одинаково, возвышенные, благородные и самые низменные, вероломные, жестокие и беспощадные, для того, чтобы создать историю, притом ту, которую мы имеем. О другой, безоблачной, безболезненной, которую творят на некой гладкой поверхности, не стоит даже думать. Невозможно представить историю без единства и борьбы противоположностей, без этих положительных и отрицательных ее создателей. Она зиждется на них. Их нельзя заменить кем-либо, так же, как и сожалеть о свершении плохого вместо хорошего даже из самых благородных побуждений. Но история не только свершившееся или пусть даже несвершившееся явление. Все эти явления воплощены в людях, которые творят, совершают их. Все исходит от самого человека. Замечательный страсбургский Кафедральный собор (высота шпиля 154м) не динамичный вид материи, а материя – статичный вид силы. Нет силы без материи и материи без силы. Следовательно, общественная материя — государство – выражается деятельностью общества, политических партий, различных общественно-политических групп и руководящих их личностей. В природе нет ничего чудесного, все что случалось. случается и будет случаться, происходит естественно, так как обусловливается закономерным, совместным действием и противодействием вечно существующей материи и связанных с нею естественных сил или движений (4, с.56). То, что можно сказать о судьбах природы, относится так же к судьбам человечества. Вытекая из естественных причин, они также всюду одинаково зависят от естественных законов и повинуются той же непреклонной и неумолимой закономерности, которая управляет всем бытием (4, с.57). Но именно тут надо сделать одну оговорку. Люди охотно приемлют эти положения касательно естественного мира, но в отношении мира общественного ими всегда овладевает искус – морализировать, ссылаться на добро и зло, любить и ненавидеть, относить к исключительно плохому или хорошему. Любителей подобного подхода следует отослать к положению: „Мы не знаем духа, независимого в своих проявлениях от естественных сил“ (4, с.58). Следовательно, исходя из положения об абсолютной естественности, мы стремимся утвердить предположение о том, что любое явление, происшедшее в человеческом обществе, каким бы отрицательным или же разрушительным оно ни было, насколько бы ни противоречило идеальным, исключительно положительным (с нравственной точки зрения) ценностям и теоретическим установкам, не должно отвергаться в плане его закономерности. И тем более не должно рассматриваться в качесте отклонения от некоего гипотетического, идеального варианта развития, который не осуществился. Так же ненаучно высказывать сожаления по поводу несвершения благих намерений,или же не состоявшихся деятелей, которые якобы должны были их осуществить. Но история интересуется тем, что произошло, а не тем, что могло бы произойти. Альтернатива просто-напросто недопустима. Более того, она просто пагубна для исторической науки и ей нет и не долж- 10 11 Так что нечто вроде любовной эйфории. Тут могут быть допущены,ошибки, просчеты, она может чем-то прельститься и т.д. Но в целом, все происходит на добровольной основе. Некое отрезвление, если в нем и бывает надобность, наступает позже. Но говоря, что нация плошает, следует призадуматься и о том, кому удается ее окрутить. Одно дело, когда всю страну окрутит какой-то случайный выскочка, своеобразный халиф на час, некто вроде Джеймса Брука, английского авантюриста XIXв., который в 1841г. был провозглашен раджой Саравака (Sarawak), небольшого государства на Борнео, и на которого ссылается Редьярд Киплинг в своем рассказе “The Man who would be King” („Человек, который должен был быть королем“). Подобный выскочка порой сам тому удивляется и с трудом верит своему успеху. Но другое дело, когда общество окажется в железных объятиях могучего героя, который своим умонастроением, некой рачительностю на общественно-политическом поприще в период, предшествовавший его приходу к власти, доказывает, что он не временщик и что его взлет подготовлен его же денным и нощным трудом, вследствие чего он вполне заслуживает пребывания на этих высотах. что иное, как внешнее выражение (в камне) зодчего Эрвина Штейнбаха, который воздвиг его. Самый истинный, живой и пламенный стих есть выражение умонастроений и переживаний написавшего его поэта, а рассекающий всесокрушающие океанские волны корабль – сам кораблестроитель (56, p.12). Сама жизнь — это результат взаимодействия людей, воздействия человека на человека (56, p.23). Оценивая подобное взаимодействие и воздействие друг на друга, критики чаще всего настроены наиболее непримиримо к тем личностям, которые сочтены за злодеев, злых гениев, ибо, по мнению ценителей, „совратили“ конкретные страну и народ и тем самым отвратили их от истинного пути развития. Но почему происходит этот великий обман? Почему народы плошают можно сказать одинаково в разные времена? Почему их застают врасплох, несмотря на назидания, поучения и уроки истории? Ведь история предупреждает, что „нации, как и женщине, не прощается минута оплошности, когда первый встречный авантюрист может совершить над ней насилие“ (27, с.25). Но ошибки повторялись и повторяются и нельзя не согласиться с мнением, будто историей на самом деле руководит из гроба старый Гегель в качестве всемирного духа, потому что, сожалея о промахах и оплошностях, народы и их правительства ведь никогда не выносили каких-либо уроков из уроков истории (7, с.61). Ссылаясь на вышеуказанное сравнение Маркса нации с женщиной, которой не прощается минута оплошности, когда первый встречный авантюрист может совершить над ней насилие, мы позволим себе как бы повернуть это высказывание в обратную сторону. А именно, если нация, а заодно с ней и власть носят в себе некое женское начало, то, как и любая женщина, они подсознательно, в глубине души мечтают о том, чтобы стать избранницей самого могучего, галантного и импозантного кавалера. Нация, вверяя власть герою, тем самым вверяет себя ему, ибо видит в нем того, отдавшись которому она запросто обретет весь мир. Власть, подобно женщине, ждет от своего рыцаря решительных действий. И если герой плошает, т.е. не проявляет в нужный момент надлежащей решительности, напористости и хватки, которые от него требуются и которых от него ждут, то он может быть отвергнут и вообще оказаться на задворках. 12 13 пательное движение, во время которого внимание уделяется каждому шагу,как основе долгосрочного успеха, а не сиюминутному эффекту. В первую очередь мы хотим обратить внимание на формирование им своих первых конных соединений, которые легли в основу армии нового образца и можно сказать, обеспечили победу парламента над королем. Рассматривая его деятельность в указанный период времени, с полной ответственностью можно сказать, что человек, столь рачительно, ревностно занимавшийся своим делом, да еще столь важным, не может быть случайной личностью, неким выскочкой, который старается поймать рыбу в мутной воде. Подобный подход к делу показывает, что человек этот любит и знает свое дело, предан ему (60, pp.122-123). Прилежание, с которым он исполняет свои обязанности, и преданность делу свидетельствуют, что он не позволит другим перехватить у него первенство и хозяйничать на этой стезе, и вовсе не из-за честолюбия, или же некой нетерпимости к другим. Подобное отношение обусловлено тем, что он настолько знает дело, это свое детище, до такой степени посвящен во все его подробности и контролирует ситуацию, что любой другой сам по себе отметается в сторону. Другому тут не место, настолько полновластный и знающий хозяин властвует на этой стезе. Уже тут закладывается основа его будущего возвышения, формируется его личность как будущего носителя верховной власти, пребывание которого у кормила правления становится непререкаемым. Ранее мы говорили, что случайность, случайное возвышение сразу же надо отложить в сторону, когда речь идет об истинно могучих личностях. Случайные герои всплывают на поверхность лишь на некоторое время, буквально промелькнут один раз, может быть даже прельстят чем-либо, а потом безвозвратно канут в Лету. Истинно великие повелители же с самого начала носят в себе нечто, благодаря чему, ощутив это свойство, сами проникаются чувством мессианства. То же самое в них замечают и окружающие, о чем и вспоминают позже. В детстве Кромвель отличался некоторой грубоватостью в сочетании однако с душевным смятением.
ГЛАВА II. ГЕРОЙ – ПУТЬ НАВЕРХ. СТРЕМЛЕНИЕ К ВЛАСТИ
Для того чтобы подкрепить вышеуказанное положение и выяснить; действительно ли отвращает подобная личность всю страну и народ от некоего, как говорят, истинного пути развития, который страна якобы должна была пройти, необходимо показать, насколько обоснованно и закономерно стремление самой личности к власти, и, что самое главное, — показать, что все свершившееся вплоть до установления ее личного правления есть закономерный результат совокупности субъективной воли и объективных обстоятельств. Следовательно, надо обратиться к пути, пройденному подобными личностями, или, как называет их Томас Карлейль, героями. Одним из таких деятелей выступает неоспоримый вождь английской буржуазной революции (гражданской войны) Оливер Кромвель. Именно с раскрытия ряда характерных сторон его жизни и деятельности мы и начнем обоснование высказанных выше предположений, тем более, что некоторые моменты, сопряженные с возвышением Кромвеля, имеют всеобщий характер – они сопутствут деятельности единоличных правителей различных эпох, что в свою очередь, доказывает своеобразную необратимость этого явления. Возвышение Кромвеля следует рассматривать с двух позиций. В первую очередь надо сказать,что эпоха и общество как бы сами дают толчок герою, выплескивая его на поверхность. Традиционно люди в массе своей пассивные, склонные быть в подчиненном положении. Подобные натуры обычно составляют большинство человечества. Тем самым они как бы подвигают к действию энергичные натуры, которые буквально одержимы выказывать свое превосходство над другими. (56, p.470). Они выступают на передний план, когда появляется необходимость в начальниках, руководителях и возвышаются до исключительных высот во время революций (69, p.12). Кромвеля нельзя рассматривать как личность, участвующую в бурных революционных событиях и случайно оказавшуюся на гребне политических событий. Его возвышение это не некий мгновенный взлет, за которым подчас следует сокрушительное падение, а планомерное, посту- 14 15 мельных участков-Ив. М.), или же их сыновей, „которых только лишь совесть побуждала участвовать в этих политических и военных баталиях, и вооруженные своим убеждением они не нуждались в иных доспехах и как один, непоколебимо стояли за свое дело и сражались за него до последнего,“ – писал известный политик, мемуарист и общественный деятель того времени Бальстрод Уайтлок. Не менее лестная оценка содержится в воспоминаниях известного пуританина-проповедника, современника Кромвеля, Ричарда Бакстера. „Он отбирает солдат, руководствуясь их склонностью к набожности и богобоязненности. Благодаря такому выбору его войскам чужды грабеж и бесчинства, от чего всегда страдало население“ (60, pp.122-123). Может показаться мелочью, но Кромвель был дотошным не только в выборе солдат, но и в покупке лошадей для своей кавалерии. В частности, для него было немаловажно, от кого он приобретал коней для парламентского войска. Им ни в коем случае не должен был быть некий зловредный, роялист (60, p.116).Лошадей приобретали у сторонников парламента. Нельзя не отметить, что Кромвель был таким же пытливым и дотошным в выборе самих лошадей. Когда со временем покупку лошадей заменила реквизиция, Кромвель не допускал, чтобы его кавалеристам выделяли заезженных кляч. „Они рухнут под своими седоками,“ – гневно сказал он главнокомандующему парламентской армией графу Манчестеру (60, p.116). Таким образом, столь внимательный к каждому вопросу и проявлявший своеобразную рачительность в их решении должен был справиться с выполнением еще более сложных функций, что и показало будущее. Возвышение Кромвеля всегда очаровывало историков (68, p.5). Каждая эпоха создавала свой образ этого могучего повелителя. Для времен реставрации Стюартов это был злодей макиавеллистического толка, герой нонконформист для XIXв., великий диктатор – для 30- 40-гг. XXв., человек, предавший революцию, – для 70-х.. В настоящее же время сложилась концепция, которая в ходу и по сей день. Согласно ей решающую роль в становлении личности Кромвеля и его военно-политических успехов играли религиозные мотивы (68, p.1). Основы подобной религиозности, как уже было сказано выше были заложены наставником его юношеских лет доктором Томасом ким сорвиголовой, балагуром при абсолютном отсутствии чего-либо женственного. Исключительное влияние на юного Кромвеля оказал его наставник, а позже школьный учитель доктор Томас Бирд. Истый пуританин, он был неумолимым противником папизма (католичества), а в одном из своих сочинений, „Подмостки Божьего суда“ он нарисовал картину борьбы между Богом и силами тьмы, с которыми сражается избранник Божий и побеждает их, потому что следует Божьей воле (65, p.39). Это типичное видение вселенского бытия пуританами-кальвинистами, с его основополагающей идеей предопределения и богоизбранности. Естественно, юный Кромвель был знаком с этим произведением, которое оказало на него исключительное влияние, и можно сказать, стало основой его мировоззрения. Возмужав, он унаследовал этот нрав. Внешне резкие выпады, например, его первые яростные речи в парламенте, чередовались с самой отчаянной меланхолией (60, p..44). На рубеже 20-30-гг. XVIIв., будучи периодически одолеваем физическими недомоганиями и безудержной меланхолией, Кромвель часто оказывался во власти наваждений, от которых ему трудно было отделаться. В его видениях часто представал большой крест, воздвигнутый якобы в центре Хантингдона. Глас свыше твердил ему, что он станет величайшим человеком в королевстве (слово король не упоминалось) (60, p.46). Таким образом, в ряде случаев подобные люди внутренне, готовы взвалить на свои плечи тяжелое бремя управления государством. Им не нужны дополнительные потуги, чтобы очаровать и пленить окружение. То, что им надлежит сделать и что не поплечу другому они выполняют буквально шутя. Истинный созидатель делает планету своим пьедесталом, тогда как случайный пришелец, временщик не идет дальше своих башмаков. „Велик тот, — говорит Р. Эмерсон, – кто предстает тем, кто он есть по природе своей и кто никогда не подделывается под других“ (57, p.12.). Истинный вождь (позволим себе использовать этот термин) неукоснительно придерживается принципов и ценностей, в которые он верит. Яркое тому свидетельство – принцип набора, которым Кромвель руководствовался для пополнения своей кавалерии. Его новобранцы состояли из фригольдеров (свободных держателей зе- 16 17 должен выполнять? Определение самой власти исключительно своеобразно. Многие ошибочно считают, что высшая форма власти – независимость. Это заблуждение. Власть подразумевает отношения между людьми. „Вершина власти – способность заставлять людей действовать по вашему желанию“ (10, с.132). Еще более углубленно, с упором на момент воли дает характеристику власти Джон Гэлбрейт. Власть, пишет он, концентрируется не в руках того, кто знает, а того, который часто, исходя из своей тупости, убежден, что именно он знает и вдобавок заставляет следовать остальных этому убеждению (61, p.41.). Видный американский ученый немeцкого происхождения Ханс Моргентау считает, что содержание и методы отправления власти зависят от политической и культурной среды. Власть, по его мнению, состоит из всего, с помощью чего устанавливается и осуществляется контроль человека над человеком. Таким образом власть охватывает все типы общественных взаимоотношений начиная с физического принуждения и кончая самым утонченным психологическим воздействием, с помощью которого один разум контролирует другой. Власть включает в себя преобладание человека над человеком, которое сопровождается как нравственным самоконтролем и конституционными гарантиями, как это принято в странах западной демократии, так и в том случае, когда она опирается на беспредел, голую силу и находит законы только лишь в своей мощи и узаконивает себя в своем возвеличивании (80, р.7). Как бы суммированием этих определений является формулировка, данная власти Максом Вебером. Согласно этому наиболее общепринятому определению власть – это способность контролировать других, различные события, ресурсы, осуществлять желаемые цели, преодолевая сопротивление других, достигать своего невзирая на возражение и сопротивление других. Власть является объектом обладания, захвата, отбирания. Она же является яблоком раздора между теми, кто обладает ею и кто ее лишен (77). Исходя из интересов рабочего класса, Карл Маркс при определении власти выдвинул на передний план общественные классы и общественные системы. Талкот Парсонс не рассматривает власть как средство достижения господства или некоего общественного побуждения. Он Бирдом. Глава начальной школы в Хангтингдоне, выпускник Кембриджа, церковник, Бирд был истым кальвинистом-пуританином с соответствующим пониманием Бога. И это видение полностью воспринял Кромвель. Согласно нему Бог не был отчужден от посюсторонней, земной жизни, не укрывался на небесах за облаками в ожидании душ, чтобы творить над ними Страшный суд. Это был Бог, зорко следивший за деяниями смертных, за их набожностью и греховностью и в случае надобности направлял свою всемогущую волю для наказания тех, кто этого заслуживал. А именно, чтобы нанести поражение злостным и лишить трона недостойных правителей. Именно это убеждение стало основой умозрений, которым Кромвель следовал до конца своих дней. На наш взгляд, еще более углубляет и расширяет этот подход М.А.Барг, который пишет, что он (Кромвель-Ив.М.) стал историческим Кромвелем потому, что конфессионально был гораздо последовательнее ординарного пуританина, а политически мыслил гораздо шире ординарного лендлорда (3, с.160). Проводя своеобразную параллель с его современниками, можно сказать, что Кромвель был гораздо истым пуританином, чем даже знаменитый армейский капеллан тех времен Хью Питер, а как политик-государственник оставил далеко позади графа Манчестера. Недаром о нем говорили его современники: „Человек этот — мудрая и деятельная голова, всеобщий любимец, неистово верующий и отважный“ (3, с.173). Подлинную тайну взлета Кромвеля помимо удачливого меча, составляла его поразительная способность сообразовать исходную и неизменную цель — сокрушение абсолютизма – с меняющимися обстоятельствами момента (3, с.187). Человек, понимающий политическую ситуацию, уже мыслит политически! Исходя из вышеизложенного, даже при столь кратком обзоре можно заключить, что человек, носивший подобные убеждения и руководствующийся ими при отправлении определенных властных функций, был бы, как говорится, у себя дома. Но чего требует власть сама по себе, исходя из своей сути, от тех, кто ее отправляет? Как следует с ней обращаться? Каким должен быть власть имущий и каковы требования власти, которые он 18 19 Забегая вперед сделаем оговорку, что при любых классических (веберовских) типах власти доминирование, подчинение вовсе не являются моментами некоего одностороннего навязывания. Доминирующий, преобладающий элемент (личность) и то, что именно она верховодит – вполне закономерные и обоснованные явления. То же сaмое можно сказать о противоположной стороне. Подчиненный приемлет преобладание лидера, подчиняется и рассматривает этот момент как желательный, по крайней мере терпимый, против чего не стоит бороться. Более того, не действия вышестоящего, преобладающего создают подобную ситуацию, а именно желание подчиненных верить в законность, обоснованность притязаний доминирующего (78).Так что власть — это не только голое насилие. Это способность утверждать, убеждать, вселять уверенность, высказывать высокие суждения, устанавливать дисциплину, внушать страх. Вот качества, необходимые для отправления власти. Не принуждать к подчинению путем непосредственного наказания, принуждения и т.п., а носить в себе изначально дух, перед которым склоняются, трепещут или же благоговеют. В этом отношении интересно рассмотреть обращение отца английского книгопечатания Уильяма Кекстона к королю Ричарду III. В своем приветственном слове, озаглавленном „Рыцарственность“, Кекстон следующим образом обращается к королю: „Мой самый истинно грозный и устрашающий властелин“ (71, p.18). В данном случае слово „устрашающий“ предстает в качестве носителя двойной нагрузки: вселяющий страх и тот, перед которым благоговеют в почтении, а не из-за того, что могут быть наказанными. Выходит, что властелину необходимо наводить страх. Сложность в выработке этого интуитивного чувства ощущения власти заключается в идее силы, на которой она зиждется. Личное могущество руководителя, ощущаемое окружением, – вот основа власти! Это свойство необходимо в любой сфере, пусть даже в самой утонченной и изощренной, если там необходимо руководить, напр. в музыке. История помнит музыкантов, композиторов, порой гениев, которым недоставало личного могущества сделать силу своего творческого гения движущей силой оркестра. Роберт Шуман был поразительным тому примером (71, p.18). Раз уж в первую очередь говорим о делает акцент на выявлении способности общественной системы направлять человеческие ресурсы на достижение поставленной цели (78). Следовательно, власть это – способность навязать свою волю, воздействовать на людей даже вопреки их сопротивлению, управлять ими. В таком случае в качестве источника власти вполне обоснованно упомянуть предложенные Вебером моменты, а именно – насилие (физическая сила), оружие, организованная группа, применение силы. Ссылаясь на эти веберовские определения, мы задаемся вопросом – какая нравственная атмосфера складывается в процессе отправления власти? На наш взгляд, прежние определения тесно переплетаются с другим веберовским положением, согласно которому кто занимается политикой, тот стремится к власти: либо к власти как к средству,подчиненному другим целям (идеальным или эгоистическим), либо к власти ради нее самой, чтобы наслаждаться чувством престижа, которое она дает (75). Итак, стремление к власти абсолютно закономерно, приемлемо и естественно. Так почему и в каком случае герои заслуживают порицание? Из-за того, что они захватывают власть, или же из-за того, что, овладев властью, они распоряжаются ею не так как надо? Где и в чем вина героя? Но если он овладевает властью , он не делает это в своеобразном общественно-политическом вакууме. Жизнь, как уже было сказано, есть воздействие человека на человека и естественно, что во время подобных взаимодействий нельзя исключить явления любого типа, а именно, силовые методы, насилие и т.п. Власть оказывается в его руках в условиях определенного взаимодействия с общественной средой. Но в данных условиях не следует апеллировать только лишь к голой силе и насильственным методам вообще. Без уз верности, преданности, чувства локтя, ощущения общности ни одно общество, ни один из его институтов не может функционировать. В данном случае в качестве некоего цементирующего средства выступают эмоциональные узы. Временами они даже объединяют людей против их собственных интересов. Здесь в первую очередь следует сослаться на чувство преданности харизматической личности,невзирая на то, что своим воздействием, своей притягательностью и силе очарования она лишает людей свободы (71, p.3).
20 21 ГЛАВА III. ВЛАСТЬ, ГЕРОЙ И ХАРИЗМА
Рассматривая это пространное определение, мы коснемся героизма. Именно героизм в значительной степени питает харизму. Именно очарование героем побуждает массы безоговорочно следовать за ним. Безусловно, героизм и совершающий его герой наделены харизмой, очаровывают. Но они не всегда сопряжены с властью как с институтом. Они чаще властвуют над умами и сердцами людей, исходя лишь из самих себя, не опираясь на какие-либо официальные, организационные структуры. Герой, так же, как и его героическая отвага, чувствует, но никогда не размышляет. Это всего лишь гордость,самая крайняя индивидуалистическая натура (56, p.146). Герой необыкновенен и, в свою очередь обыкновенный человек не может стать героем. В героизме нет ничего философского, размышляющего. Герой, совершающий подвиг, даже не подозревает, что другие сердца и души скроены из такого же материала (56, p. 147).Трезвость его мышления проистекает из единственного желания – ни в коем случае не нанести ущерб тем ценностям, которые носит в себе его личность, не допустить собственного бесчестия (56, p.148). Подобная личность, герой, мало заботится о своем повседневном быте. Его не занимают мысли о хлебе насущном, о сытном обеде или об изящном одеянии. С точки зрения обывателя он перебивается. Но его жизнь, лишенная жалоб и изысканности, является образцом поэтичности и естественности (56, p.149). Здесь хочется отметить следующее. Как уже было сказано выше, люди следуют за харизматической личностью, несмотря на то, что она лишает их свободы. Но власть подобной личности над людьми выходит за пределы их подчинения даже при лишении их свободы. Герой, благодаря подвигам которого массами овладевает некое восторженное опьянение, в результате чего они, не колеблясь, следуют за ним , лишает их не только свободы, но порой и жизни. Наверно поэтому и считают, что времена героических поступков в целом являются временами устрашающих свершений. Но в то же время без них жизнь лишена блеска и сияния (56, p.159). Ярким примером пренебрежения собственной жизнью под воздействием харизмы, исходящей от вождя, является личность героях (самодержцах, единоличных правителях), то вслед за общей характеристикой власти и ее носителя следует рассмотреть власть харизматической личности, ибо именно такие люди возвышаются и устанавливают свое единоличное правление в результате потрясших общество политических бурь. Согласно веберовскому определению харизматическая власть зиждется на преданности, исключительной святости, героизме или же выдающихся личных качествах личности, нормах или правопорядке, созданных ею, или же осуществляемых под ее руководством (77). 22 23 сти. Порой на троне восседали личности, чьи умения и способности оставляли желать лучшего. Подобные примеры имели место в разные времена, напр., в новое время. Французский король Людовик XVI, сперва ограниченный в своих правах, потом свергнутый с трона и, наконец, гильотинированный, рассматривался своим свояком императором Австрии Иосифом II как слабый, лишенный всех способностей человек, который был не способен чем-либо компенсировать эти недостатки (71, p.41). Так что, восседать на троне и иметь права, история которых исчислялась столетиями, далеко не означает харизматичность. Освященные права подчас наследовали посредственности, всего лишь потому, что были под сенью божественного права. Гоpаздо более в сложных обстоятельствах находится харизматическая личность, наделенная властью. Харизме правителя грозит исчезновение, если как считает Вебер, его правление не приносит подвластным желаемое процветание. Прямым подтверждением этого положения являются слова Наполеона, с которыми он обратился к канцлеру австрийской империи князю Меттерниху: „Ваши государи, рожденные на троне, не могут понять чувств, которые меня воодушевляют. Они возвращаются побежденные в свои столицы и для них это все равно. А я солдат, мне нужна честь, слава, я не могу показаться униженным перед моим народом“ (44, с.336). Поэтому вполне осознанным и осмысленным предстает его высказывание, объясняющее его воинственную политику. „Завоевание сделало меня тем, что я есть, и завоевание должно подпитывать могущество моего положения“ (57, p.219). Так что налицо абсолютно диаметральное различие между двумя типами носителей верховной власти. В первом случае Людовик XVI, практически бесцветная личность, чье верховенство обеспечивалось освященным правом, а во втором – полная демонстрация того, что правитель , в данном случае Наполеон, полностью зависит от самого себя, своих способностей и успехов (58, p.248). Величие личности как бы содержится в ней самой и представлено ею. Наверно такой момент подразумевал Ральф Эмерсон, когда писал, что обычные люди оставляют нам свои деяния, ну а великие – самих себя (56, p.12). Величие личности сосредоточено в ней же самой. Это величие исключительно конкретно и неповторимо. Сам Наполеона, его эпопея. Благодаря харизме своей личности он достиг того, что мало кому удавалось. Чувство воинской сплоченности и опьянение ореолом славы, исходящие из его триумфальных побед в сознании его солдат и офицеров, практически преобладали над чувством, которые они испытывали к своим семьям. Готовые идти за него в огонь и воду, эти люди любили его наверно больше, чем своих жен и детей (58, p.105).При Ватерлоо один солдат, у которого левая рука была раздроблена осколком пушечного ядра, оторвал ее правой рукой и, подбросив ее вверх воскликнул, обращаясь товарищам: „Да здравствует император! До самой смерти!“ Было еще несколько таких примеров, но как писал из Брюсселя своему другу лорд Байрон, приведенный выше может быть сочтен за правду (34, с.576). Те есть Наполеон был способен заставлять людей под его началом творить чудеса. Наполеон и подобные ему люди, пишет Р.Эмерсон, буквально завладели уважением человечества. Они подвигают людей на подвиги и великие творения. Из 60 тысяч, которыми Наполеон располагал под Прейсиш-Эйлау, почти 30 тысяч были ворами и грабителями (56, p.480).Именно гений великого командира превратил их, недавних колодников, в бойцов, штыками проложивших путь к победе. Ссылаясь на подобные примеры, нельзя не согласиться ,что харизма – нечто из ряда вон выходящее и, следовательно, подобные личности стоят особняком. Это не просто обычные, традиционные самодержцы и повелители разных времен, которых в большом количестве помнит история. В древнем Египте фараон был божеством. Любой вельможа падал ниц перед ним и имел право целовать прах его ног. Недаром один из царедворцев с гордостью сообщал в своей надписи, что фараон во время приема позволил ему целовать его ноги. В многочисленных древнеегипетских источниках говорится об обмороках, в которые падали лица, говорившие с фараонами (42, с.139). Но это вовсе не значит, что эти фараоны были харизматическими личностями. В Средние века король или же царь не были божествами, но их власть была божественного происхождения, а сами они были помазанниками Божьими. Их власть подкреплялась могуществом и величием института (королевской или же царской власти), а не какими-либо исключительными свойствами их лично- 24 25 власти определяется историей, культурой и психологией общества (71, p.25). Вот тут и наступает развязка узла, который по общепринятым взглядам завязывает только лишь тот, кто устанавливает свою единоличную власть и, навязав свою волю обществу, становится для ценителей его деяний своеобразным козлом отпущения. А происходит это потому, что все отрицательное связывается только лишь с его именем. Вряд ли такой подход, который сводит все, как хорошее, так и плохое к деятельности одной личности, можно счесть правильным. Когда после падения и казни Робеспьера в Конвенте стали обвинять его во всех ужасах террора, один из якобинцев, Каррье, оборвал их фразой: „Тут все виновны, все, вплоть до звонка председателя“ (43 с. 41.). И его оппонентам нечего было ответить, кроме как отправить его на гильотину, ибо они сами были отъявленными терорристами. Это еще раз подтверждает верность вышеуказанного положения, что в установлении самовластия повинен не только властитель, но и сам народ, который, как можно видеть, не прочь, чтобы его окрутили. Устанавливая единоличную власть, в особенности в процессе революции или же послереволюционный период, харизматическая личность господствует (властвует) или же правит в своеобразной ситуации, в условиях некоего народовластия. В эпоху Великой французской революции, в период якобинской диктатуры общество создало новый тип власти из самого себя, воплощением которой была абстракция – народ. Величие и могущество этого нового повелителя усугублялось и тем, что это был народ, сбросивший иго абсолютизма, сам себя освободивший от гнета. Французы были преисполнены гордостью за себя, за свою свободу, смотрели свысока на коронованных особ всего мира, о чем свидетельствуют горделивые и порой воинственные речи, которые произносили в Конвенте депутаты-жирондисты (14, сc.179-180). Свергнувшие монархию французы упивлись свободой, пламенно воспетой Андре Шенье, танцевали вокруг посаженных ими деревьев свободы, вызывая восторг наблюдавшего за ними английского общественного деятеля Уильяма Уилберфорса, переименовывали города и создали новый, революционный календарь, а девушки клялись, что выйдут замуж только за республиканцев. Но исторические традиции и психология общества, которые, герой не может повторить себя в своем новом деянии. Знаменательны в этом отношении слова самого Наполеона: „Мой сын не сможет заместить меня, а сам не смогу заместить самого себя. Меня создали обстоятельства“ (57, p.215). Таким образом, харизматическая личность и ее власть сопряжены с неким очарованием, самозабвением, самопожертвованием. С ними же сопряжены страдания, на которые порой обрeчены следующие за ними люди. Раз уж тут переплетаются пафос и страдания, то напрашивается вопрос – а чем же обусловливается самоотречение людей, которые жаждут быть в фарватере героев и оказываются под воздействием их харизмы? В этом отношении складывается следующая ситуация. Единственная основа, на которую опирается харизматическая власть — это признание или принятие требований лидера (вождя) его последователями. Будучи иррациональными, эти требования не подвержены предвосхищению или же систематизации. Они являются достоянием вождей и масса даже не утруждает себя вникнуть в них. Отдельный лидер может обладать необычными свойствами, которые обеспечивают ему лидирующее положение. Они могут относиться к числу особых свойств лидера, напр., особый стиль изложения или действия, а именно способность очаровывать своим словом, поступками, воспламенить и даже повести за собой толпу. Харизматическую личность критикуют за то, что она окручивает народ и тем самым лишает его свободы. Общество доверяется герою, который, пользуясь его легковерием, очаровывает людей посулами до тех пор, пока они не оказываются у него под пятой. Однако здесь следует принять во внимание следующее: то, что хотят, или же во что верят люди, вовсе не является свидетельством достоверности или же законности тех идей или же положений и правил, а также правоты лиц, которые выступают перед ними и предлагают им все это. Тут весьма важен и тот фактор, что сами люди нуждаются в вере во что-то (71, p.25). Их желание иметь нечто от власти столь же важно, как и то, что власть им может предложить. Этот момент – зависимость господства харизматической личности от жажды самих людей повиноваться властелину – еще более четко и основательно изложен Максом Хоркхаймером, который пишет, что конкретный тип 26 27 чется возвыситься и верховодить, быть великим, чтобы перед ним склонялись другие народы? Ради этого наверно стоило поступиться даже столь дорогой ценой доставшейся свободой. Именно эта струна была найдена и тонко задета Наполеоном. А шаг, предпринятый им, был весьма своеобразно оценен Камбасересом. „Народ, враг авторитаризма, преисполненный гражданских чувств и непокорный любому принуждению, вы заставили возлюбить и уважать власть, которая действует для его славы и покоя,“ – говорил Камбасерес в своем обращении к Наполеону 18 мая 1804г. (17, с.70). Можно ли не восторгаться гениальными строками Пушкина, столь правдиво и прекрасно повествующих об этом извечном вопросе взаимоотношения толпы и героя?!: „И обновленного народа Ты буйность юную смирил, Новорожденная свобода, Вдруг онемев, лишилась сил; Среди рабов до упоенья Ты жажду власти утолил, Помчал к боям их ополчения, Их цепи лаврами обвил.“ ( 36, сс.62-65). Герой верховодит, взнуздывает разошедшуюся толпу, потому что чувствует ее слабости, и играет именно на них. Наполеон исключительно тонко угадал две характерные черты французов – жажду к равенству и славе (17, с.219) – и сделал их своим главным оружием во взаимоотношениях с народом. Именно поэтому Гете назвал его революцией, увенчанной короной. Для Шатобриана Наполеон был королем пролетариев (простолюдинов-Ив.М.), который восседал на троне вместе со своим народом и чтобы снискать его расположение в его присутствии у себя в прихожей унижал других монархов (60). Эти оценки в значительной степени подкрепляются высказыванием самого Наполеона, которое кроме всего прочего, свидетельствует о его недюжинной способности (впрочем как и подобает великому политику) четко улавливать пульсацию общественного мнения. Это, впрочем не мешало ему называть последнее в одном из своих формировались в течение многих десятилетий господства неограниченной монархии взяли свое. Будучи в массе своей неспособным править, как говорил Робеспьер, этот народ-властелин нашел свое воплощение в харизматической личности, которая выступала на политической арене от его имени. Поэтому народ-властелин, сокрушая на своем пути все, что хоть каким-то образом было связано с королевской властью и на одном из революционных плакатов изобразивший отрубленную голову короля с надписью „Людовик-кровавый, читай свой приговор!“, сперва стал почти что поклоняться Робеспьеру, а потом впал в обожание Наполеона. Французы, которые возвещали всему миру наступление царства свободы, равенства и братства и в своем сознании безудержно неслись вперед, к установлению жизненного порядка, проповедуемого Сильвеном Марешалем (16, с.47.), незаметно для себя оказались в железных объятиях героя Арколе и Пирамид. Воистину поразительная трансформация общества и личности! Люди,огромной толпой в количестве 4-5 тыс. человек ворвавшиеся 20 июня 1792 г. во дворец Тюильри, глумились над королем, творили бесчинства, несомненно упивались испытуемой свободой и вызванным этим счастьем, как это свойственно разнузданной толпе. Могли ли они хотя бы подозревать, что среди них находится человек, „…офицер, незнаемый никем, Глядит с презреньем – холоден и нем — На буйных толп бессмысленную толочь, И, слушая их исступленный вой, Досадует, что нету под рукой Двух батарей «рассеять эту сволочь“. (6). И более того, опьяненные свободой, они не смогли бы даже представить, что пройдет время и они, непримиримые враги деспотизма, с восторгом последуют за ним на завоевание всего мира, с упоением выкрикивая “Да здравствует император!“ Но кроме собственно его, Наполеона, инициативы, здесь присутствует и объективный момент. Наполеону не удалось бы возвыситься, если на то не было молчаливого согласия страны, общества. Он преподнес французам славу, столь желанную для них. Какому народу не хо- 28 29 ского народа, который почти добровольно шел под его железную пяту“ (18, с.21). То же самое, в плане решающей роли истории, культуры и психологии в установлении единоличного правления, как об этом пишет Макс Хоркхаймер, можно сказать и о Советском Союзе. Страна, возникшая на развалинах самодержавия, унаследовала от царской России политические и идеологические ценности, которые складывались в течение столетий. Ну а идея диктатуры пролетариата и однопартийная система, которые легли в основу создания и управления СССР, создали еще более всесильные государственные и идеологические структуры. Любые намерения или же рассуждения о коллективистском, общенародном управлении, внутрипартийной демократии (и это-то при однопартийной системе!), народном контроле и т.п. мало чем отличаются от умилительных фантазий гоголевского Манилова. При наличии однопартийной системы и поставленной этой партией задачи построения социализма, беспощадной борьбы за первенство (власть) осуществление подобных принципов кажется, мягко выражаясь, маловероятным. Субъективный момент еще более усложнял ситуацию. Сталин, человек властный, с непоколебимой, твердой волей вряд ли уступил бы первенство своим сотоварищам-соперникам, которые конечно так же жаждали власти. Быть во главе партии, возглавлявшую огромную страну, конечно же было весьма привлекательно, наверно, не менее, чем для Цезаря быть первым в провинциальном захолустье, нежели вторым в Риме. Поэтому не стоит удивляться, что, исходя из исторического прошлого и новых, довольно беспощадных идейных положений, в ход были пущены довольно-таки беспощадные методы политической борьбы. Высказывая подобное мнение, мы хотим сослаться на Р.Такера, который считает, что в формирoвании сталинизма значительную роль сыграли русская авторитаpная политическая культура, а также личность самого Сталина (83, გვ. 11). Таким образом, налицо вновь единство объективного и субъективного факторов, как всегда определяющее любое историческое явление. Харизматическую личность подчас обвиняют в том, что она овладевает властью путем заговора, захвата и т.п., как на это ссылаизречений публичной девкой. По всей вероятности он правильно уяснил чередование восторженных рукоплесканий и беспощадных поношений, которых чернь удостаивала сперва обожаемых, а потом ею же низверженных кумиров. Наверно это побудило его сказать про восторженно рукоплещущую ему толпу, что с таким же успехом они плясали бы вокруг телеги, в которой его везли бы на гильотину. Но в то же время он прекрасно понимал, что надо учитывать желание толпы и дать ему выплеснуться в соответствующем направлении. „Нет ничего проще объяснить мое возвышение: зря его приписывают интригам и преступлениям. Это произошло благодаря велению времени и моему доброму имени, которое я снискал как самый успешно сражающийся против врагов моей страны. Я всегда шел в ногу с многочисленными народными массами и событиями“ (57, p.214). Так что Наполеон возвысился свершая то, что подсознательно желал народ, но сумбурно, неопределенно. Наполеон придал как народу, так и его неосознанным желаниям четкие формы и направление, вылив вовне внутренний, революционный сумбур. Довольно обстоятельное объяснение Наполеона дает Гюстав Ле Бон. „Подъятый ими труд (Ле Бон распространяет это объяснение на героев вообще – Ив,М.) они успели совершить только потому, что бессознательно воплотили в себе и выразили господствующий идеал своей расы и своего времени. Артиллерист Наполеон воплотил идеал военной славы народа, который он в продолжении пятнадцати лет водил через Европу, преследуя самые безумные приключения“ (18, сс.133-134). От Ле Бона не ускользнули также историческая традиция и этнопсихология народа. Установление единоличного правления во Франции он рассматривает не только как безудержное стремление Наполеона захватить власть, что, впрочем, исходя из всего вышесказанного абсолютно закономерно, но и как явление, обусловленное и подкрепленное духовным настроем и побуждениями французского народа. А вызвано это тем, что „после всех латинских революций латинских народов всегда появляется эта неизлечимая потребность быть управляемым, потому что он представляет своего рода синтез инстинктов их рас. Не Брюмер сделал Наполеона, а душа француз- 30 31 нователя империи Великих Моголов Бабура. Перед сражением при Панипате в 1526 г., в котором ему предстояло сразиться с численно превосходящим и исключительно опытным и oтважным противником – раджпутами, Бабур, будучи большим любителем пиршеств и застолий на глазах у своего войска вдребезги разбил свои серебряные и золотые кубки и публично поклялся, что никогда больше не выпьет вина, если победит в этом сражении. Этот поступок произвел ошеломляющее впечатление на его воинов. „Повелитель, – как один вскричали oни, – клянемся, что сегодня мы победим или умрем вместе с тобой!“ (52, p.56). Моральный подъем войска в сочетании с полководческим талантом обеспечили Бабуру победу. Воины были одухотворены самоотречением своего военачальника. Но подобное воодушевление результат не только конкретного единоразового призыва, жеста, действия и т.п. Бабур на глазах у своих воинов разбил драгоценные сосуды и поклялся, что победив, не будет больше пить вина, Спартак перед последним сражением заколол своего боевого коня, заявив, что в этом бою ему не нужна лошадь, но в случае победы он выберет лучшего коня из стана противника.Хотя есть предположение, что это легенда (84, გვ.189-190, на. груз яз.), но если подобное и произошло, то это несомненно в значительной степени обеспечило мужество повстанцев и их вождя, о котором не умолчали римские историки (39, сc.273-274). Однако что определяет самоотречение и приверженность к вождю, имя которого является своеобразным запалом, который подвигает людей на подвиг? Как объяснить призывы, боевые кличи, оглашавшие поле битвы, с которыми люди шли на самопожертвование? Наполеон часто говорил своим солдатам:„Мои мальчики, не бойтесь смерти! Солдат, который смотрит смерти в лицо швыряет ее в ряды противника!“ Так что же подвигaлo солдат бросаться в атаку, выкрикнув некий боевой клич? Ведь в армии, подобно оперному театру, не было клакеров, чтобы подзадорить солдат, как те подзадоривали публику на аплодисменты! Так кто и из какого побуждения во французской армии времен Первой империи воскликнул „Vive l’Empereure!“ (Да здравствует император!). Когда и в силу чего на фронтах Великой Отечественной войны Советского Союза впервые раздалось: „За Роются в случае с Наполеоном. Но если Наполеон и захватил власть с помощью переворота, то его предприятие произошло благодаря тому, что соучастником заговора была вся Франция (58, pp.263-264). Следовательно, народ способствует успеху подобных предприятий и фактически сам приводит своего будущего повелителя к власти. Эта незримая нить, связывающая харизматическую личность и народ, постоянно присутствует и действует в их взаимоотношениях. Поэтому истинный герой тонко чувствует это. Примером тому вновь случай с Наполеоном. В 1814 г., в критические моменты войны с коалицией иностранных держав придворные высказали мнение о том, что императору следует опереться на созданную им имперскую знать. ,,Господа, – ответил им Наполеон, – в положении, котором я нахожусь, моей единственной знатью являются простолюдины парижских предместий“ (57, p.224). Он отлично понимал, что он являлся их детищем, детищем революции. Они стояли за него до последнего потому, что знали, что там, в Тюильри восседает их, такой же как они человек. Почему люди льнут к харизматической личности? Что их прельщает: слава, ореол, некая недосягаемость героя, жажда возвыситься самим до его высот? Безусловно. Но тут есть и обратная сторона. Будь герой сродни восточному деспоту, перед которым падали ниц и простирались только потому, что он, его предки, его потомки были и должны были быть божествами, он остался бы божеством с отдаленным величием и по отношению к нему испытывали бы лишь чувство собственного ничтожества. Между фараоном и поклонявшемуся ему царедворцем была воздвигнута непреодолимая, непроницаемая стена. В отличиe от фараонов или же богдыханов харизматическая личность гораздо ближе к народу. Подвиг, который совершает герой, нисходит до масс и озаряет место, где стоит он, и тех, кто стоит рядом с ним. Подвиг героя убеждает обычного человека в том, что вселенная принадлежит всем, кто в ней пребывает (57, p.187).Таким образом, общение с харизматической личностью в некой степени окрыляет людей. Подобные вожди, сами способные к самоотдаче, в какой-то степени облегчают трудности, опасности войны и даже смерть, своеобразно освещая их (57, p.33).
ГЛАВА IV. ПРЕДАНИЕ ПРИНЦИПОВ ИЛИ СВЕРШЕНИЕ ЗАКОНОМЕРНОСТИ?
Зачастую, когда говорят об единоличном правлении той или иной личности, обязательно в доказательство своего мнения приводятэти соображения, согласно которым эти люди предали определенные принципы, идеи, беспощадно расправились с многочисленными противниками и, более того, помешали свершиться некоему таившемуся в недрах общества предначертанию, которое сулило народу самую замечательную, чуть ли не преисполненную райского блаженства жизнь. И главное, в каждом из из этих суждений в большей или меньшей степени проскальзывает мысль, что они помешали свершиться чуть ли не некоему исторически закономерному явлению и своим субъективным вмешательством заставили историю сделать крен в другую сторону, отклонив ее от предназначенного пути. В качестве примера сошлемся на предположение Роя Медведева, в котором он обвиняет Сталина в искажении изначального ленинского проекта (83, გვ. 7-8). Весьма интересное замечание. Кромвеля и Наполеона критикуют за удушение свободы, Сталина за то, что он вынудил страну свернуть с намеченного пути. Отметая от старого Оливера обвинения в удушении свободы, скажем, что в лице Кромвеля сам английский народ разогнал Долгий парламент (2, c.10). Ну а потом сама невозможность конституирования свободно избранного Малого (Бербонского) парламента в условиях непрекращавшихся роялистских заговоров и роста массового недовольства политикой республики, а также все более откровенный социальный консерватизм джентри (гранды во главе с Кромвелем) позволяют понять причины отказа правящей офицерской верхушки даже от чисто внешних атрибутов республиканизма и пойти на установление режима протектората (3, с.241). Но этот консерватизм нетрудно объяснить. Депутаты-радикалы Малого (Бербонского) парламента фактически выступали за уравнение собственности, ибо по их мнению eсли кто-нибудь имел 12 коров, конвент полагал, что он должен поделиться с соседом, не имевшим ни одной (2, с.240). Вопрос об уравнении собственности и ее защите, а также ее значении при наделении политичедину! За Сталина!.“ Мы не знаем (хотя увы, не раз справлялись у наших немецких коллег-историков) и поэтому не можем привести здесь боевой клич солдат и офицеров вермахта на фронтах второй мировой войны. Но в мирной, гражданской среде или же в тылу возглас „Хайль Гитлер!“ в сочетании с соответствующим жестом правой руки был обязательным для членов нацистской партии или же завершением личной переписки. Ну а после подавления заговора 20 июля 1944г., и расправы над его участниками подобное приветствие стало обязательным и для военнослужащих (50, с.18). Отчаянное сопротивление, которое немцы оказывали войскам стран антигитлеровской коалиции в течение трех последних месяцев 1944г. ряд авторов объясняет различными причинами: патриотизмом, запуганноостью народа нацистским режимом, боязнью военных противников (50, с.16). Но еще большее любопытство вызывает следующее: кто, когда, и при каких обстоятельствах первый бросился, вытирая слезы и размахивая тем же платком, к машине, в которой с протянутой вперед правой рукой стоял Адольф Гитлер? При каких обстоятельствах появляется это почитание, которое граничит с обожествлением? Тут могут сослаться на пропаганду, промывание мозгов и т.п. Но одних этих методов недостаточно. Только прельщением людей и голым насилием трудно подвигнуть на подобные поступки. Вряд ли против людей пускали в ход одно лишь голое принуждение. И это повторялось в разное время и у разных народов. Что заставляет людей, массу терять головы и идти на поводу у одного человека? Как тут не вспомнить французского драматурга Огюста Барбье, который в 1831г.писал, что народ чтит того, кто заставляет ето таскать глыбы для своих пирамид, или же уподобляется публичной девке, которая отдается только лишь тому мужчине, который ее бьет (62, p.32). Но почему народы забывают, что к величайшему сожалению, они исподволь становятся добычей меча и пороха? (57, p.33.). 34 35 ки – изучение и анализ свершившегося, выявление его причин, т.е. истории какая она есть, или же бесконечные гадания,предположения и сожаления по поводу не свершившихся планов и задумок, порой пусть даже самых замечательных и заманчивых. Увлекшись подобным подходом не ровен час и можно встать на путь безудержной и беспредельной фантазии. Например, сожалея об уничтожении испанскими конкистадорами доколумбовой цивилизации в Мексике и Перу, можно предположить, что в случае гибели Кортеса и Писарро и вообще неоткрытия Колумбом Америки потомки Монтесумы и Атауальпы прибыли бы в Старый свет и приобщили европейцев к своей культуре. Интересно, удалось бы им завоевать Европу? Кто знает, может быть у любителей исторических альтернатив имеются и такие соображения. Чем же мог быть этот вышеуказанный проект? Идеей построения социалистического (коммунистического) государства, изложенной в нескольких последних работах Ленина? Интересно, как вписывается или же как виднеется г-ну Медведеву в этом проекте построения безоблачного будущего, да еще с позиций перестройки, указание Ленина №19666 от 1 мая 1919г. „О борьбе с попами“, которое гласило, что „cвященники должны быть арестовaны как контрреволюционеры и саботажники. Они везде должны быть беспощадно расстреляны, и как можно больше церквей должны подлежать закрытию.Храмы должны быть опечатаны и использованы под склады“. Есть указания о вымышленности этого документа. Но в таком случае можно обратиться к идейно-теоретическому положению.„Все современные религии и церкви, — писал он в статье «Об отношении рабочей партии к религии», — все и всяческие религиозные организации марксизм рассматривает всегда как органы буржуазной реакции, служащие защите эксплуатации и одурманению рабочего класса“. Даже при полной вымышленности первого второе по сути и смыслу своему мало чем отличается от него. Будучи проникнутым подобным убеждением, вполне беспрепятственно можно было следовать и первому! Возникает вопрос, как можно было исказить проект, основанный на подобном убеждении и видении вопроса? Но мы хотим обратиться к другому моменту. Известно, что в мае 1922г. Ленин скими правами был предметов жарких обсуждений на армейской конференции в Пэтни в 1647г., что ярко выразилось в оживленных прениях, которые разгорелись между представителями левеллеров (Петти, Рейнборо, Уайлдмэн) с одной стороны и грандов (Кромвель, Айртон, Рич) — с другой (35, сс.29-31). Уравнительные требования левеллеров могли подорвать устои общества, за чем вполне могла последовать анархия. Поэтому Кромвель говорил об этих требованиях, что „cами по себе они очень заманчивы, но только при условии, если бы могли выпрыгнуть из одних условий в другие“ (3, с.198). Надо отдать должное проницательности и стилю изложения будущего лорда-протектора! Весьма своеобразное определение смены одной общественно-экономической и политической системы на другую! Действительно некое выпрыгивание! Ситуация нагнеталась. Это т.н. выпрыгивание обязательно вызвало бы очень сильное общественно-политическое потрясение. Но гранды возымели верх и потрясения удалось избежать. Такой момент, когда вопрос – кому возобладать, – стоит ребром, напоминает борьбу за первенство в стаде, когда за появлением чужака следует проба сил. Сходятся две пары лучших рогов и поединок выявляет, кому быть вожаком (56, p.472). А на общественно-политическом поприще за победителем обычно стоит общество в том смысле, что творит то и так, как оно на это способно в тех конкретных условиях. Вопрос прихода к власти Наполеона и закономерности этого события рассмотрен нами в отдельной монографии (см. И.Ш. Ментешашвили.Власть и герой. Наполеон Бонапарт. Тб.2014). Поэтому отдельные моменты этой темы мы затронем по мере надобности. Ну а теперь обратимся к вышеупомянутому „Ленинскому проекту“ Роя Медведева и искажению его Сталиным. На это мнение об искажении мы хотим ответить вопросом – а что из себя представлял этот изначальный проект? Ведь история это то, что свершилось, а не то, что якобы могло бы свершиться. Ну а сожалеть о его несвершении, объяснять им все последовавшие за этим невзгоды, и тем более рассуждать, каким этот проект мог быть и что он мог принести на наш взгляд, просто не выдерживает критики, посколько находится за пределами исторической науки. Что важнее для истории как нау- 36 37 громил любой уклон, что не помешало подготовить почву для вознесения Брежнева, не осмелились внести этот термин даже в столь солидное издание. Однако суть и истинные замыслы, побудившие Хрущева к оттепели, можно понять и по следующему примеру. Во время одного из выступлений Хрущев обличал Сталина. „Вы работали со Сталиным, почему же не остановили его тогда?“- крикнули из зала. „Кто это сказал?!“ – прорычал Хрущев. Все в зале замерли. Через несколько минут напряженного ожидания Хрущев добродушно сказал: „Теперь понимаете, почему я его не остановил?“ Никаких объяснений больше не понадобилось ( 10, с. 117.). Конечно же, Хрущев не упомянул о том, что в докладных к Сталину он неуемно требовал повысить квоты казненных, на что Сталин на полях одной из докладных приписал: “Уймись дурак!” Просто критикуя предыдущего вождя, перед которым он в свое время простирался, Хрущев сам стремился и наверно уже ощущал себя таким же непререкаемым властелином. Поэтому неудивительно, что его, жаждавшего еще больше крови, советская политическая публицистика 50-60-гг. ХХв. рисовала как человека, которому „свежий утренний ветерок увлажнял глаза, добрые, внимательные, умные“ (23, с.46).Увы, абсолютная власть, непререкаемость, беспрекословное подчинение плохиe лишь тогда, когда ими располагают другие… Именно вышесказанное на примере Хрущева побуждает нас вновь обратиться к вопросу о наследнике Ленина. Борьба за наследство была неминуема. Ведь Ленин уже указывал на соперничество между Сталиным и Троцким. И по его мнению это соперничество могло привести к расколу в партии. Если верить “Письму к съезду,” Ленин предлагал заменить Сталина на посту Генерального секретаря ЦК РКП (б) человеком, который отличался бы от него большей лояльностью, терпимостью и вежливостью по отношению к товарищам. Но, по всей вероятности, на такую высокую должность невозможно подобрать человека, который сочетает в себе недюжинные организаторские и руководительские способности и все вышеуказанные нравственные качества. Ибо извечно положение, что „Человек, желающий исповедовать добро во всех случаях жизни,неминуемо погибнет среди множества людей, чуждых добру. Точнее, он должен тяжело заболел и что его тяжелое состояние еще более усугубилось с ноября 1922г. (кстати, материалы по истории болезни Ленина до сих пор не рассекречены). И далее, будучи прикованным к постели, он продиктовал последние статьи и письма: „О нашей революции”, „О кооперации”, „Лучше меньше да лучше“, „Письмо к съезду“ и т.д. (15, сс.195-196). Не будем затрагивать вопрос о физической, умственной и творческой дееспособности человека, по отношению к которому были использованы фразы „тяжело заболел, тяжелое состояние еще более усугубилось, прикованный к постели“ (некоторые историки указывают практически на полную недееспособность со ссылкой на архивные материалы). Более того, не будем полемизировать по поводу научно-теоретической обоснованности и перспективности идей и положений, высказанных в вышеуказанных статьях, хотя бы только лишь с учетом политических и общественно-экономических явлений, происшедших в СССР в начале 90-х гг. ХХв. Нас интересует другое. Кто, по мнению Ленина, должен был воплотить в жизнь его идеи? Те, кого он называл иудушками, двурушниками, политическими проститутками, никогда не знавших диалектики и т.п., т.е. Троцкий, Зиновьев, Каменев, Рыков, Бухарин? Ведь эти члены большевистской партии и их сторонники с самого начала болезни Ленина и в дальнейшем отвергали его теоретические положения и противились их претворениz в жизнь (15, сс. 195,207,213, 218). И вообще, почему Ленин думал, что после его смерти его ученики возьмут его статьи и прилежно сядут за выполнение „домашнего задания?“ Неужели он не учел масштабы политической борьбы, точнее борьбы за власть, которая могла разгореться и обязательно разгорелась бы внутри большевистской партии за место, за роль вождя после его смерти? Неужели столь искушенный и маститый политик был так наивен? Трудно в это поверить. Ведь партия основывалась на принципе “вождизма”. Кстати, слово “вождь” и его пояснение отсутствуют в Большой Советской энциклопедии (см. т.5. Вешин-Газли. Третье издание. М. Изд. Советская энциклопедия. 1971.). По всей вероятности, несмотря на всяческое „потепление“ советская идеология, ну а вслед за ней цензура, наученная критикующим Сталина Хрущевым, который ранее ему безоговорочно подчинялся, а потом беспощадно 38 39 говорил один из организаторов и участников террора 1793-1794гг. член Комитетa Общественного спасения Бертран Барер (33, с.506.). Интересно, можно ли предположить, что в случае победы противостоящей Сталину группировке в СССР установилось бы управление государством на коллективистской основе? Члены правящей группы управляли бы сообща, консультировали друг друга, претворяли в жизнь постановления ежегодно созываемых съездов партии и советов. Одним словом, нечто вроде того, к чему призывал Ивана Грозного сторонник Избранной Рады Алексей Адaшев. Однако и подобное не могло осуществиться не и XVIв, не и в ХХв. Страна, общество не обладали соответствующим потенциалом. Свершается только то, на что есть соответствующие основы. Столетия тому не помеха. Так что, если еще раз окунемся в мир фантазий, в то случае крушения кораблей Васко да Гама и поражения Роберта Клайва при Плесси в 1757г. в империи Великих Моголов мог произойти промышленный переворот и зародиться капиталистическая экономика с соответствующей многопартийной политической надстройкой. Однако история не устраняет тех или иных деятелей равно как и те или иные события только лишь потому,что они впоследствии могут быть неугодны историкам. История занимается истинами, которые были истинами для других, а не истинами для тех, кто ими занимается (8, с.237.). Они не устраняются, ибо осушествляют всемирно-историческую волю. И они всегда найдутся, когда в этом возникает необходимость, „и если бы Кесарь и Помпей думали как Катон (Утический Младший-Ив.М.),то другие стали бы думать как Кесарь и Помпей; и республика,определенная на погибель, ввергнута была бы в пропасть другим“ (31, с.131). Древний Рим был обречен в плане крушения и гибели его устоев, принципов и республиканских добродетелей. Ничто не могло вернуть времена и дух Муция Сцеволы, Цинцинната и Марка Регула. Республика как форма правления катилась по наклонной плоскости. Появление стоявшего у Рубикона Цезаря вполне закономерно. Цезарь ничего не нарушал, разрушал или же губил. Перейдя Рубикон, он придал Риму, ввергнутому в пучину политической неустойчивости, новую форму существования. уметь, если это возможно, не уклоняться от добра, но и уметь вступить на путь зла, если это необходимо.“ (25, с.46). Эти слова звучат исключительно правдоподобно для той эпохи,в которой действовали люди, вышедшие из кровавого горнила революции. Но был ли таким человеком Троцкий? Был ли он наделен теми качествами, о которых писал Ленин? Он, который на заседаниях партийных съездов или иных мероприятиях демонстративно читал французские романы,чтобы подчеркнуть свои превосходство и некую недосягаемость, бросивший однажды Сталину, который перечислял в присущей ему неторопливой манере ряд вопросов – „первое, второе, третье…” – , „Бросьте перечислять ваши глупости!,“ и чья речь в Тбилиси в 1924г. на траурном митинге, посвященном смерти Ленина -, была демонстрацией того, что весь ораторский пыл и талант Троцкого были направлены на то, чтобы убедить собравшихся в окончательной и бесповоротной кончине Ленина. „Ленина нет! Нет Ленина более!“ Эти начальные фразы буквально пронзают слух и сознание слушателя и читателя. Людей надо было убедить в том, что тот, кто был вождем, возглавлял, ушел, притом безвозвратно. И поприще освободилось. Все это вполне объяснимо. Ибо перед ним замаячила заманчивая перспектива, стать вождем партии. Вряд ли такой человек как Троцкий, по словам Ленина чрезмерно хватающий самоуверенностью, стал бы церемониться с кем-либо и тем более делиться властью. По всей вероятности, большевики основательно усвоили один из лозунгов Великой французской революции, что „побежденные партии должны исчезнуть,“ брошенный кстати не якобинцами, Дантоном, Маратом или Робеспьером, а овеянными славой пламенных ораторов,изящных памфлетистов и нареченными аристократией разума жирондостами, в частности одним из их вождей Жеромом Петионом (33, с.486). При склонности к таким традициям и ценностям, с учетом того политического опыта, который можно было почерпнуть из истории царской России, вполне уместным кажется объяснение всех происшедших событий видным деятелем Коммунистической партии и Советского государства В.И.Молотовым: „Не мы их, так они нас.“ Борьба за первенство, за власть не терпит послаблений. „Только мертвые не возвращаются,“- 40 41 поэтому внимательно следят за пульсом развития событий. „Все великие полководцы преуспели благодаря следованию правилам своего ремесла – прилагали свои усилия, сообразовывали их с препятствиями, которые встречали на своем пути,“ – говорил Наполеон (56, p.470). Могущество, дееспособность черпаются из вселенной, которая питает их своими силами (56, p.471).Следовательно, великий, могучий человек, будь то правитель, мыслитель, созидатель, деятель любой жизненной, человеческой стези, на которой он предстает в качестве совершенства, которое может быть в этой области, является воплощением своего единства со вселенной. Он выходит за рамки своего непосредственного бытия и становится неким воплощением мировой, всемирно-исторической воли. Разум подобного человека, соответствующий законам вселенского развития, шагает в ногу с его явлениями и черпает мощь в их силе. Человек- продукт явлений и следует в их фарватере. Все, что происходит во вселенной, происходит в первую очередь с ним. Он вбирает в себя и выражает все экономические, общественные и политические явления, которые происходят в мире. Следовательно, их осуществление – результат единства субъективного момента, который привносится подобной могучей личностью, и наиболее общих, объективных факторов. И вряд ли стоит нарекать подобную личность авантюристом, прохиндеем и т.п. который околпачивает доверчивых и наивных сограждан. Каждый человек, обладающий этим умением, способностью доминировать, что подразумевает не какие-то особые таланты, а буквально хватку школьного директора или военного командира объезжать людей, причем, без особого труда, практически без сопротивления добивается их повиновения (56, p.472). В общественной жизни всегда достаточно места, где может развернуться некая сила и в таком случае в ее распоряжении пребывает довольно-таки большое количество подчиненных. Общество это не что иное, как стезя соперничества, и на этой стезе первенство принадлежит лучшему. В данном случае это соперничество походит на естественный отбор, борьбу самцов за первенство в стаде. И вот здесь вопрос сводится к следующему фактору, на котором сошлись два мыслителя-соотечественника, разИстория избрала его первопроходцем империи. Будущее было за империей. Так что субъективный фактор, каким бы отрицательным он ни казался с точки зрения нравственности, политических ценностей, благих намерений, ни в коем случaе не искажает чего-либо и тем более не отвращает общество от земли обетованной. Вмешательство субъективного фактора не вызывает беспорядка и не будоражит зеркальную гладь исторического развития. История не может быть рассмотрена без сильных страстей, эмоций, более того, существовать без них на том основании, что она занимается изучением взаимоотношений между людьми исходя из причинно-следственной связи (72, p.5.). Когда говорят о захвате власти одним человеком, обычно это связывают лишь с его абсолютно отрицательными личными качествами. Полностью игнорируются те объективные условия, которые обусловливают, как бы готовят закономерное возвышение личности и принятие ее подчиненной массой. Но в этом возвышении не следует видеть результат лишь насильственных действий. Ведь это личности, их свойства притягивают людей, благодаря чему им удается вести за собой общество и направлять его действия. Их магнетизм, харизма наделены материальной и духовной силой. Вокруг них всегда создаются неисчислимые возможности для осуществления различных деяний. Жизнь является процессом поиска, стремления обрести силу, могущество, власть и всем этим насыщена вселенная. Изощренная личность достаточно осведомлена и преисполнена решительности осуществить эту задачу. Тем самым она являет конечную цель вселенского развития посредством неуклонного приложения своей непоколебимой воли к осуществлению этой цели (56,p.469.). Подобная преуспевающая личность, притягивающая массы своей харизмой, не ограничивается этим психологическим воздействием. В ее арсенале анализа есть и осмысление причинно-следственной связи в общественных явлениях касательно того, что ничего не происходит просто так, что всему есть соответствующая причина. Самые решительные деятели и непоколебимые натуры являются самыми убежденными сторонниками признания закономерного исхода любого явления и 42 43 индивидуализма эпохи Возрождения, когда индивид стремился возвыситься, предстать на всеобщее обозрение и снискать себе восторг и похвалу окружающих благодаря своим деяниям, индивидуализм нового времени или же, как его называет Алексис де Токвиль „демократический индивидуализм“ сводится к стремлению личности быть предоставленной самой себе для того, чтобы развивать свои интересы, следовать своим вкусам и углубляться в свои сокровенные чувства (71, p.119).Подобное общество, точнее индивиды всячески стараются обеспечить себя от вмешательства извне, в особенности путем безразличия и равнодушия к окружающему.Ну а если пропитанное подобным индивидуализмом общество позволит эгоистически настроенной части возобладать над ним, то установленная ею форма правления будет выражением существующей политической культуры. Последняя питает общество и принимает форму конкретных властных структур (57, p. 333). Установление власти, некая непререкаемость ее авторитета и положение того, кто ею обладает, сопряжены еще с одним моментом. Личная власть зиждется не только на праве иметь ее. Осознание ее законности проистекает из восприятия различия, сопровождающего отправление власти. Власть имущий как бы демонстрирует, а подчиненные воспринимают фактор некой недосягаемости, которая характеризует власть как явление. Это некие могущество, самоуверенность или же таинственность, являющиеся составными власти, непостижимые для подчиненных. Именно это различие порождает страх и уважение. Согласно Гегелю власть воспринимается законной, когда соприкасающееся с ней другое лицо ощущает властвующего в другом, отличном мире силы (71, p.154). Законность личной власти обосновывается ее осмыслением как способной судить и убеждать. Благодаря своей внутренней силе власть имущий может постигнуть нечто в подчиненном, чего этот последний не знает. Это может быть определено как опасение человека быть постигнутым, „прочитанным.“ В глазах других власть имущий способен на это, он видит насквозь и может судить о них. В древнем мире и отчасти в современном, наделенные властью господствовали в значительной степени за счет этой способности. деленныe целым столетием. Рассматривая вопрос о соперничестве, замечательный американский поэт и философ XIX в. Ральф Уолдо Эмерсон говорит, что энциклопедические знания не обеспечивают первенства; тут дело решает личная напористость и пробивной характер. А в XX в. его же соотечественник Джон Гэлбрейт писал, что властью овладевает не тот, кто обладает обширными знаниями, а тот, кто по неведению своему верит, что знает и способен убедить других в этом (61, p.574).Общество это нечто вроде войска, которое состоит из мыслящих и действующих людей. Между ними идет постоянное соперничество и первенство отходит к лучшему. На этой стезе всегда найдется место самой решительной личности, а она, устремляясь вперед, к свой цели, в то же время обеспечивает пространство для своих последователей. Большинство не обладает этими качествами, силой воли и решительностью, уверенностью в собственных силах и потому первенство остается за теми, кто наделен этими свойствами. Это отнюдь не значит, что знания, интеллект отступают на второй план. Образованность Наполеона восхищала окружающих еще в дни его молодости, ну а потом еще в большей степени уже и в зрелые годы (46, сc.305-305). Гай Юлий Цезарь был человеком исключительного широкого диапазона и по широте знаний и блестящей культуре ума стоял в первых рядах великих людей античного мира (53, p.169., 45, с.298.). В данном случае ситуация роднит правителя с военачальником. Когда говорят, что какой-либо военачальник имеет выдающийся ум, но лишен таких волевых качеств, как решительность и моральное мужество, то это значит, что ум у него не тот, который нужен полководцу. Подлинный ум полководца (правителя-Ив.М.) не может быть у человека робкого, бeзвольного, слабохарактерного (45, c.223). Личность, которая возобладает над массой, действительно обязана ей в этом, а именно в следующем смысле. Каждая из сторон предстает в данном случае конкретными свойствами духа. Герой эгоистичен, т.е. его сознание пропитано страстной и необъятной любовью к себe, что побуждает его оставить побоку чувства и стремления остальных и следовать только своим желаниям. Окружающая героя масса тоже наделена индивидуализмом. Однако в отличиe от 44 45 сопряжено с фактором страха (25, сс. 80-81). В таком случае величие правителя зависит от его способности создать вокруг себя некий ореол непостижимого верховного существа, чье недовольство может принять ужасающие размеры, а исходящие от него блага – непредсказуемы в плане масштабов и сферы благодеяний. Деятельность правителя преследует следующую цель: придать своей власти образ силы.Следуя этой цели, властитель часто обращается к простым и ясным образам. Но поиск подобных образов, хоть и является разумным путем, но в то же время содержит в себе и некую опасность, ибо одно из самых подавляющих убеждений, которые самодержец может возбудить в сознании людей то, согласно которому все, что он делает, характеризуется в их сознании четкостью и ясностью. Все искренне, абсолютно подходит ко всему, ничего не укрыто. Одним словом, тут нечему и противиться, все как на ладони. Согласно Я. Буркхардту современные тираны доводят упрощение до предела. Авторитарные режимы прибегают к следующей формуле: „Фюрер или дуче были воплощением сильной личности, нежели компетентного руководителя“ (71, p.165). Подобная личность могла быть простой, ясной и сильной, на что не способна громоздкая и лишенная гибкости бюрократия. Ссылаясь на достоинства простоты, авторитарные вожди отбрасывают в сторону идею обычных методов управления. Но насколько эта идея упрощения и пренебрежения обычными методами управления является детищем умозрения и волюнтаризма вождей ХХв., тех же вышеупомянутых фюрера и дуче? Что подводит их к этому, на каком основании появляется убеждение в том, что они способны лучше справиться с государственными делами, будучи поддержаны горсткой преданных соратников, нежели многочисленным чиновничьим аппаратом. В этом случае следует обратиться к истории и изречению, которое датируется XVIIв. и, на наш взгляд, сможет потеснить положение Я. Буркхардта а возможно даже выступит в качестве пионера подобного предположения. Речь идет о следующем. Накануне роспуска охвостья Долгого парламента Кромвель встретился с группой парламентских депутатов, чтобы обсудить с ними возможные варианты будущего политического устройПравители крето-микенской культуры были провидцами, они могли заглянуть в личность. Ибо, знахарь (колдун) может судить о душевном состоянии своего подопечного, ибо как полагают, он способен узреть внутреннее состояние его тела (71, p.157). Самые ценные свойства главнокомандующего предстают в качестве некой точки отсчета, наличие которой обосновывает его право судить о наличии тех или иных качеств у его солдат и офицеров. Он способен вникнуть и определить их боевые качества, а они нет. Могущество, благодаря которому правитель может судить (оценивать) подчиненных ему лиц, одновременно наделяет его способностью убеждать или успокаивать их. Поскольку он сильный, могучий, постольку он может защищать и покровительствовать. В обществах, где нет жестких и строго очерченных социальных рамок, власть имущий имеет эту миссию убеждения. Он убеждает, что выполняемые ими обязанности (повседневные) выходят за рамки рутинных действий и имеют большое значение. Это некое социальное взбадривание. Тем самым он вселяет в них ощущение социальной значимости. Человек обретает уверенность того, что его повседневная деятельность имеет гораздо большее значение для общества чем, он думал раньше. В сущности самой власти объединены страх и уважение, которые вызывает к себе обладающий этой властью. Согласно одному из положений фактор страха является важнейшей основой психологической законности властителя. Эта тема той известной главы „Государя“ Макиавелли, в которой он вопрошает: что лучше для государя – быть любимым или устрашающим. В этом отношении великий теоретик власти предлагает исключительно интересное соображение. Он поначалу говорит, что желательно располагать и тем, и другим. Однако совмещение этих двух качеств крайне трудно. Поэтому, по его мнению, в случае необходимости надо отказаться от одного из них. Исходя из этого, гораздо лучше внушать страх, нежели снискать любовь. Люди, по его мнению, в целом неблагодарны, колеблющиеся, двуличны, трусливы и алчны. Они льнут к властителю пока он благодетельствует по отношению к ним. Но как только ему станет угрожать опасность, они сразу же отворачиваются от него. Так что, согласно Макиавелли, личное правление обязательно должно быть 46 47 ГЛАВА V. ПРЕТЕНЗИИ НА ВЛАСТЬ И ИХ ОБОСНОВАННОСТЬ. Английская революция (гражданская война) началась и велась в защиту традиционных английских свобод от поползновений абсолютизма Стюартов. Прослеживая ход военных действий, можно без экивоков заявить, что победа в ней была одержана парламентом исключительно благодаря военно-организаторскому таланту и идейной одухотворенности Оливера Кромвеля и фанатической самоотверженности его „железнобоких“, которые в идейном и нравственном отношениях питались именно ценностями, исповедуемыми их великим командиром. Прежде чем хотя бы беглым взглядом окинуть блистательные победы Кромвеля и его „железнобоких“ именно в плане их видения как результата не только новшеств в военной тактике, а претворения в жизнь новой военной идеологии, мы хотим заострить внимание на одном высказывании Кромвеля, которое характеризует его именно как личность непреклонную и ставившую выше всего свои принципы и идеи. „Милорд, если это так, то зачем мы тогда вообще взялись за оружие? Тогда заключим мир, ведь такого подходящего времени никогда не было,“ — отпарировал Кромвель графу Манчестеру, главнокомандующему парламентской армией, когда тот не переставал причитать, что король остается королем, даже проиграв 99 сражений из 100 (60, p.184). Эти слова яркое доказательство тому, что перед нами не только человек, блестяще владеющий шпагой, но и непоколебимо убежденный в правоте своего дела,вождь, который верит, что правоту его дела осеняет божественная длань провидения. Одухотворенный подобным сознанием человек ни в коем случае не будет отвращен от своей цели. Такой человек преодолеет любое препятствие на своем пути, ибо „он подсознательно чувствует покровительство херувима своего удела, своей доли“ (56, p.453). Однако в данном случае дело не ограничивается провиденциализмом, покровительством вселенских сил и предопределением высшей, абстрактной закономерности. После указанной перепалки на заседании Военного Совета парламентских войск близ Доннингтон-Касла граф Манчестер пошел ства Англии. Именно тогда Кромвель поделился своим мнением с представителями законодательной власти насчет того, что „власть должна перейти к тем, кто лучше будет ею распоряжаться и что пять или шесть человек гораздо лучше будут управляться государственными делами в один день, чем ныне действующей парламент в течение ста дней“ (60, p.523). Но за этим условно коллективистским управлением с абсолютно символической цифрой 5-6 человек естественно стояла идея личного управления. Ведь недаром в беседе с Бальстродом Уайтлоком Кромвель, обрушив беспощадную критику на охвостье и фактически требуя его роспуска, вдруг обратился к собеседнику со словами: „А что если человек объявит себя королем?” Ответ Уайтлока был краток: “Это принесет больше невзгод, нежели благ“ (60, p.523). А далее Уайтлок стал излагать весьма интересное соображене: „Это низведет суть вопроса к тому, кому быть королем, Кромвелю или Стюарту.Будет лучше заключтиь договор с Чальзом Стюартом“ (т.е. сыном казненного короля-Ив.М.) (65, р.134). Следовательно, к тому времени Кромвель уже вынашивал идею единоличной, в частности своей власти Но и общественное мнение в Англии уже в период республики склонялось к установлению единоличного правления в какой либо форме. По всей вероятности, это было наиболее привычным и приемлемым для тогдашнего общества. Но самое главное и интересное – объяснить (естественно по мере возможности) предпосылки появления подобных честолюбивых замыслов и степень их обоснованности. Чем вызвано появление подобных желаний? Раскрыть этот вопрос мы вновь хотим на примере английской революции. 48 49 драгуны, за которыми последовала конница. Первую волну атаки возглавил сам Кромвель. По свидетельству очевидцев, перед атакой конницы над полем битвы раздалось пронзительное пение псалмов, с которым „железнобокие“ Кромвеля шли в атаку. При первых ружейных залпах под Кромвелем была убита лошадь (т.е. мог быть убит он сам-Ив.М.).Вскочив на другую, он вновь бросился в атаку. Роялисты были разбиты (60, p.137). Примеры подобных победоносных сражений могут быть перечислены в большом количестве. И все они являются демонстрацией исключительного военного таланта Кромвеля, о котором, увы, в первую очередь вспоминают как об узурпаторе. Во времена последующих революций им буквально пугали честолюбивых генералов, предвидя в них диктаторские помыслы и устремления. Доказательством тому является фраза, брошенная комиссарами Конвента времен Великой французкой буржуазной революции генералу Дюмурье. Комиссары пригрозили честолюбивому генералу, что если он хочет стать Кромвелем, то комиссары станут Брутами. Противостояние Цезарей и Кромвелей с одной стороны, а Брутов и Кассиев с другой – вечно. Но угрозы и реальные условия для их претворения в жизнь требуют подходящего времени. Комиссары Конвента времен террора наводили страх даже на овеянных славой генералов. Дюмурье спасся бегством, де Кюстин, Вестeрман и Ронсен были казнены. Кстати, главный обвинитель Революционного трибунала Фукье-Тенвиль назвал Ронсена новым Кромвелем. Но настало время и овеянный славой своего первого итальянского похода Наполеон обрушился с критикой на комиссаров Директории Саличетти и Гаро. И критика эта, кстати, вполне справедливая, была встречена молчанием (54, pp.136-137). Религиозный пыл и одухотворенность Кромвеля и его воинов были столь высоки, что победы „железнобоких“ рассматривались ими в первую очередь как результат и выражение их богоугодности и благоволения божественной воли. Они были избранниками Божьими, его ратниками.Это достаточно хорошо видно в тогдашних выражениях и в военных отчетах самого Кромвеля. Его единомышленники были убеждены, что у святых на устах должна быть хвала Господу, а в руках – обоюдоострый меч (60, pp.122-123). А сам Кромвель еще дальше. Он не только обвинил Кромвеля в неповиновении, мятеже, стремлении уничтожить корону и аристократию, покровительстве наиболее крайним сектантам, но и вместе с графом Эссексом стал вынашивать планы привлечения Кромвеля к судебной ответственности, советуясь для этого с крупнейшими адвокатами страны. Но адвокаты и среди них вышеупомянутый Бальстрод Уайтлок отговорили обоих генералов и поддерживавших их пэров возбуждать процесс, указывая на недостаточность улик (1,с.185). Ну а верхом доказательства того, что Кромвель был нужен, что без него не обойтись и, наконец, что он творил правду своего времени было нераспространение на него Билля о самоотречении. За этим актом стояли главнокомандующий сэр Томас Ферфакс, высший офицерский состав и население столицы, чьи требования были выражены петицией, которая была подана сперва палате лордов, а затем палате общин от имени лорда-мэра и муниципального совета Лондона (1, c.187). Таким образом, претензии, жажда власти Кромвеля отнюдь не были каким-то импульсивным порывом, своеобразным „головокружением от успехов,“ неким опьянением, вдруг охватившим его в 1653г., за чем последовал роспуск охвостья. Это результат умственного и духовного роста, обретения и осмысления личностного могущества, убеждения в реальном, осязаемом превосходстве над окружающими. Подобные ощущения должны воплотиться в соответствующие, деятельные предприятия. Ну а оставлять их побоку, оставаться в тени просто недопустимо! Хотя, истинно великая личность, достигшая подобного состояния, и не допустит этого. Именно это убеждение, которым был преисполнен Кромвель и, что еще более важно, которым он одухотворял своих железнобоких легли, в основу победы парламентской армии. Мы не станем обременять строки (да не будет это сочтено за пренебрежение или неуважение) перечислением или описанием сражений. Здесь на передний план выступит не только звон шпаг и ружейная пальба, но и моральный настрой, как это было например, в битве при Уинсби 10 октярбя 1643г., в которой объединенные парламентские войска под командой Манчестера, Кромвеля и Ферфакса преградили путь войскам роялистов под командой сэра Джона Хендерсона. Сражение начали 50 51 числе и Кромвель) осознавали. Именно такою рассматривал этот ратник Божий всю свою деятельность (и в первую очередь на поле брани) и наверно поэтому его излюбленным псалмом был 68-ой, начинающийся словами: „Да восстанет Бог и да расточатся враги Его!“. Поэтому, на наш взгляд, вряд ли стоит порицать человека за то что он стремится к могуществу, власти. Ведь жизнь это – погоня за властью, могуществом. Именно этим явлением насыщен мир. Вышколивший себя человек, осмысливший свои знания и достаточно отважный, чтобы воплотить их в жизнь, т.е. способный превозмочь все препятствия на пути к осуществлению поставленной им задачи, является той конечной целью, на достижение которой направлены все творческие,созидательные силы вселенной (56,p. 469). Ну а то, как он воплощает в жизнь свои силы и умения зависит от веления времени и конкретных условий, в которых ему приходится действовать. Путь, который подобные люди проходят для того, чтобы достичь вершины, ведет их к конечному успеху не благодаря какому-то случайному стечению обстоятельств, а в силу строгой, упорядоченной закономерности. Они преуспевают не благодаря случайной удачливости, везению, а в силу постижения ими причинно-следственной связи как основы всех происходящих в мире явлений (там же). Именно наиболее решительные натуры демонстрируют свою (пусть даже подсознательную) веру в незыблемость подобной закономерности. Как уже было сказано ранее,большинство людей находятся в неком скованном состоянии, вызванном нерешительностью, неуверенностью в себе, порой страхом. Именно это и придает силы решительным и активным людям, подхлестывает их, ибо большинство лишено уверенности в себе и изначальной способности предпринять что-либо. Вряд ли стоит порицать личность за то, что она стремится выделиться из массы, следовать своему убеждению, но не ради себя а ради того, чтобы повести эту массу по иному, новому пути. В противном случае человечество могло бы застыть на одном месте. Успех зависит от общего физического и духовного склада личности, (Ральф Эмерсон пользуется термином „конституция“ (56,p.470), т.е. всего того, что есть человек в единстве своего внешнего и внутак объяснял свои победы: „Господь даровал нам славную победу. Богу было угодно, чтобы горстка людей склонила чашу весов в свою пользу,“-писал он после сражения под Болтоном 13 мая 1644г. (60, p.125). Победа для него была в первую очередь выражением воли Божьей и благосклонности Бога по отношению к тем, кто творил правое дело, ибо они были честными, добродетельными, Божьими людьми. Именно таким убеждением он был пропитан накануне сражения при Несби 14 июня 1645г. и выражал это воинственными возгласами, шутками и задорным смехом, подбадривая своих воинов. „С улыбкой на лице я воздавал хвалу Господу за то, что он даровал мне уверенность в победе, ибо только Бог может из ничего обратить во прах все существующее,“- вспоминал позднее Кромвель. Его смех и улыбка были выражением убеждения, что правота заключает в себе силу (74, p.195).Таким же убеждением было проникнуто его письмо спикеру палаты общин Уильяму Лентоллу, направленное после сражения при Несби. „Сэр, это не что иное, как рука Божья и ему одному принадлежит слава этой победы“ (74, p.212). Непоколебимая уверенность в правоте своего дела, убеждение в том, что он является избранником Божьим, пренебрежение обычными, повседневными благами и даже нормам напр. оставлявшая желать лучшего одежда, грубоватая речь, вместо напыщенных и вычурных выражений, склонность резать правду-матку (60, pp.77‑79, 82-83), все эти черты характера Кромвеля свидетельствуют, что его стремление завладеть властью, возвыситься над окружающими – не примитивная самоцель, вызванная желанием обеспечить себе сытую жизнь. Человек с подобным мелким желанием не смог бы на бивуаках греться у костра вместе со своими солдатами, обмениваться с ними шутками и слушать их грубоватые армейские песни (74, p.320). Он и его соратники, будучи проникнуты непоколебимой верой в ветхозаветного Бога битв, были готовы сражаться за Него до последнего и умереть за Него (74, р.321). Поэтому, на наш взгляд, им двигала не столько голая жажда личного возвышения, сколько созерцание и осмысление всего этого как свершения божественной воли, орудием которой осознавали себя пуританe. Это была вершина нравственного бытия воинов-пуритан, ратников Божьих, какими они себя (в том 52 53 шительный, стойкий и не отступает ни перед чем ради достижения своей цели (56, p.443). В ряде случаев нам приходится сталкиваться с порицанием, высказанным в адрес того или иного исторического деятеля за то, что он захватил власть, установил над всем единоличный контроль, устранил соперников и т.п. В таком случае создается впечатление, что авторы подобных критических замечаний забывают о том, что люди жаждут расширить ареал приложения своих способностей, стремятся еще громче заявить о себе и на этой стезе они ограничены всего лишь пределами своего воображения. Каждому хочется быть богоподобным, лишь бы это было возможно. И есть определенное количество людей, столь одержимых жаждой подобного возвышения, что они просто-напросто не приемлют мысли о невозможности осуществления своего желания. Подобные люди, по мнeнию Б.Рассела, скроены наподобие мильтоновского сатаны из „Потерянного рая,“ ибо соединяют в себе величие и могущество личности с непокорным, бунтарским духом, так как не хотят пребывать в тех рамках, которые установлены в качестве свидетельства ограниченности сил и возможностей человека (69, p.3). Однако порицая личность за узурпацию власти и последовавшие за нею насильственные действия, критики почему-то забывают, что этот конкретный правитель (пусть даже узурпатор)выступает на авансцене истории в конкретную эпоху, в конкретной стране и является носителем исключительно конкретных ценностей, присущих стране,эпохе, народу. Все это в совокупности обеспечивает установление этой конкретной власти, которую отправляет данная личность, но не как конкретный человек, носитель определенных человеческих качеств, а как определенный правитель. Он действует и вершит свои деяния в так называемых своих условиях и своей среде и выражает себя в соответствии со своей природой и присущими ему чертами (79). Подобно вулкану, который абсолютно естественен (хотя и приносит неисчислимые бедствия при извержении) в природных условиях, именно таким же образом даже самый жестокий и безжалостный правитель должен быть сочтен за абсолютно естественное и закономерное явление, соответствующее конкретной стране и треннего мира. Это его ум и воля, эти две части души, как называли их древние греки.Единство ума и стремления обусловливают движение и именно это по Аристотелю является волей (45,cc.232- 233). Духовная мощь, дееспособность, предприимчивость черпаются человеком из вселенной, неотъемлемой составной частью которой он является. Разум, действующий в соответствии с ее всеобщими законами, идет в ногу с ее явлениями и поэтому наделен их силой. Человек – продукт явлений и следует в их фарватере. Все, что имеет место во вселенной, в первую очередь происходит с ним, воздействует на него. Он — выражение происходящих в мире явлений (56, p.471). И поэтому человек, хорошо знающий людей, может судить о самых разнообразных явлениях, которые происходят в жизни общества. Исходя из этого, такой человек способен приковывать к себе внимание людей не только своими суждениями , но и умением воздействовать на них, даже предписывать им что и как они должны делать. Как уже было сказано выше, тут решающую роль играют не какие-то исключительные таланты, а наличие внутренней способности и наблюдательного глаза, присущие школьному директору или военному командиру, способным „прочитать“, раскусить человека, с которым они общаются, увидеть его насквозь. И в таком случае они без всякого сопротивления или же зависти позволяют герою верховодить, командовать ими. Человеку, носителю могучего духа, всегда найдется место где развернуться и, запуская свое предприятие, он вовлекает в этот водоворот огромное количество людей. Общество – это войско мыслителей и лучшие умы всегда занимают достойное им место. Соперничество, борьба за власть – самое обычное явление. Но еще более непреложным и неопровержимым положением в такой борьбе является то, что победа остается не за тем, кто наделен исключительно большими, чуть ли не энциклопедическими знаниями, образованностью и эрудицией (хотя они сами по себе являются исключительно ценными приобретениями и во многом обеспечивают успех в самых различных направлениях), а за тем: кто более решителен, напорист, и порой, идет напролом. При таком соперничестве победитель превосходит побежденного лишь в одном: он более ре- 54 55 своеобразное мерило народа, характеризующее его способности. Но тут на передний план выступает фактор личности героя, его личных качеств.. Каким будет этот герой, каковы будут исповедуемые им ценности и какими будут поставеленные им задачи? А они будут такими, на какие способен сам народ, исходя из его исторических традиций, уровня политической культуры, общественного сознания, исповедуемых им ценностей. Поэтому его наивысшая цель будет сформулирована исходя из всех вышеуказанных факторов и они же определят путь, методы и средства достижения этих целей. Именно поэтому каждая из стран, пройдя через горнило революционных бурь, породила героя, который вывел ее из революционного хаоса. Т.е. герои появились, ибо они должны были появиться, как говорит Ральф Эмерсон. Но каждая из стран породила его на свой лад. В суровой, пуританской Англии появился такой же суровый, набожный, богобоязенный и непреклонный Кромвель с его „железнобокими“ и „святыми“, которые фанатично были преданы ветхозаветнему Богу. Революционный романтизм французов времен Великой революции, подражавших и преклонявших колени перед античностью, породил насыщенного исключительным революционным романтизмом Наполeона, романтика шпаги, который своей ярчайшей индивидуальностью выступил как некая реакция романтической эпохи на всеобщую уравниловку революции. Ну а в СССР, который будучи многонациональным единством, в политическом отношении все же преобладала русская государственная традиция при наличии в ней самодержавия, фактора могучей, всеподминающей под себя силы, не позволяющей (в силу своих масштабов) обойти личность Ивана Грозного с его опричниной, многовековым крепостничеством, отмененным немногим более полувека до Октябрьской революции, легко возобладали большевизм, с его исключительной приверженностью идее диктатуры пролетариата, однопартийной системой и командно-административными методами. При наличии вышеуказанных моментов и в условиях острой политической борьбы за место вождя партии ко двору пришлась опять-таки, подобно Кромвелю, суровая и непреклонная личность Сталина. конкретному времени, в течение которого протекает деятельность этого правителя. Более того, он – творение своего времени, своего общества,его истории и политической культуры. Он всего лишь человеческое существо, наделенное обыкновенными человеческими чертами. Подобно растению, он растет в соответствии со своими внутренними, т.н. конституционными, нравственно-физиологическими и психическими свойствами в соответствии с той окружающей средой, где протекает его деятельность. История породила его как деятеля именно для того времени, для того общества, страны, в соответствии со всеми теми явлениями, которые происходят там и в то время. Могут возразить, что порой (а то и всегда) он творил ужасы. Но почему тогда ему не препятствовали, не устранили или обезвредили с самого начала? А вдруг он родился бы в другое время? Нет, однако ж! Он родился именно тогда и там, где произошло это конкретное событие. Именно так было сказано о Наполеоне: „Такой человек был нужен. И такой человек появился на свет!“ (57, p.214). Нельзя не согласиться с правотой этого положения. Революция, гражданская война ввергают общество в неизведанные им до того потрясения. Общество выпадает из обычной, проторенной колеи и оказывается в новом для него русле. Это некая чрезвычайная ситуация. И вот тут происходит своеобразное испытание общества. А именно, на что способно общество? Опустится ли оно до преследования узких, частных, индивидуальных целей, когда люди проникнуты принципами, согласно которым каждый сам за себя, или же отдельные индивиды найдут в себе способность к единению, и осознав преобладание всеобщего над сугубо узким и индивидуально-эгоистическим, выступят из создавшегося хаоса благодаря тому, что сольются в единую, монолитную и целенаправленно действующую единицу. И вот тут-то и важен момент личности. Эта личность должна повести народ вперед, поставив перед ним определенную цель и тем самым вывести общество из хаоса. И общество обязательно порождает такую личность, которая воплощает в себе самые сокровенные чаяния и стремления народа. Появление подобного героя свидетельствует о некой общественно-политической дееспособности народа, о том, что он не обречен остаться на обочине истории. Он — 56 57 противостоял ей. Каковы были их политические убеждения, планы, методы? Неужели все они были добрыми, скромными, застенчивыми и исповедовали самые гуманные ценности? Обычно жертв революционного террора разных времен и революций изображают такими, какими они предстают под конец, у последней черты, в виде этаких невинных существ, поглощенных беспощадным кровавым потоком. Но почему-то забывают, что этот кровавый поток в значительной степени был запущен именно ими. Многочисленные тому свидетельства представляет нам Великая французская буржуазная революция. На начальном этапе революции в Париже на улице разъяренная толпа растерзала двух королевских чиновников – Фулона и Бертье. Когда об этом сообщили видному деятелю революции того времени Антуану Барнаву, то он с раздражением заметил: „Была ли эта пролитая кровь невинна и чиста, чтобы о ней сожалеть?“ (55, p.90). В данном случае фейянтинец Барнав, политик умеренного толка, подразумевал следующее – насколько Фулон и Бертье, будучи королевскими чиновниками, не были причастны к угнетению народа. Как королевские чиновники, они, по мнению Барнава, не могли быть в стороне от антинародной политики. Следовательно, об их смерти не следовало и сожалеть. Стремясь к установлению царства свободы, равенства и братства, революционеры ни во что не ставили даже человеческую жизнь, тем более, если то была жизнь угнетателя.Но интересно, вспомнил ли Барнав свои слова, когда его вели на гильотину? Не менее энергичным и деятельным в этом отношении был Дантон. Пламенный трибун, организатор национальной обороны, величайший, по словам Маркса, мастер революционной тактики, к осуществлению лозунгов которого в своих предоктябрьских письмах призывал Ленин (20, с.384), не колеблясь прибегал к террору и насильственным мерам. Об этом свидетельствуют как письменные источники, так и слова самого Дантона. Речь идет о т.н. сентябрьских убийствах 1792г., когда в результате резни, длившейся в течение шести дней в тюрьмах и в Париже вообще были убиты 1368 человек (48, с.140), почти столько, сколько было казнено в течение 49 дней после введения Прериальского декрета в июне 1794г. об усилении террора.В беседе с герцогом Шартрским, будущим королем Критики героя могут возразить, что он не был добрым, чутким и т.п. Подобных критиков следует отослать к итальянской поговорке, которая гласит: „Хотите преуспеть? Не старайтесь быть слишком хорошим!“ (57, p.214). Впору вспомнить и Гегеля, который пишет, что „нельзя…предъявлять к всемирно-историческим деяниям и к совершающим их лицам моральные требования, которые неуместны по отношению к ним. Против них не должны раздаваться скучные жалобы о личных добродетелях, искренности, смирении, любви к людям и сострадательности“ (7,с.70). Да, они действуют исходя из своих интересов. А интерес является главной движушей силой, которая обусловливает деятельность личности, движет ею. Интерес является самой существенной составной политики, политической жизни, не подвержен изменениям в силу места и времени (80, p.6). Этим маститым теоретическим положениям вторит и изречение, принадлежащее, пожалуй, и не менее маститому политику, который безусловно, исходил из своего собственного опыта: „Даже поверхностное изучение человеческой природы убеждает нас в том, что большинство человечества действует, руководствуясь своим интересом.Общественная добродетель временами побуждает человека быть беспристрастным,но она неспособна установить соответствие положения дел с общеспринятыми запросами и требованиями жизни. Мало кто способен принести в жертву свои собственные интересы общественному благосостоянию. Нет смысла порицать за это человеческую природу, опыт всех времен и народов тому подтверждение. Нам пришлось бы основательно переделать человеческую природу, чтобы достичь противоположных результатов. Поэтому, любое общественное учреждение, не основанное на этом непреложном, обречено на провал,“ — писал Джордж Вашингтон (80,p.6). Выражаем надежду, что изречение отца-основателя флагмана современных свободы и демократии не будет оспариваться. Следовательно, в процессе политической борьбы мало кто помнит о принципах добродетели. Сремящиеся к власти оставляют их побоку, и вовсе не из-за того, что их нравственность оставляет желать лучшего. Даже критикуя подобную личность, нельзя рассматривать ее односторонне, точнее только лишь ее. А ведь это порой случается. Обязательно надо выяснить, кто 58 59 собой образец отчаянного вопля души в преддверии кровавого исхода (38, с.181), в свое время требовал, чтобы ежедневно в каждом департаменте (а их во Франции тогда было 83) по меньшей мере был бы казнен хотя бы один человек (48, с.4). Ну а верхом его „доброты“ можно счесть слова, которыми он сопроводил свой визит в мэрию накануне казни эбертистов. По словам Демулена, он посетил мэрию, чтобы убедиться, что приняты все меры для того, чтобы эбертисты были обязательно казнены. Самих же эбертистов и их сторонников он называл „негодяями и проходимцами“ (24, с.140). Как можно видеть, жертвы террора, будучи у власти, сами относились беспoщадно и пренебрежительно к чужой жизни, считая казнь неугодных общему благу, т.е. революции и свободе лиц обычным, необходимым явлением. Но к моменту их собственной кончины они всегда предстают в виде невинных, кристально чистых людей, которые стали жертвой развернутого другими, их противниками террора. Поэтому необходимо пролить свет на этот вопрос и в последующие эпохи, к примеру, на соперничество Сталина и его сторонников с противостоящими им политическими противниками. Каковы были цели, убеждения, стремления и личные качества Троцкого, Зиновьева, Каменева, Рыкова, Бухарина, Радека и др.? Каковы были их цели и какими методами они собирались их достигнуть? Мы всего лишь упомянем вскользь, что согласно заявлению Бухарина коммунизм должен был быть достигнут расстрелами; во время речи Сталина на XV съезде ВКП (б), который заявил, что надо потеснить кулачество, Бухарин с места бросил реплику: „И уничтожить его как класс“. А после казни Зиновьева, Каменева, Рыкова не скрывал своей радости и всячески поносил их. Соперничество – это двухсторонний процесс. Необходимо основательно изучить обе соперничающие стороны. На спортивной арене побеждает тот, кто в совокупности проявляет и максимально мобилизует такие качества, как физическая сила, мастерство в различных приемах и их осуществлении, тактическое мышление, спортивный интеллект, заключающийся в разгадывании сильных и слабых сторон противника и противопоставлении им соответствующих методов действий. Одним словом, надо действовать в высшей степени разумно! Естественно, что тот, кто лишен всех этих Луи-Филиппом, Дантон признался, что эта резня была санкционирована и организована в бытность его, Дантона, министром юстиции (55, p.248). Кстати, он же цинично заявил в сентябрьские дни, что ему „плевать на тех заключенных“ ( 24, с.216). Дантону принадлежала и идея создания Революционного трибунала. Несомненно, подобная мера сдержала бы народ от массовых насильственных действий и бесчинств, которые могли бы последовать в качестве некой мести в условиях обостренного внутриполитического противостояния и поражения на фронте, в частности, измены Дюмурье. Говоря иными словами, Дантон стремился упорядочить народный гнев, направив его в некое четко очерченное русло (55, p.261). Революционный трибунал был особым, чрезвычайным судебным органом и трудно поверить, что, предлагая создать его, Дантон вынашивал какие-либо иллюзии насчет снисходительности такого суда. Нравственно-юридической основой теpрopа как организованной системы являлся закон о подозрительных. Именно Дантон заявил в сентябре 1793г., что ежедневно должна скатиться голова одного аристократа.Тем самым казнь становилась нормой, неотъемлемой составной частью повседневной жизни. Именно это заявление Дантона было положено в основу закона о подозрительных (55, pp.274-275). Но настал час, и Дантон оказался в телеге, в которой осужденных везли на гильотину. Революция была безразлична и беспощадна даже к тем, кто был овеян славой, и неумолимо поглощала их, своих же детей. Интересно, что думал могучий трибун,совершая свой последний путь к площади Грев? Может быть он осознавал закономерность всего содеянного им и более всего стремился оставаться Д А Н Т О Н О М (курсив наш-Ив.М.). Иначе с его уст не сорвалась бы знаменитая, ставшей исторической фраза: „Разве отечество можно унести на подошвах своих башмаков?“ (16, с.63), в ответ на увещевание, что ему надо бежать и скрыться. Именно у последней черты наступил его лучший, величайший час. Смело шагнув в небытие, он обрел бессмертие. Не менее интересно предстает и самая трепетная жертва террoра Камилл Демулен. Человек, чье предсмертное письмо к жене являет 60 61 образом, безупречно выполняет свои действия, вкладывая в них все свои умения и способности, то тогда нам конечно же ничего остается, кроме как похвалить его (79). Не порицать же нам боксера за то, что он сокрушительным ударом послал противника на дощатый настил и, тем самым уберег себя от такой же участи? То же самое следует отнести к бойцу на политической арене в борьбе за власть. Даже если он был жесток. Приблизительно такая же ситуация господствовала в большевистской элите в послеоктябрьский период. Необходимость диктатуры пролетариата была столь господствующей в тогдашней идеологии, что была признана очевидной и непреложной даже во времена перестройки (40, с.72).Поборники идеологии перестройки ратовали за необходимость диктатуры пролетариата (как-будто она к тому времени преобразовалась в ультралиберальную платформу), но на деле их предрекания и предложения обратились в крах коммунистической системы и распад СССР. Интересно, на каком основании авторы строк, обосновывавших необходимость диктатуры пролетариата, хотели увидеть в ней нечто, пропитанное идеями благости, добра, чуть ли некой нежности, причем в послереволюционную пору, когда шла борьба за место и имя вождя партии, а исходя из ее руководящей роли – страны и народа. Спору нет, столь категорические и тем более беспощадные руководящие положения не могли насадить в сознании партийцев и даже общества, которое следовало за ними, каких-либо умиротворяющих, снисходительных умонастроений. А ведь именно эта партия пришла к власти в 1917г., удержала и упрочила ее именно путем насильственного подавления „самого отчаянного, самого бешеного сопротивления, которое всегда оказывали эксплуататоры“ (20, с.492). Поэтому вполне закономерно, что вожди действовали в духе максимы индийского философа IIIв. до н.э. Каутильи. Максима эта гласит: „Тем, кто хочет добиться цели, не следует проявлять милосердия“ (10, с.163). Подобные ценности, принципы политического бытия и тем более власти, пропитанные вышеуказанными положениями, нельзя и даже недопустимо рассматривать таким образом, что сперва последует жестокая, беспощадная расправа с эксплуататорами, а затем, после качеств или располагает ими в недостаточном количестве, оказывается побежденным и, наоборот, победитель наделен ими в изобилии. Все это абсолютно точно применимо к политической арене. Ежели тот, кто победил был жестоким, беспощадным и чуть ли не всесокрушающим, то это еще больше обязывает исследователя быть дотошным и пытливым. Его в первую очередь должно интересовать не то, почему этот победитель был столь отрицательной личностью, а предпосылки, которые обусловили возвышение именно подобной личности, с таким характером и т.п. Ему противостояли, сопротивлялись, пытались свалить, но он превозмог, преодолел все препятствия, превзошел противников в мастерстве ведения боя, даже перехитрил их, т.е., говоря словами Макиавелли, был то львом, то лисой (25, с.84) и под конец даже уничтожил их. Хотя эти противники поступили бы с ним таким же образом, если бы им удалось одолеть его. Ведь вышеупомянутый период весьма напоминает ситуацию, описанную флорентийским секретарем касательно внезапно возникших государств, которые не могут иметь настолько прочных корней,чтобы не быть опрокинутыми первой же бурей, если эти люди, внезапно ставшие князьями, обладают такой доблестью, что им удается подготовить себя к сохранению того, что счастье дало им в руки (25, с.31). При таких условиях правителю, овладевшему властью, несомненно приходится удерживать власть и обезопасить свое положение методами, перечисленными великим флорентийцем (25, с.39). Читая эти строки, можно поверить, что их автор был провидцем и будучи во Флоренции XVIв. практически предрек создание первого в мире рабоче-крестьянского государства, развернувшуюся там борьбу за власть и применяемые там методы управления. Безусловно, это политика с позиции силы, но тогда и в тогдашнем обществе вряд ли подошла бы другая.В политической жизни надо сообразовываться с условиями и обстоятельствами. Нельзя же порицать боксера за то, что он на ринге нокаутировал противника сокрушительным ударом? Соперники сошлись на ринге, чтобы победить, они знают, что пощады тут не будет и что любая малейшая оплошность или беспечность могут быть гибельными и обернуться поражением. И если победитель достигает своей цели благодаря тому, что самым совершенным 62 63 жажды властвовать? Неужели этим желанием был обуреваем лишь один единственный человек – Иосиф Сталин? Ведь, как уже было сказано, среди всех беспредельных желаний, которые обуревают человека, главнейшим является жажда власти и славы (69, p.3). Весьма маловероятно, что подобное чувство не могло возникнуть у видных членов большевистской партии. Несомненно, что вожди большевиков не ограничилоcь бы выполнением своих повседневных, пусть даже очень важных партийных функций. Их не удовлетворила бы роль функционеров! Каждому из них, наверно, очень хотелось поднять знамя партии после смерти Ленина! Весьма заманчивая идея! Ведь за нею маячила слава руководителя огромной страны, вождя мирового пролетариата и вершителя мировой революции! Несомненно, что подобная перспектива должна была разжечь самые большие аппетиты и даже непримиримость и нетерпимость к соперникам в рядах верхушки РКП (б)-ВКП (б). Именно это произошло как после смерти Ленина, так и после смерти Сталина. Пребывание Хрущева во главе КПСС и Советского государства еще раз показало, насколько хрупким и далеким от реального положения дел был т.н. Ленинский проект, насколько во всей этой теории (и ее ценителем г-ном Медведевым) не учитывается субъективный фактор, фактор стремления к власти и борьбы за нее. А ведь в свое время сам Ленин говорил, что политика это на Невская перспектива (знаменитый Невский проспект, т.е. широкий, гладкий путь для беспрепятственного прохождения). В материалах XIX конференции КПСС говорилось о серьезных деформациях политической системы. Здесь конечно подразумевается Сталин, отвративший, как уверяли народ партийные лидеры, светлое коммунистическое будущее. Указывалось также на необходимость преодоления ошибок недавнего прошлого, т.е. т.н. волюнтаризма Хрущева. Но личность и деятельность Хрущева обнажили слабости системы. Все это окончательно подточило авторитет вышеупомянутого проекта и продемонстрировало абсолютную уязвимость (если не беспочвенность и даже химеричность) идеи построения коммунизма. После Хрущева партии приходилось заботиться не о претворении в жизнь идей и норм коммунистической морали, а о том, чтобы предстать перед народом поголовного искоренения зла, наступит эра всеобщего милосердия и благоденствия.Общественно-политическому сознанию трудно, если вообще возможно, вырваться из подобных идеологических тисков. Поэтому вызывает удивление заявление, содержащееся в Материалах XIX партийной конференции, что „на известном этапе политическая система, созданная в результате победы Октябрьской революции, подверглась серьезной деформации“ е (30, с.31). Странно, почему авторы этих строк удивляются варьированию в политическом курсе и желают видеть развитие, строго следующее некой магистральной линии. Наверно потому, что руководящая, властвующая роль партии — объективная необходимость (40, с.76).Следовательно, по мнению авторов материалов, отклонения, варианты просто невозможны. Все подобно догмату должно было соответствовать изначальным установкам. Абсолютная наивность, если не непонимание истории! Выходит, что субъективный момент, или просто какие-либо объективные изменения начисто исключались в истории СССР! Но тут впору вспомнить весьма важное положение, которое гласит,что „классами руководят в цивилизованном обществе политические партии…,которые управляются …группами наиболее авторитетных, влиятельных, опытных, выбираемых на самые ответственные должности лиц, называемых вождями“ (22, с.24). Следовательно, партия изначально строилась на принципах вождизма. Но именно момент вождей создает самое большое неудобство и выступает в качестве камня преткновения на пути победоносного шествия диктатуры пролетариата. Но в каком нравственно-идейном состоянии окажутся сами вожди, прошедшие горнило вышеуказанного насильственного подавления, и тем более, осуществлявшие и возглавлявшие его? Не удержится ли в их сознании необходимость применения этих насильственных методов до некоего победного конца, т.е. до того, когда не будет тех, против кого их можно будет применить? А ведь история революций изобилует примерами, когда вчерашние соратники и даже друзья становились непримиримыми врагами. Кромвель – Лильберн, Робеспьер — Бриссо и Демулен… Насколько вожди, вышедшие из недр большевистской партии, были равнодушны к идее личного возвышения и лишены 64 65 интересом. Ну а в стране Советов победил человек, возглавляющий партию с сильным элементом принуждения. При наличии многовековой традиции самодержавия, теории диктатуры пролетариата и изначального признания наличия принудительной власти во всяком человеческом общежитии (20,с.439), была создана благодатная почва для расширения этого принуждения до исключительно широких масштабов. А в таких случаях дело вполне может дойти и до жестокости. Спору нет, жестокость, беспощадность являются ужасными свойствами. Однако история, к сожалению, полна картинами ужасающей беспощадности. Это нечто вроде гладиаторских боев на арене древнеримского цирка. Или пан или пропал, говорится в таком случае. А ведь в мире власти непростительным грехом является следующее: пройти полпути и оставить дверь открытой для соперников. „Человек, обладающий реальной властью, должен быть достаточно бдителен, чтобы издалека разглядеть опасность – соперников, желающих ухватить свою долю стервятников“ (10, с.325). История беспощадна по отношению к тому, кто в нужный момент не умеет быть беспощадным (64, p.58). Это высказывание Ататюрка касается десантной операции военно-морского флота Антанты у Галлиполи в 1915г. Операция закончилась полным провалом. Англо-французская эскадра практически была разгромлена турками, которых возглавлял немецкий генерал Лиман фон Сандерс. А союзный десант был разгромлен потому, что, несмотря на настоятельные требования первого лорда aдмиралтейства Уинстона Черчилля, верховное военно-морское командование союзников не решилось предпринять вторую атаку после того, как первая волна атаки захлебнулась. Адмирал Джон Фишер не осмелился начать новое наступление, несмотря на поступившую от русских к союзникам разведывательную информацию о том, что у турок боеприпасы были на исходе. Таким образом, нерешительность дорого обошлась союзникам. Весьма яркий факт о губительных результатах нерешительности в политической борьбе выдает и античная история. Во время гражданской войны в древнем Риме, которая последовала после убийства Цезаря, Сескст Помпей, сын Гнея Помпея Великого, в распоряжении которого был большой флот, противостоял второму триумвирав более или менее лицеприятном виде. Насаждалась идея непогрешимости системы, которую время от времени искажали некие плохие люди. Перестройка была последней потугой, предпринятой для реанимации ситуации и системы, но вотще…Проект стремительно катился по наклонной плоскости. Закономерным тому исходом был крах коммунистической системы и распад СССР. Так что, с самого начала запуска Ленинского проекта все шло своим чередом, в соответствии с исторической закономерностью. Ничего не искажалось и деформировалось. Проиcxодила обыкновенная борьба за власть с традиционным для послереволюционного периода установлением единоличного правления. Единственной отличительной чертой авторитаризма в условиях Советской власти был тот факт, что после разгрома белой гвардии не произошло возвышения красных командиров и из их среды не появились свои Цезарь, Кромвель или же Наполеон. Мы не решаемся объяснять, что было тому причиной, хотя и не исключаем, что у устраненных маршалов (Тухачевский, Блюхер и др.) не могло не возникнуть желание возвыситься над гражданским, партийным руководством. Тем более, если учесть традиционное пренебрежение, которое в царской России военные выказывали по отношению к гражданским и даже уничижительно называли их шпаками. Так что в Советском государстве возвысился именно гражданский – Сталин. Отчасти это можно объяснить преобладающей ролью партии и партийного руководства над всеми остальными общественно-политическими структурами. В Англии сама армия, сформированная из пуритан во главе с Кромвелем, вела гражданскую войну. осуществляя тем самым социально-политическую революцию и сама была носителем интереса, который реализовался с помощью реализации самой власти. Во Франции политические партии были ослаблены длительной борьбой и своё пребывание у власти выражали в реализации узкопартийного, буквально фракционного интереса. Величайшим преимуществом Наполеона перед его соперниками была его позиция, по крайней мере заявление: „Я не принадлежу ни к одной из фракций, кроме как к великой фракции, называемой французским народом“ (63, p.10). В решающий момент его интерес слился с общенародным 66 67 непреклонная воля, перед которой отступают групповые, даже массовые, порой сумбурные, неосознанные интересы. История следует своему закономерному пути, исходя и опираясь на те общественные и духовные силы, которые сокрыты в недрах общества и которые преобладают в нем. Именно на них зиждется общество. И в качестве явления, удерживающего общественное равновесие, выступил Кромвель. Верхом, с обнаженной шпагой он ворвался в строй солдат и за этим последовало усмирение мятежа (3,с. 195). Это был решающий момент, без которого победы Кромвеля при Болтоне, Уинсби, Марстон-Муре и Несби сошли бы на нет, а он бы превратился в некую игрушку в руках солдатской массы. Не обнажи Кромвель шпаги при Уэре, не видать ему шествия из Уайтхолла в здание суда лорда-канцлера для церемонии возведения его в сан лорда-протектора и произнесения им соответствующей клятвы (60, pp.564,567). Он заслужил сан лорда- протектора, потому что обнажил шпагу при Уэре, т.е. поступил так, как именно следовало поступить истинно великому человеку! Он действовал в соответствии с правдой своего времени! Именно способность понять суть момента, сделать именно тот шаг, который был необходим в ту конкретную минуту, абсолютно не думая о том, что могут подумать или сказать об этом, сделала Кромвеля венценосцем своего времени. ту в составе Антония, Октавиана и Лепида, установил перемирие со своими противниками. Пригласив триумвиров на борт своего (адмиральского) корабля,во время переговоров и увеселений Секст отказался от предложения своего помощника Менаса (Менадора) обрубить канаты, выйти в открытое море и, тем самым, получить полную свободу распоряжаться жизнью и смертью своих противников. Секст пощадил триумвиров, сославшись на данное им слово. Однако подобное благородство Помпея не помешало триумвирам впоследствии обманом заманить его в западню и убить. Одним словом, нерешительность, отсутствие способности быть беспощадным в борьбе за власть не идет на пользу. Мягкотелость в подобных случаях неуместна! В данном случае впору вспомнить характеристику, данную Наполеону в момент, когда он стремился к цели и, встав на этот путь, откладывал в сторону все чувства, сомнения и колебания и неуклонно, всем своим разумом, своей сущностью шел к намеченной цели (57, pp.212,219). Отбросить в сторону колебания, почувствовать дух, веление времени, мгновение, когда за минуты и если даже за секунды могут решиться судьбы стран и народов, – вот одна из характерных черт великой личности, что под конец приносит ей победу и венчает славой. Именно ей, а не тем, кто в решающий момент не может высвободиться из-под власти сомнений и нерешительности, сопутствуют успех и удача. Можно ли представить Наполеона вершителем судеб Европы, если бы он не нашел в себе сил схватить знамя и броситься вперед, увлекая за собой войска в атаку на Аркольском мосту? Ну а теперь пернесемся в другую страну и другое время.Англия, гражданская война, 1647г., смотр парламентских войск в Уэре после армейской конференции в Пэтни. Солдаты двух полков предпринимают попытку мятежа в целях осуществления радикальных реформ и установления государственного управления согласно требованиям левеллеров. Судьбы английской революции положены на весы. Еще немного и солдатская масса, зараженная примером мятежников, может привести страну к торжеству уравнительских идей. Что же может остановить массу, так же, как и воспламенить ее, как это произошло в 1796г. на Аркольском мосту? Только могучая, железная, 68 69 личным интересам в силу определенных общественных убеждений. Но к власти стремятся и ради нее самой, удовлетворения материальных интересов и в силу эмоциональных побуждений, которые сопряжены с пребыванием у власти. На наш взгляд, научная мысль под любовью подразумевает величайший импульс, беспредельный по силе внутренний заряд, движущий вселенскими явлениями, в том числе и людьми. Нельзя, например, вести научно-исследовательскую или преподавательскую работу не любя предмет исследования и преподавания, ибо в противном случае исследователь или преподаватель лишены возможности, внутреннего побуждения полностью отдаться своей творческой деятельности, погрузиться в нее всей своей сущностью, что столь необходимо для всестороннего изучения конкретной темы или ее надлежащего преподавания. Таким образом, и власть нуждается в любви. Любовь возвышает человека, придает ему исключительный по мощи внутренний заряд. Именно так происходит и по отношению к власти. Находясь во главе группы людей, руководитель ощущает чуть ли не свой физический рост. Руководить, возглавлять – значит находиться на вершине. „Находясь там, человек вдыхает другой воздух и с тех высот все смотрится по-другому в отличие от подножья горы, где пребывают подчиненные,“ – пишет французский философ Бертран де Жуанвиль (61,p.10). Общественная мораль и научная мысль порицают стремление к власти, если оно основано только лишь на себялюбии. Как говорит английский критик и эссеист Уильям Хазлитт, нельзя стремиться к власти исключительно ради того, чтобы заполучить те блага и наслаждения, которые сопряжены с нею (61,p.10). Однако несмотря на эту оговорку, жажду власти нельзя заглушить или остановить.Политики предстают в качестве людей, изголодавшихся по власти. Они жаждут ее для того, чтобы удовлетворить свои аппетиты. Гигантские корпорации поглощают своих соперников-конкурентов не только в целях дохода и выгоды, а в целях обретения большего могущества, которое неизменно сопряжено с процессом расширения предприятия и стези предпринимательской деятельности. Американские политики, включая президента США, жертвуют.
ГЛАВА VI. ВЛАСТЬ, ЕЕ БРЕМЯ, ЗАДАЧИ И ТРЕБОВАНИЯ
Итак, герой увенчан. Но самым важным после овладения властью является то, насколько деяния, совершающиеся при отправлении власти, соразмерны, соответствуют масштабам целей, поставленных перед властью, т.е. какие цели преследуются властью (61,p.9). Это положение довольно-таки близко к той оценке, которую дает власти Талкот Парсонс. Согласно Парсонсу, власть проистекает из способности общественной системы координировать деятельность людей и имеющиеся в наличии возможности для того, чтобы направить их на достижение поставленной цели. В этом отношении власти вменяется некая активная функция. Она должна вести общество, по крайней мере, поставить перед ним задачу. Это значит, что власть в самой значительной степени воздействует на людей. В отличиe от этих двух положений А.Уайтхед считает, что pоль государства состоит в том, чтобы давать общую оценку действий различных организаций (49, с.435). Однако если к власти приходит именно одна определенная личность, то именно она в первую очередь должна поставить перед обществом определенные задачи и направить его на их выполнение. Конечно, нельзя безоговорочно утверждать, что Кромвель и Наполеон к моменту их прихода к власти уже усматривали в своих будущих действиях войну с Голландией, Навигационный акт, захват Ямайки или же триумф под Аустерлицем, Иеной, Фридляндом и создание громадной империи. Но к власти стремятся при наличии каких-то планов с целью их осуществления для реализации интересов. Без этого повседневной задачей правителя станет забота, направленная на то, чтобы удержаться на занятом месте, ибо власть, не наполненная интересом, бессмысленна (40,с.44). Но кроме интереса и его осуществления, этих двух обязательных моментов необходимо еще наличие величайшей животворящей силы, а именно – любви. Здоровая личность, личность, заполучившая власть, любит ее, говорит психоаналитик Харви Рич (61, p.10). По его мнению власть нуждается в любви, ее надо любить. Любовь к власти – это любовь к самому себе и к ней стремятся не только ради служения, но и ради воздания 70 71 великим поэтом закономерности исторического развития (70,p.163). Наполеон не мог стать президентом на определенный (пусть даже четырехлетний) срок так же, как и Джордж Вашингтон не мог взять на себя полномочия диктатора, которые, кстати, ему предлагали (51, p.8). Оба находились в диаметрально противоположных ситуациях. В одном случае Франция, пребывавшая в тисках максимально централизованной власти (абсолютная монархия, Конвент), в другом – 13 колоний с их религиозным многообразием, которое обеспечивало склонность к общественно-политическому плюрализму. Но тут есть еще один интересный момент. Во всех трех случаях, т.е. в Англии, Франции и будущих США к власти пришли военные, главнокомандующие победоносными армиями. В Европе власть взяли в руки генералы, которые упразднили абсолютно дискредитировавшие себя республиканские режимы, ну а в Новом Свете сами республиканцы сделали ставку на генерала, который кстати, подверг резкой критике исключительно слабые институты центральной власти именно за их слабость, считая, что их надо усилить. Фактор генералов действительно заслуживает внимания. По всей вероятности, это закономерность. Политические потрясения, в которые ввергает страну революция, по всей вероятности, могут быть упорядочены именно военными. А в рассматриваемых нами трех случаях все три героя были наделены именно тем несгибаемым, крутым характером, обладателю которого, как указывает выше Р. Эмерсон, удается одержать верх в соперничестве за первенство, а затем и руководить. Это и грубый,не стеснявшийся крепких выражений Кромвель, и холодный, осаждающий резким словом и пытливым, грозным, непостижимым взглядом дюжих и бывалых Массена и Ожеро, Наполеон. Ну а Вашингтон в глазах патриотов был воплощением сильной личности, которую выдавала сама его внешность: лицо, очерченное резкими складками и морщинами, тяжелый, надменный взгляд, массивная, короткая шея и могучее тело, уверенное поведение и манера общения. Главнокомандующий сохранял дистанцию по отношению к самым высокопоставленным деятелям республики и не допускал фамильярности даже со стороны близких друзей (41, c.58). Ну а то, что первые двое установили авторитарные режимы, – это результат историчебогатством, досугом, утехами и многим другим в угоду неумолимым требованиям занимаемых ими должностей (61, p.13.). Общеизвестно и очевидно, что обычное, будничное отправление власти и доступ к связанным с этими процедурами являются частью сознания. Наверно именно поэтому жаждущие власть столь превозносят удовольствия, которые проистекают из нее и в то же время мало доступны для всеобщего обозрения (61,p.13). Следовательно, побуждения, толкающие политиков и вообще жаждущих власть к овладению ею, довольно-таки весомые.Видимо, носителям этих чувств и стремлений трудно их преодолеть. Люди стремятся к власти и исходящим от нее благам. Достаточно вспомнить хотя бы такого видного деятеля древнего Рима, как Луций Корнелий Сулла, которого весьма красноречиво характеризует выдержка из Саллюстия: „Жадный до денег, он еще более жаден до славы“ (39, с. 235). Весьма своеобразным моментом является критика человека, стремящегося к абсолютной власти. Здесь в особенности достается Наполеону, а именно за то, что он сперва захватил власть и объявил себя первым консулом, а затем увенчал себя императорской короной,предав тем самым революцию, республику, революционные и республиканские идеалы, не став Цинциннатом и Вашингтоном своей страны. Обвинения абсолютно необоснованные! В особенности, когда они исходят от его гениальных современников — лорда Байрона и Людвига ван Бетховена. Хотим заявить противоположное. Наполеон успел побывать Цинциннатом. И сделал он это 13 Вандемьера, когда подавил роялистский мятеж и спас республику. Он был Цинциннатом именно тогда, когда ему надлежало быть таковым. Но час Цинцинната миновал и поэтому у Рубикона появился Цезарь! Час пробил и Наполеон переступил Рубикон. 13 Вандемьера он облачился в парадную тогу Цинцинната, которому сенаторы вверяли судьбу республики. 18 Брюмера он надел доспехи Цезаря и сам решил, как поступить с республикой. А сама республика, доведенная до анархии, практически изжила себя и потому рухнула от одного прикосновения доблестной шпаги. Ссылка гениев поэзии и музыки на примеры истории, в особенности лорда Байрона на Джорджа Вашингтона, этого Цинцинната, – Запада всего лишь свидетельство непонимания 72 73 высоких идеалов уставшее от напряжения общество „…ищет кого-то, ждет кого-то, жаждет любимца счастья, гения побед“ (46, с.168). Так что фактор личности, личных качеств наряду с собственностью и учреждением является тем главным фактором, с помощью которого правитель, начальник и т.п. осуществляют отправление власти (61, p.38). Тот же Наполеон заставил поверить в себя своих солдат своими победами. Триумф Наполеона заставил Директорию уважать его и он стал сам проводить в Италии свою собственную линию (26, с.138). Ну а потом , отказавшись от союза как с якобинцами, так и роялистами, объединив по мере возможностей всех их, предложив народу реальные принципы – собственность, порядок и общегосударственное единство, он привел страну к стабильности и миру, каких она желала (62, p.47). Тут могут возразить и сослаться на отсутствие политической свободы. Но взамен французам были обеспечены частные права и столь обожаемое ими равенство. Его слова пленили всю страну. „Революционная Франция была очарована новым властелином, избранником революции. Франция обрела республиканскую монархию, к которой она так склонялась с 1789г.,“ – пишет французский историк Франсуа Фурэ (67). Отчасти нечто схожее можно сказать и о приходе к власти национал-социалистов в Германии во главе с Адольфом Гитлером в плане способности личности пролить свет на неизвестное и убедить людей в правоте своих слов. Германия, побежденная и фактически попранная после I мировой войны, где над немцами беззастенчиво издевались французские оккупационные войска, находясь в тяжелом экономическом положении поверила, словам человека, который обратился к ним с исключительно простыми и ясными словами: „Социалист — это тот, кто готов стоять за свой народ всеми фибрами своей души, кто не знает более высокого идеала, чем благо своего народа, кто кроме того понял наш великий гимн «Германия, Германия превыше всего» так, что для него нет на свете ничего выше Германии, народа и страны, страны и народа“ (9, c.74). Но способность излагать свои взгляды перед аудиторией вовсе не всегда является свидетельством того, что мы имеем дело с подлинным руководителем, способным властвовать над людьми. Подчас — ских традиций. До установления режима Протектората, Консульства и Империи Англия и Франция прошли закономерную ступень феодализма с сопряженным с ним монархическим правлением, что, в свою очередь, было абсолютно чуждо и не могло привиться на почве 13 колоний, население которых в большинстве своем состояло из свободных фермеров, мелких и средних предпринимателей. Поэтому для американских колонистов столь приемлемой оказалась полная брани формулировка Томаса Пейна, объявившая королевскую власть и феодализм родословной „коронованных негодяев от французского ублюдка Вильгельма Завоевателя до свинства Георга III“ (41, с.63). Увы, революционная эйфория и любовь к свободе слишком ослепительны и пьянящи. Они ни во что не ставят историческую закономерность и поэтому вряд ли стоит удивляться крепким выражениям, выходившим из-под пера пламенного поборника свободы. Именно этим обусловлено столь пренебрежительное упоминание герцога Нормандского Уильяма (Гийoма) Завоевателя, который появился на свет в результате внебрачной связи герцога Нормандского Робера Злого (Дьявола) и дочери кожевника. Но почему единоличные правители чаще всего выходят на авансцену истории и возвышаются из недр революционных или прочих социально-политических бурь, потрясающих общество, а затем они довольно-таки успешно, практически без труда принуждают людей подчиниться их воле? Тут надо обратиться к фактору личности. Власть, опирающаяся на убеждение, довольно тесно переплетается с фактором личности. Жизнь общества находится в сумбурном, неопределенном состоянии, в особенности экономическая и военно-политическая сферы. В таких условиях трудно предречь результаты каких-либо конкретных планов и предприятий. Общество находится в постоянных поисках путей и решений и поэтому в таких случаях власть переходит обычно к тому или же, говоря иными словами, люди подчиняются воле такого человека, кто способен пролить свет на это нечто неизвестное и убедить людей в правоте своих слов (61,p.43). Подобное видение вопроса весьма схоже с анализом ситуации, предшествующей приходу к власти Наполеона, когда в условиях общественно-экономической и политической анархии, отсутствия 74 75 тель невзирая на препятствия и противоборство не побоялся ответственности и отважился взвалить бремя ответственности на свои плечи. Так что это был триумф внешней политики лорда-протектора. А вот при Стюартах во время новой войны с Голландией голландская эскадра вошла в устье Темзы и подвергла Лондон бомбардировке.
И именно тогда вспомнили старого Оливера, который, как говорили многие, в отличие от Стюартов, не дал бы страну в обиду. Во внешней политике Кромвель выдвинул идею покровительства протестантизму, которая как нельзя более отвечала экономическим и политическим интересам английской буржуазии (2, c.44). Но именно это являлось самым объективным курсом осуществления внешней или внутренней политики. Учет интересов конкретных общественно-экономических групп, их защита и поощрение обеспечивают успех внутренней и внешней политики государства. В таком случае оно становится менее уязвимым для своих соперников, легко ладит с союзниками и успешно противостоит противникам. И это произошло именно тогда, когда во главе государства стоял Кромвель, а не какие-то другие лица или политические силы. Это было достигнуто, ибо именно это было нужно Англии тех времен, и не следует гадать, что произошло бы, если бы у власти остался разложившийся Долгий парламент или страну возглавили сторонники и проповедники Тысячелетнего царства (миллиенарии). В указанное время власть не могла не взять курс на учтение и защиту интересов той общественно-политической сферы, где накапливались материальные и финансовые блага. Иный курс привел бы к сокращению этих благ. Конкуренты обязательно потеснили бы Англию. Вряд ли поддержка диггеров или людей пятой монархии в Малом парламенте способствовала бы успехам Англии. Захват власти (не побоимся этого выражения), с учетом вышеуказанных успехов указываeт на готовность личности совершить подобный шаг, а развитие событий как бы подводит ее к этому. После победы под Вустером Кромвеля чествуют, ибо он спас республику от новоиспеченного короля Чарльза II. Ему выделяется денежное пожалование из бюджета в размере 4 тыс. фунтов стерлингов, он становится почетным членом различных комитетов, обретает новых друзей среди представителей высших кругов, ему расточают некая мишура, скроенная подобно карточному домику в силу разных обстоятельств, вокруг него создается шумиха, его всячески превозносят и разрисовывают на разный лад. Он может держать речь перед аудиторией, но не способен общаться и работать с учреждением, подчиненными. Так что удачное публичное выступление – это еще не отправление власти. Лишите подобного искусственно скроенного ,,вождя“ вверенного ему учреждения и он, лишившись тех, кто стоял за ним, исчезнет из поля зрения и будет предан забвению (61,p.43). Поэтому истинно властным человеком, способным применить эту власть на деле, является тот, кто проникнут сознанием своей ноши, сам является ее частицей и не только стремится к тому, чтобы его мнение и взгляды были бы одобрены, но и всячески, последовательно старается усилить, укрепить возглавляемое им учреждение, предприятие, общество. Деятельный лидер рабочего движения создаст сильную профсоюзную организацию, предприимчивый бизнесмен наладит успешно действующее предприятие, пламенный и неутомимый религиозный деятель построит храм и организует приход (61,p.46). Подтверждение подобному предположению можно найти хотя бы в деятельности Кромвеля и Наполеона. Да, Кромвель распустил парламент, сперва Долгий, а потом Малый (Бербонский).
Но ведь к тому времени он уже был овеянным славой полководцем, разбившим королевские войска, покоривший Ирландию и Шотландию. А его внешняя политика уже в ранге лорда-протектора отличалась большой продуманностью, целеустремленностью действий и настойчивостью (2,с.44). Именно поэтому англичане преуспели как в Европе, так и в Новом свете. Англичане устранили своих главных торговых конкурентов – голландцев, очистили Средиземное море от пиратов, тем самым обезопасив себе пути к левантийскому рынку. Победой над Испанией они приобрели в Европе Дюнкерк, а в Вест-Индии – Ямайку и Сахарные острова, а также обеспечили себе возможность расширить торговлю в португальских колониях. Созданное им государство возвысилось, заняло ведущие позиции, стало диктовать свою волю другим государствам. Что еще можно требовать от главы государства, которое вышло из горнила кровавой гражданской войны? Государствo возвысилось, а сам его руководи- 76 77 того как она приходит к осознанию своих собственных сил – всегда стремится к всё более и более высокой цели (13, с.108). Они просто не могут поступить иначе, ибо выполняют всемирно-историческую волю. Просто это происходит посредством претворения в жизнь их личных стремлений. Говоря о захвате власти Кромвелем и в особенности Наполеоном, обычно, как уже было сказано, ссылаются на Джорджа Вашингтона, называя его Цинциннатом Запада, как это делает лорд Байрон. Ранее мы уже опровергли необоснованность этого выпада. Сейчас же хотим добавить следующее. Все эти критики не учитывают одного. Вашингтону предложили руководить страной, предложили даже корону. Ведь звание диктатора, которое он должен был принять, было рассчитано не на срок военных действий, как это было в древнем Риме. Война для 13 колоний была уже окончена. Тем самым Вашингтон отказался от диктатуры и принял должность президента. Баллотировался он условно, ибо у него не было конкурентов. Этот пост предназначался ему. Его прочили в президенты, он явно ждал своего избрания. Президентское кресло должно было стать его достоянием. Т.е. победитель, триумфатор, великий воин должен был возвыситься до конца! Тут дело вовсе не в различии между короной и президентским креслом. Оно просто-напросто второстепенно. Верхом наивности следует считать, что увенчавший себя короной герой менее благороден и заслуживает меньше похвалы, чем тот, кто занимает президентское кресло.
Раз Вашингтону предложили сперва корону, а потом президентское кресло, то это неспроста. Это произошло не только из-за его военных заслуг, но и потому, что он того желал, был психологически на это настроен. В таком случае не останавливаются на полпути. Подобным героям все нужно сполна, ибо предыдущий успех усиливает их духовную мощь и уверенность в себе. Его нельзя было отпускать после войны просто так, всего навсего горячо поблагодарив за содеянное. Да и он сам не ушел бы, довольствуясь сердечным прощанием. Вполне закономерно, что в такой ситуации Вашингтон и, вообще, любой, жаждут достигнуть вершины, а именно – быть наделенными верховной властью. И он похвалу пребывающие в стране высокопоставленные иностранцы, его местом жительства становится бывший королевский дворец Хемптон-Корт (60, pp.489-491). Его называют богом Марстон-Мура и Несби, посол Венецианской республики считает Кромвеля тем человеком, кто сумеет отвратить от Англии возможные невзгоды. По возвращении из Вустера по его инициатеве происходит встреча со спикером палаты общин Уильямом Лентоллом (60, pp.392,496,519). А ведь это тот самый Лентолл, которому Кромвель после победы при Несби, как бы отчитываясь, писал: „Честные люди верно служили вам“ (60, с.202). Что это? Бывший верноподданный вояка-генерал, безоговорочно приписывавший все свои победы воле Божьей, вызывает на встречу спикера палаты общин. В чем причина изменения в подходе и видении? В победах? Да, они вселяли в него определенные мессианские чувства, как это было накануне битвы при Престоне (60, с.316). Но здесь есть еще один важный фактор – армия, которая, как считает А.Фрезер, и была истинным выразителем народных чаяний. Не разложившиеся политики, а войска выступали в качестве представителей английского народа (60, p.494). А армия и ее вождь негодовали из-за выказанного по отношению к ним пренебрежения, в частности , по отношению к битве при Престоне (61, p.516).
Что же оставалось делать такому человеку, которому победы, одержанные им на поле битвы, как бы указывали, что он избран для того, чтобы увенчать себя короной (60, p.516). Перед таким же Рубиконом стоял и Наполеон накануне 18 Брюмера. Ведь во Франции тогдашние заправилы Баррас, Сийес, Талейран, Фуше вынашивали планы восстановления монархии и приглашения на трон то Бурбонов, то Орлеанов, да то и Брауншвейгов (54,p.167., 45,с.168). Ситуация, абсолютно схожая с английской! Следовательно, не алчный, жаждущий власть авантюрист сперва похищает у народа свободу, а затем душит ее, а республиканский образ правления сам изживает себя, прокладывая путь самодержцу. Явление абсолютно закономерное, иначе оно не произошло бы почти одинаково в разное время, в разных странах, у разных народов. А люди, которые приходят к власти, олицетворяют не набор отрицательных черт,а являются демонстрацией того момента, когда умственная мощь – по мере 78 79 командира и народного вождя.Тут дело не в отсутствии некой хватки, внутреннего заряда, жажды верховодить. Гарибальди был хорош на поле битвы и поэтому стал любимцем своих добровольцев и символом народной отваги. Но каков он был бы окажись власть имущим? Ему же пришлось бы общаться не только со своими воинами, но и, со всей страной, но и что самое главное, с самыми высокопоставленными лицами и даже с коронованными особами других стран! Гарибальди дал мощный толчок величайшей задаче, которая стояла тогда перед итальянцами, – объединению страны, и этим обессмертил себя. В какой то степени он даже проявил способность прозреть будущее общенационального предприятия и поняв, что его функция выполнена, остался на высоте, овеянным славой народного героя. Но как мог или должен был поступить Кромвель? Разве он мог ехать в королевском эскорте и кричать: „Да здравствует король Чарльз II!“? Но самое главное, могло ли у него появиться осознание того и тем более желание, что он должен остаться в тени, уступить место бесцветному охвостью с сомнительной репутацией? Тот факт, что он распоясался в парламенте, довольно-таки значителен. Смотреть пристально на Генри Мартена и сэра Питера Уентворта, обзывая их развратниками и содержателями проституток, обвиняя других в пьянстве, коррупции и несправедливости мог и посмел бы только убежденный в правоте своих слов человек. Кромвель отважился на такой выпад не только потому, что за ним стоял генерали Томас Гаррисон и его мушкетеры. Доказательством тому является его обращение к депутатам: „Нет нужды в том, чтобы вы и далее заседали в качестве парламента. Вы прозаседались, раз не смогли принести большей пользы“ (60, p.525).
Эти слова – естественная реакция на изжившее себя состояние парламента. Такие слова не могли быть произнесены тогда, когда парламент вотировал Петицию о праве или Великую ремонстрацию.Тогда политический дух парламента был на подъеме, он ревностно стоял на страже традиционных английских свобод.Тогда никто не посмел бы обратиться к депутатам таким образом, даже тот же Кромвель, со столь присущей ему грубоватой манерой говорить. Но в 1653г. охвостье было начисто лишено элементарной нравственной основы и практически не имело опоры получил ее, ибо так надо было. Таких героев не оставляют несолоно хлебавшими. Ну а что Кромвель? Ему никто ничего не предлагал. Его чествовали, превозносили, одаривали, но дальше этого дело не шло. А ведь находясь в таком положении, он был преисполнен желания взять власть в свои руки, оказаться на вершине общественного положения. Желание, вполне естественно возникшее в результате одержанных им многочисленных, блистательных побед, последовавших за ними чествований. Достигший такой славы и признания человек просто неспособен оставаться в тени и уступить первенство другим, тем более, если они не идут с ним ни в какое сравнение. Верховная власть, абсолютное первенство – вот чего жаждет такой человек, тем более находящийся в подобной ситуации. Вспомним хотя бы сэра Уинстона Черчилля и его ощущения, вызванные упиванием властью в день (10 мая 1940г.) назначения его премьер-министром: „Я был облечен величайшей властью в государстве… Наконец-то я получил првао отдавать приказания по всем вопросам. Я чувствовал себа избранником судьбы и мне казалось, что вся моя прошлая жизнь была лишь подготовкаой к этому часу, этому состоянию… Я считал, что знаю очень много обо всем и был уверен, что не провалюсь.“ (47, с.307). Вкусившему однажды какую-либо власть невозможно устоять перед еще большим искусом! Да, Вашингтон стал Цинциннатом Запада, потому что у простаков-Ричардов (вспомним „Науку простака-Ричарда“ Бенджамина Франклина), т.е. американцев тех времен, в отличие от европейцев не было непосредственного опыта отправления королевской власти. А что оставалось делать Кромвелю? В свое время Джузеппе Гарибальди ехал рядом с королем и кричал:„Да здравствует король Виктор-Эммануил!. “
Накануне объединения Италии Энгельс выражал надежду, что политик Гарибальди не посрамит славы Гарибальди-генерала (28, с.67). Но легендарный итальянец остался отважным и искусным командиром, отдав пальму первенства королю. Тем самым Италия избежала гражданской войны. Гарибальди не замахнулся на большее и именно в этом состояла его мудрость. Авторитет королевской власти как силы, способной объединить итальянцев и Италию был весомее и дееспособнее его славы отважного 80 81 ГЛАВА VII. ЛИЧНОСТЬ И ВЛАСТЬ. Говоря о личных качествах лиц, которые овладевают властью, в частности об их решительности, напористости и т.п., хочется обратить внимание и на следующее. Эти люди, а именно Кромвель и Наполеон, окружены соратниками. В первом случае это генералы Ферфакс, Гаррисон, Ламберт, Монк; во втором – генералы Журдан, Жубер, Моро, Бернадотт. Их всех объединяет одно – они все военные. Но в каждой группе выделяется лидер. В первой – Кромвель, во второй – Наполеон. В их активе победы, слава, почести. Но кроме этого у обоих есть одно исключительное преимущество. Это их стремление возвыситься, выйти за рамки обычного военного командования, а именно – господствовать. Поэтому невольно возникает вопрос, как это характеризует героев и человека вообще? Можно ли допустить, что в силу этого Кромвеля и Наполеона следует считать алчными, жадными до власти и вообще безнравственными, ибо они посягнули на уже существовавшие органы власти, совершили государственные перевороты. Ну а их соратники, которые остались в стороне, должны быть сочтены за смиренных и исключительно добродетельных. Но почему тогда генерал Гаррисон принял деятельное участие в разгоне охвостья, а сэр Томас Ферфакс вообще был главнокомандующим парламентской армией которая сражалась против короля, помазанника Божьего?!
Или это меньшее злo? А ведь Гаррисон был убежденным сторонником т.н. пятой монархии, тысячелетнего царства Божьего, а Ферфакс отстаивал традиционные английские свободы от посягательств абсолютизма. Но дело в том, что ни тот и ни другой не обладали достаточной решительностью и инициативностью. Они не только не решились, но и не смогли возвыситься то такого стремления, не нашли в себе сил взять на себя бремя власти, одним словом, можно сказать, „не потянули“. Достаточно вспомнить, что Ферфакс даже не осмелился прийти на судебный процесс короля, а его жена,сидевшая на суде в маске на одной из галерей, при перекличке, когда произнесли имя Ферфакса, крикнула:„Он слишком умен, чтобы явиться сюда!“ (1, с.251). Хотя нельзя не склониться перед мужеством и стойкостью генерала Томав обществе. Это были уже не бойцы за традиционные английские свободы,а люди, „заинтересованные держать всвоих руках жизнь, свободу и могущество всей нации“ (2, с.8). Политика, если он хочет отстоять себя как государственный деятель, защищают не его должность, кресло, в котором он восседает, а принципы, которыми он руководствуется и которые отстаивает. Депутаты же охвостья руководствовались беспринципностью. 4 января 1642г. король Чарльз I явился в парламент с вооруженным отрядом, чтобы арестовать лидеров оппозиции. Но против приказа короля поднялись обе палаты парламента и ему пришлось уйти ни с чем. Лидеры оппозиции нашли поддержку в лондонском Сити, где они и укрылись. Но кроме этого оппозицию в массовом порядке поддержали жители Лондона. Когда 5 января Чарльз I прибыл в Сити его, встретили около 2 тыс. вооруженных горожан с криками: „Парламент и привилегия!“ (1, с.159).
Таким образом, в начале революции парламентская оппозиция и народ стояли плечом к плечу. Ну а в 1653г. „ни одна собака не залаяла в защиту распущенного охвостья“, как говорил Кромвель. Существование охвостья потеряло всякий смысл и именно поэтому на авансцену выступил Кромвель, с присущими ему напористостью и решительностью. По этому же поводу можно обратиться и к истории Великой французской революции. В период верховенства Конвента, можно сказать его диктатуры, будь то монтаньяры, или жирондисты, все взывали к гражданским доблестям древних греков и римлян. Люди даже преименовывали себя на античный лад: Гракх Бабеф, Анахарсис Клоотс. 22 депутата- жирондиста с пением Марсельезы взошли на гильотину. Но к моменту 18 Брюмера ситуация была совершенно иной. Власть руководствовалась не принципами гражданской доблести, а была занята пародированием приемов Конвента (5, с.45.). Именно поэтому Директория снискала себе прозвище „нравственной гнили“, от которой все искали избавления (46, с.167). То же самое имело место в Англии к моменту роспуска Кромвелем охвостья. За него некому и незачем было вступиться. 82 83 в том, кто на это решится. А тот, кто предпримет этот шаг, своим поступком отвечает велению времени.Он выше, лучше и сильнее, чем все остальные из его окружения именно по тем данным и свойствам, которые необходимы для того, чтобы возвыситься над своим окружением в столь сложной ситуации и, тем более, управлять ими и всей страной. Ведь в желающих недостатка не бывает. Поэтому надо согласиться с современником Наполеона, французским моралистом того времени Антуаном де Риваролем, который писал, что „Бонапарт выше Ланна, Нея, Сульта Моро, Бернадотта – и доказательством тому то, что они служат ему, хотя могли бы с ним покончить.“ ( 37, с.509).
Между прочим, деяния этих героев в ряде случаев не порицают даже их политические оппоненты, современники происшедших событий. В качестве примера можно вновь привести Кромвеля. Сэр Эдуард Хайд, впоследствии граф Кларендон, один из столпoв роялистской идеологии, в период гражданской войны и протектората назвал роспуск охвостья славным деянием, которое положило конец сборищу канальий (60, p.б34). Могут возразить, что это мнение роялиста, который в своей оценке беспощаден к парламенту как зачинщику бунта против короля и его казни. Кстати, книга Хайда о революции так и называлась „История великого бунта“ (The History of Grand Rebellion). В ответ на это возражение следует обратиться к заявлению различных проповедников из лондонского района Блэкфрайарс, которые не отличались словоохотливостью. И эти скупые на слова люди открыто выражали Кромвелю похвалу за то, что он „выкорчевал этот злостный парламент и не оставил там его прогнивших депутатов“ (60, p.634). Более того, были и такие проповедники, которые всячески превозносили его несравненные достоинства и считали, что он достоин королевской короны (60, с.534). Это еще раз доказывает, что даже такие радикально настроенные люди, как тогдашние проповедники, по-прежнему мыслили по отношению к вопросу о государственном управлении, т.е. исходя из принципа единоличного управления, в данном случае это была королевская власть. Фактор короны очень важен. В данном конкретном случае на корону ссылаются радикально настроенные элементы. Но позже, в 23 февраля 1657г. к лорду-протектору с „Нижайшей петицией и предлоса Гаррисона, который после реставрации Стюартов был арестован роялистами, подвергнут варварским пыткам, но не отрекся от своих убеждений и мужественно принял мученическую смерть (2, с.129). To же самое можно сказать о Наполеоне. Властные структуры накануне 18 Брюмера были абсолютно нежизнеспособными как и в Англии накануне разгона охвостья. Об этом свидетельствует заявление самого аббата Сийеса, духовного отца и вдохновителя заговора:„Пойду заодно с генералом Бонапартом, это самый гражданский из всех военных“ (46, с.170). Столь же многозначительны и его слова, сказанные им Люсьену Бонапарту: „Мы все должны объединиться вокруг вашего брата.“ (73, p.16). В данном случае фраза „самый гражданский из всех военных“ заслуживает особого внимания. Она является неким свидетельством тому предположению, что Наполеон не просто генерал, да еще и преуспевающий, чьи успехи возвысили его как над унылыми, грызущимися друг с другом политиками, так и над всеми остальными военными (73, p.15). Это признание того, что Наполеона следует воспринимать как строителя общественно-государственных структур. Это не просто „гениaльная шпага“. Он обладает способностью вести общество и по гражданской стезе.
Наполеон был способен выйти за рамки „гениaльной шпаги“ и стать строителем нового общества, новой Франции. Свидетельство тому хотя бы один гражданский кодекс. Ведь не даром говорит Андрэ Моруа, что почти все те законодательные структуры, на которых зиждется современная Франция, берут начало с Наполеона (66, p.142.). Наполеон, подобно Кромвелю, отважился взять бразды правления в свои руки. Однако его коллеги-соратники, не способные проявить должной решительности, не скупились на критику в его адрес, считая, что они, как и он, смогли бы осуществить этот переворот (12, с.54). Но это всего лишь результат зависти. Известно, что получив предложение, флегма Моро стушевался, Журдан не подходил из-за приверженности к нео-якобинству (73, p.14), а Бернадотт, пойманный на слове, уклонился от предложения (5, с.100). Oтсюда следует вывод, что единоличное правление обязательно было бы установлено, власть обязательно захватили бы, ибо это было обусловлено всем ходом предшествовавших тому событий. Вопрос состоит лишь 84 85 позиция полковника Прайда (который провел знаменитую чистку в парламенте), обещавшего при первом же удобном случае пустить ему пулю в лоб (65, р.181), помешать лорду-протектору в его монархических поползновениях, заставили Кромвеля отказаться от королевской короны (60, р.764, 767). Так что, то, что удалось Наполеону, не удалось Кромвелю. Во Франции армия, боготворившая своего кумира, выражая свое отношение к установлению империи, ограничилась в целом, как это делал генерал Моро, „словесной фрондой“ (26, c.369). Ну а в Англии она поставила вопрос ребром и заставила пойти на попятный своего не менее авторитетного и овеянного славой командира. И вряд ли будет правильно объяснить все проишедшее тем, что Наполеон оказался более „крутым“, чем Кромвель. По всей вероятности, антимонархистские настроения в английской армии оказались сильнее, чем во французской. Хотя, не следует забывать о генерале Монке, и в особенности о словах генерала Десборо, который сказал Кромвелю, что те, которые подбивают Кромвеля короноваться, в душе склонны приветствовать Чарльза Стюарта (60, р.765). Восхваление Кромвеля не только результат его блистательных побед. Славой победоносного военачальника он был овеян уже с первых же сражений, в которые он повел своих „железнобоких“.
Тут важно другое. Исключительную популярность Кромвеля (60, р.534) следует объяснить и тем, что на него взирали как на некий противовес полностью разложившемуся охвостью, которое само прорыло себе могилу своими многочисленными нарушениями (60, р.531). Именно осознание этого фактора, а не только шпаги и мушкеты его солдат придали Кромвелю смелость замахнуться на охвостье. Суть его поступка заключается в отсутствии страха, уважении к власти, или же способности перешагнуть через ту незримую преграду, которая обычно ограждает власть от посягательств. В тот момент его смелость подкреплялась не наличием вооруженных солдат, а отсутствием страха перед авторитетом власти. Произошло качественное изменение в его психологии. Ему, который посылал парламенту смиренные и проникнутые богобоязненностью отчеты вроде „честные люди верно служили вам,“ или же „господь даровал нам славную победу,“ надоело подчиняться депутатам, которые хоть и были облежением“ обратился весьма уважаемый в общественно-политических кругах человек, олдермен, бывший лорд-мэр Лондона, член различных авторитетных комитетов Кристофер Пейк. В прошении содержалась просьба увенчать себя короной, т.е. восстановить королевскую власть, монархию (60, р.748). Интересная ситуация. Кромвеля критикуют за то, что он установил единоличное правление и в то же время радикальные и умеренные элементы выступают с предложением его коронования. Следовательно, общество всегда стремится к тому, что ему ближе, точнее что ему больше знакомо. Оно всегда склоняется к более известному, в какой то степени более ясному. С этим схоже и установление империи во Франции в 1804г. Консул, первый консул, консульство — эти слова по всей вероятности звучали для общества как-то непонятно. Монархию свергли десяток с лишним лет тому назад, Людовик XVI был объявлен „последним королем“ и поэтому титул короля вряд ли был приемлем. Слово „империя“ в сознании людей не отождествлялось с чем-либо отрицательным, а термин „император“ не пугал никого, отождествлялся c античностью, древним Римом и даже вызывал восхищение. Поэтому и Наполеон, будучи пламенным поклоннимом античности, обратился к титулу императора. Да и Вашингтону ведь поначалу тоже предлагали королевский титул! Но говоря об увенчании себя короной единоличными правителями, следует обратить внимание и на следующее. Ранее, в случае с Наполеоном, ссылаясь на Г. Ле Бона, мы уже говорили, что успех личности, стремящейся к единоличной власти, наравне с ее умением, способностями и энергией, обеспечивается и соответствующими тому объективными условиями, духом эпохи, этнопсихологией общества, умонастроениями определенных общественно-политических групп и т.п. Это на наш взгляд, еще раз подтверждается фактом отказа Кромвеля от королевской короны. Можно сказать, что Кромвель окончательно было склонился к решению короноваться, вроде бы все было готово, но неожиданное вмешательство части генералитета, в частности генералов Ламберта, Флитвуда и Деcборо, пригорзивших ему отставкой и полным уходом от государственных дел (именно отставкой, а восвсе не убийством), а также непреклонная 86 87 будет замахиваться на большее? Вряд ли такие смирение и скромность могут быть сочтены за некую добродетель.
Тогда и Вашингтон должен был удалиться на свою плантацию в Вирджинии, как это в свое время сделал Цинциннат. Но это совсем другое время. И даже Вашингтону предлагают нечто большее. Наверно именно в этом различие между Старым и Новым светом. Там, в Cтаром, приходится захватывать. Власть в большей степени основана и пропитана принципами насилия. Новый свет же находится в процессе становления и поэтому параллельно создает властные структуры, подобные себе. Их создавали люди, прошедшие ступень монархического правления, они прибыли в Новый свет будучи наделенными и наученными опытом общественного строительства, в отличие от своих европейских предков, которые начинали с цивилизационных азов и все испытали на себе. Поэтому непроявление личностью инициативы, свидетельствует о том, что она не обладает тем размахом, который необходим для свершения больших дел, и предпочитает пребывать в установленных для нее рамках. Но герои наделены абсолютно другим видением ситуации. Яркий тому пример – Наполеон, которого уже во время первого итальянского похода стала угнетать мысль о том, что он обречен сражаться, одерживать победы и завоевывать для адвокатов из Парижа (44, с.49). По возвращении в Париж этот внутренний бунт стал еще сильнее. „Я не умею больше подчиняться,“ – говорил он (12, с.35). Вряд ли мировая история пошла бы вперед, а Наполеон как личность увековечил бы себя в большей степени останься он исправным, образцовым служакой. Подобный „запасной“ вариант просто не укладывается не то что в элементарном научном предположении, но и просто в будничной фантазии. Запасные, альтернативные варианты в истории недопустимы, а их любителям и сторонникам можно предоставить время до скончания света для написания желательной для них альтеренативной истории. Надеемся, что оно им хватит.
То же самое можно сказать о Кромвеле. Его политическая активность подкрепляется еще более вескими причинами, чем в случае с Наполеоном. Наполеон получил республику от предыдущих политиков как бы по наследству. Кромвель же сам участвовал в ее установлении, практически создал ее своими усилиями и вполне чены высшей властью, но которых он уже не считал себе ровней. Ему захотелось властвовать над ними, точнее, ему надоело подчиняться им. Что это, выпад зарвавшейся, эгоцентрически настроенной крайне индивидуалистической натуры? Вовсе нет. Это не демонстрация пустой кичливости, а гораздо более общее и закономерное явление. В таком случае, как уже было сказано ранее, налицо именно тот момент, когда умственная мощь – по мере того, как она приходит к осознанию своих собственных сил – всегда стремиться к более высокой цели (13, с.108). Роспуском охвостья совершается насилие. Юридически это так. Однако способен ли даже действительно великий человек осуществить насильственную ломку той политической среды, в которой он находится лишь благодаря тому, что он того желает? Отнюдь нет. Он всего лишь воплощает в жизнь то, что подспудно таится в недрах общества. Герои, их субъективная воля аккумулируют в себе дух, умонастроения своего времени и действуют в соответствии с нуждами эпохи и обществa (59, p.29). Таким образом, подобных людей не следует нарекать обманщиками, безнравственными и злодеями (11, сс.184-193). Они вовсе не волшебники или чародеи, чтобы из ничего творить чудеса. Но в отличие от других они понимают, может быть скорее чувствуют веление времени и биение пульса общественной жизни, обладают способностью отгадывать желание общества, его запросы, которые остальные подсознательно чувствуют, но не могут до конца осмыслить. Именно в силу этого историческая личность не более как искра, которая может взорвать порох, но не воспламенить камней и тотчас же потухнет, если не встретит материала скоровозгорающегося (там же). Поэтому подобную личность, если она устанавливает единоличное правление, не следует рассматривать как насильника, который совершает нечто противоестественное, идущее вразрез с закономерностью исторического развития. Наоборот, именно ее действия являются явлением, соответствующим исторической закономерности, ибо отвечает чаяниям общества и времени. Ну а как же фактор некоего неповиновения, этого сначала внутреннего, а потом внешнего сопротивления субординационным рамкам?
Насколько естественно, если подобная личность останется во власти должностного положения, удовлетворится своей долей и не 88 89 не следует забывать, что он – детище революции, а революция это явление, преисполненное насильственными действиями. Не соверши Кромвель насилие, страна, оствшаяся „на попечении“ охвостья, под конец была бы ввергнута в анархию, что привело бы к еще большему насилию. Следовательно, к власти приходят насильственным путем. Ведь взявшись за оружие, парламент тоже совершил насилие! Власть – это сила вышедших из огня столкновения различных интересов (40, с.15). Революционные бури оставляют бурное, неустойчивое наследие. Именно в такой ситуации оказался Кромвель после первой гражданской войны. Это не только обострившаяся фракционная борьба, острые противоречия между парламентом и армией, неустойчивая, бурлящая обстановка в войсках, но и личные разногласия, переходящие в демонстрацию отвращения в адрес Кромвеля и требования его импичмента как разрушителя трех королевств (имеются в виду Англия, Шотландия и Ирландия). Именно так действовал видный политический деятель того времени Дензил Холлес, который из ярого антимонархиста превратился в энергичного защитника монархии (74, pp.358-361). Положение Кромвеля осложнялось и тем, что он как бы был меж двух огней. То были парламент и армия.Он был верен парламенту и хотел сохранить ему верность. Нo он также был обязан хранить верность своим товарищам по оружию – армии (74, p.359). Свидетеьство тому его преисполненное уважения письмо сэру Томасу Ферфаксу (74, с.358). Одним словом, стремление к власти это не просто жажда господствовать. В данном – конкретном случае с Кромвелем это и вполне естественное желание защитить себя, обезопасить свое положение. Подобное обостренное противопоставление позиций было обусловлено противостоянием интересов, за которыми стояли принципы. Именно непреклонная приверженность принципам привела страну к гражданской войне. Для Кромвеля положение стало невыносимым. От него отвернулся парламент (74, 361), Оливер Сент-Джон и его единомышленники были готовы отказаться от принципов, за которые было пролито столько крови. Кромвель не мог смириться с тем, что парламент пренебрегал требованиями армии, которая не щадя себя ради защиты тех свобод, которые должны были быть естественно, что ему не хотелось отдавать ,,на откуп” плоды своих трудов и борьбы. Но он был не один в своем стремлении. За ним стояла победоносная армия, которая проливала кровь на полях сражений и тоже не хотела подчиняться разложившемуся охвостью. Как следует оценить это неповиновение? Насколько правомерен интерес, который движет Кромвелем и как его следует оценивать? Интерес сам по себе является средством сцепления членов гражданского общества друг с другом (29,с.245). Следовательно, этот интерес не был интересом одного лишь Кромвеля, он носил некий общественный, общий характер и не мог быть чужд обществу. Известно, что каждый стремящийся к господству класс должен прежде всего завоевывать политическую власть для того, чтобы этот класс в свою очередь мог представить свой интерес как всеобщий (29, с.32). Есть ли различие между теми общественными слоями, которые оспаривали власть друг у друга в то время? Радикальные группировки левого, уравнительского толка сошли с политической сцены, на повестке дня стоял вопрос о разделе захваченных в Ирландии земель (1, с.432). В данном случае нельзя говорить о каком-либо классовом факторе. Обе стороны представляют собственников, скажем так; и спикер палаты общин Уильям Лентолл (он назван весьма условно) и фактический главнокомандующий армией (причем парламентской) Оливер Кромвель.
И если на одной стороне взяточники и казнокрады, то на другой стороне воины, проливавшие кровь на полях сражений и отстаивавшие республику. Как уже было сказано выше, за Кромвелем победоносная армия, но это не просто поддержка шпагами и мушкетами, а симпатия и одобрение отважных людей, которые в мирное время своим денным и нощным трудом создавали материальные блага, а когда сочли нужным, взяли в руки оружие и встали, как они считали, на защиту правого, богоугодного дела. Это поддержка идеей, убеждением, на котором зиждется любой строй. Таким образом, армия взяла власть в свои руки, сделав тем самым свой интерес всеобщим. Кромвель распускает охвостье не потому, что он самый алчный, ненасытный и неуемный касательно власти, а потому, что он лучше и больше всех видит, понимает и аккумулирует в себе чаяния и стремления армии.Он творит насилие? Но 90 91 сталкиваемся мы при ознакомлении с взаимоотношениями парламента и Кромвеля и захватом власти последним. Невзирая на всю неприязнь, которую политики выражали к военным, считая армию средоточием бунтарей и смутьянов, они нуждались как в Кромвеле, так и его закаленных в боях ветеранах (74, p.366). Формальный главнокомандующий парламентской армией сэр Томас Ферфакс пользовался всеобщим уважением, но только Кромвель мог воздействовать на самые норовистые элементы в войсках. Именно поэтому сэр Томас Ферфакс упрашивал его вернуться в армию, послал ему три письма и Кромвель присоединиля к войскам после третьего (65,р.89). Простивостояние между армией и парламентом, мятежи в войсках, даже преобладание левеллеров, в целом, все это играло на руку роялистам и могло бы ввергнуть страну в новую гражданскую войну, отодвинув самого Кромвеля на второй план. В противном же случае, при сохранении стабильности, единства в армии, упрочилась бы и его политическая позиция. Так что его активизация и жажда Кромвеля возвыситься являют образец единства объектвных обстоятельств и субъективного фактора. Именно это является гегелевской „правдой своего времани“ и обеспечивает успех любого начинания . Явно сказывалась харизма, исходящая от ,, старого“ Оливера и его „железнобоких“. Политики не-очень то горели желанием броситься в объятия бурлящей политическими страстями армии и в такой обстановке единственным, кто мог проложить мостик между законом и шпагой, по их убеждению, был Кромвель.
Так что тут налицо переплетение воли (властный Кромвель) и зависимости ( нуждавшийся в его помощи парламент). Можно сказать, что развитие событий поступательно подводит личность к той грани, очутившись у которой, она должна проявить решительность и сделать надлежащий шаг. В данном случае – овладеть властью. А идти на попятный, отступать ей не позволено. В таком случае, как говорил его политический противник Филипп Стаплетон, Кромвель был бы потоплен. В таких условиях, когда горнило революции закаляет и даже ужесточает людей, когда в процессе проведения каждой из сторон своих принципов, жизнь, как нравственное явление, оказывается в какой то-степени пренебрегаемой, столь важными по сравнению с оставлены побоку политиками. Он не мог смириться с тем, что тот же Оливер Сент-Джон и его сторонники были готовы передать церковь в руки пресвитериан. „Если бы хоть один трезвомыслящий человек из парламентской среды высказал порицание самому парламенту, то я никогда не покончил бы с ним“ (74, с.362) – говорил Кромвель в беседе с Эдмундом Ладлоу. Эти слова еще раз доказывают, что стремление к власти – это не просто жажда первенства но и осознание необходимости отстоять определенные принципы и убеждения. Идейные разногласия и стремление отстоять их подогревались, как и прежде необходимостью обезопасить себя. Радикальные элементы для пресвитериан и их сторонников отождествлялись с армией нового образца, а выразителем и покровителем чаяний последней однозначно считался Кромвель. В парламенте верховодил его противник Дензил Холлес и, как говорил один из сторонников последнего Филипп Стаплeтон: ,,Мы должны потопить их, иначе они потопят нас“ (74, с.363). Тут впору вспомнить знаменитое молотовское изречение: ,, Не мы их, так они нас.“ Так что, ситуация повторяется. Борьба и взаимная враждебность не завершаются и исчезают с победой революции. Стремление к власти и нейтрализации противников носят обоюдный характер. Это самым тесным образом переплетающиеся желания. Ведь власть, как уже было сказано выше является силой, вышедшей из столкновения интересов. Горнило революции придает всему этому особые мощь и накал. Насилие, которое противоборствующие стороны противопоставляют друг другу, обретает в сознании людей абсолютно обычный, вполне закономерный, чуть ли не обыденный характер и поэтому применяется с легкой душой. Но стремление к власти подстегивается не только столкновением различных интересов. Конечно же, при столкновении интересов побеждает воля, именно сильная, что соответствует веберовскому определению власти как способности совершить желаемое, достигнуть его несмотря на оказываемое сопротивление или встречающиеся препятствия. Но не отрицая роли волевого момента, в научных рассуждениях о власти высказана мысль и о том, что проявление власти возможно только тогда, когда сформировалась зависимость одного субъекта от другого (40, с.13.). Именно с такой ситуацией 92 93 посол, – но ведь Кромвель был великим человеком и заставлял трепетать перед ним на суше и на море.“ (60, p.691). Подобные режимы хоть и отдают тиранией, но в то же время они обеспечивают величие государства, что в какой то степени компенсирует в сознании общества жесткость его железных тисков.
Именно это подразумевал все тот же Эндрью Марвелл, изложив в иносказательной форме свое соображение об Оливере Кромвеле как главе государства. В стихотворении идет диалог между статуями коней, на которых восседают Чарльз I и Чарльз II. И, говоря между собой, кони отмечают, что у Кромвеля был могучий дух, и что хоть его власть и напоминала тиранию, но он сделал Англию великой и заставил своих врагов дрожать перед ним (61, р.691). Может быть все вышесказанное звучит слишком жестоко и беспощадно, наводит на самые мрачные мысли. Но такова историческая действительность, а все действительное – разумно, как говорил Гегель. Т.е. всему происходящему предшествует стечение объективных и субъективных причин, которые обеспечивают свершение того или иного, именно этого конкретного явления, делают его неотвратимым. Именно в этом ключе было рассмотрено такое явление, как установление единоличной власти после завершения революций и гражданских войн. Каждому, кто установил подобный образ правления (Гай Юлий Цезарь, Кромвель, Наполеон, Сталин), в определенной степени вменяется ,,вина“ в удушении свободы, предательстве республиканских идеалов и даже искривлении заранее продуманного, гипотетического пути к обществу всеобщего благоденствия (коммунизму). Анализ деятельности вышеуказанных лиц и условий, в которых они овладевали властью, показывает абсолютную закономерность и даже правомерность их деяний. Не с точки зрения юридических или нравственных норм, а наиболее общих законов исторического развития. Общество, пресыщенное борьбой за свободу, что обычно сопряжено с анархией и неопределенностью, предается воле правителя, в обещаниях и действиях которого, как оно считает, обретает покой и уверенность. То, что эти люди брали власть в свои руки и свершали сопряженные с этим действия, порой насильственные, было не только естественно, но и закономерно, соответствовало ходу развития нею кажутся новые ценности и идеалы. И как уже было сказано ранее, на поверхность всплывает лозунг, провозглашенный в эпоху Великой французской буржуазной революции, но в сущности прилагаемый к ситуациям и осуществляемый во время революций всех времен.
,,Побежденные партии должны исчезнуть,“ – заявил один из вождей жирондистов Жером Петион (33,с.53). Пребывание в таких беспощадных условиях безусловно усиливает стремление к власти, которая осмысливается как ,,способность удерживать инициативу, заставить других отвечать на ваши ходы, держать соперников в оборонительной позиции“ (10, с.110).Человек власти должен вселять страх, намеренно выводя окружающих из равновесия, чтобы держать инициативу в своих руках (10, с.183). Он должен делать все, чтобы быть в сознании окружающих незаменимым, чтобы они всегда от него зависели, иначе в один прекрасный день его могут заставить ,,пpойти по мосту вздохов“, как это было в XVв. в Венеции, с графом Карманьолой, который несмотря на все его заслуги перед венецианской республикой в войне против Флоренции неожиданно был казнен, предварительно проследовав к эшафоту через мост Вздохов (10, с.130). Несомненно, что подобное единоличное правление подчас осуществляется суровыми методами, но в то же время оно сопряжено с неким внешним величием государства. В качестве примера ограничимся хотя бы режимом протектората в Англии. С ним сопряжено как укрепление авторитета государства, так и возвеличевание имени самого правителя. Секретарь Государственного совета Джон Терло говорил, что с приобретением Дюнкерка и Мардика Кромвель опоясал себя ключами от континента и даже обеспечил Англии возможность для вторжения туда в случае необходимости. Известный поэт Эндрью Марвелл писал:„ Кромвель тот человек, который привязал нас к континенту.“ (60, p. 690). Ну а замечание французкого посла на жалобу короля Чарльза II можно считать верхом признания величия личности лорда-протектора. В 1672г. В беседе с послом Чарльз II жаловался, что бунтовщики, выступившие против королевской власти в Англии, нашли убeжище во Франции. „Такое не произошло бы в правлениe Кромвеля, – сказал король.
– Ваше величество, возразил 94 95 которая по сей день будоражит умы людей, в особенности тех, кто мечтает достигнуть высот, обеспечивающих все блага, о которых может мечтать человек, — наречена игрой (10, с.29).
А в этой игре, по прежнему главным является правило, согласно которому ,,князь должен заботиться только о победе и об удержании государства, а средства же к этому всегда будут почитаться достойными и каждый будет хвалить их“ (25, с.78). Так что общение с властью не терпит послаблений! Воистину вечен великий флорентинец! истории человечества. Их действия были обусловлены не субъективными устремлениями, а соответствовали перспективе хода истории их стран, времен и народов. В противном случае они не смогли бы преуспеть, их начинания провалились, а имена преданы забвению. Они были нужны истории и они были явлены миру. Историческая наука не вправе отторгнуть их, сожалеть о происшедшем как о неком ,,искривлении“ и заняться поиском каких-то альтернативных вариантов развития. Это было бы просто ненаучно. Они стремились к власти? Да, ибо все к ней стремились и стремятся по сей день. Они завладели ею? Да, но потому, что оказались находчивее, предприимчивее, расчетливее, решительнее, пусть даже хитрее, одним словом – умнее всех остальных. Они удержали власть, хотя бы даже жестокими, беспощадными методами? Да. Но в случае, если бы их осилили противники, с ними бы поступили точно таким же образом. Ибо все же власть не может выжить без постоянного подавления людей – всегда будет необходимость в разных грязных делишках, необходимых для того, чтобы удержаться на троне (10, с.287). Ведь никому не хочется чтобы им понукали! Как говорили древние римляне, ,,победителей не судят, но горе побежденным!“ Победи Ричард III при Босворте, кто знает, как гений Шекспира возвысил и украсил бы его? Ведь Ричард III как гласят источники, не был ни горбатым и ни хромым.Это был довольно-таки изящный кавалер и танцор,отважный, искусный воин, преданный своему брату, королю Эдуаpду IV, и в отличие от другого брата, герцога Кларенса, не бросался из одного лагеря в другой, от Йорков к Ланкастерам, т.е. не был перебежчиком. А в сражении при Босворте, когда к нему подвели коня, чтобы спасти выведя его с поля битвы, ибо дело Йорков было проиграно, да и то из-за предательства графа Нортумберленда, Ричард заявил, что покинет поле битвы только лишь королем Англии. И смело бросившись в бой, он погиб в сече. Так что победил Генри Тюдор, граф Ричмонд, будущий Генри VII и история оставила за ним и доброе имя и отсчет всех исторических событий именно в таком плане и так, какими они признаны за таковых. И это несмотря на то, что взойдя на трон, он физически устранил всех, кто посмел оспаривать у него корону или же был сочтен за потенциального соперника (82,108).
Власть, 96 97 21.Ленин В.И.ПСС.Т.37. 22.Ленин В.И. ПСС.Т.41.
23.Лицом к лицу с Америкой. Рассказ о поездке Н.С.Хрущева в США 15-27 октября 1959г.М.,1960.
24.Лукин Н.Л. Избранные труды. Т.I.М.,1960. 25.Макиавелли Н. Князь. М.,1910. 26.Манфред А.З. Наполеон Бонапарт. Сухуми. 1988.
27.Маркс К. Восемнадцатое Брюмера Луи Бонапарта. М.,-Л.,1926. 28.К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч.Т.ХV. 29.К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч.2-ое изд. Т.36.
30.Материалы XIX всесоюзной конференции КПСС. М., 1988.
31.Монтескье. Раз
мышления о причинах величия римского народа и его упадка.СПб.,1769. 32.Новый Завет Господа нашего Иисуса Христа. СПб.1878.
33.Олар А. Политическая история французской революции. М.,1938.
34.Полное собрание сочинений Байрона.
35.Практикум по новой истории.1640-1870. Вып.1.М.,1981.
36.Пушкин А.С. Наполеон. А.С.Пушкин. Стихотворения. Т.II. 1820- 1826. М.,1963. 37.Размышления и афоризмы французских моралистов XVIXVIIIвв.М.,1987. 38.Серебрякова Г.И. Женщины эпохи французcкой революции.М.1958.
39.Сергеев В.С. Очерки истории древнего Рима.М.,1938.
40.Сиренко В.Ф. Интересы – власть – управление. Киев.1991.
41.Согрин В.В. Джефферсон.Человек, мыслитель, политик.М.,1989.
42.Струве В.В. История древнего Востока.Л.,1941.
43.Тарле Е.В. Жерминаль и Прериаль. М.,1951.
44.Тарле Е.В. Наполеон.М.,1957.
45.Теплов Б.М. Избранные труды в двух томах. Т. I . М.,1985.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1. Английская буржуазная революция. Т.I. Под редакцией академика Е.А. Косминского и кандидата исторических наук Я.А. Левицкого. М.,1954.
2. Английская буржуазная революция.Т.,II. Под редакцией академика Е.А. Косминского и кандидата исторических наук Я.А. Левицкого. М.,1954.
3.Барг М.А. Великая английская революция в портретах ее деятелей. М., 1991.
4. Бюхнер Л. Сила и материя. Очерк естественного миропорядка, с основанной на нем моралью, или учением о нравственности. СПб.,1907.
5. Вандаль А. Возвышение Бонапарта. Т.I. Происхождение брюмерского переворота. Конституция 3 года. СПб.,1905.
6. Волошин М.А. Бонапарт (10 августа 1792 г.). 7 Гегель. Философия истории. Соч.Т.VIII.М.,-Л.,1935. 8.Гегель. Философия религии. Соч.Т.I.М., 1975.
9. Гейден К.История германского фашизма. М.,-Л., 1935.
10.Грин Р. 48 законов власти. М.,2003.
11.Добролюбов Н.А. Избранные философские произведения.M.,1948.
12.Дюфрес Р. Наполеон.М.2003.
13.Жоли Г. Психология великих людей. СПб.,1896.
14.Жорес Ж. Социалистическая история французской революции.Т.II. М.,1976.
15.История СССР. Эпоха социализма. Под ред. С.А. Сараева. М.,1977.
16.История Франции. Т.2.М.,1973.
17.Лашук А. Гвардия Наполеона. М.,2004.
18.Ле Бон Г. Психология народов и масс. СПб.,1896.
19.Ленин В.И. ПСС.Т.1
9 Муз 