«Если, однако, велишь, то о странствии трудном (…)
Все расскажу я»
Гомер «Одиссея»
Когда Одиссей не явился к ужину, я пожал плечами, по обыкновению, оставил на столе блюдечко с молоком и ушел спать.
Утром, спустившись на кухню и, увидев нетронутые сухари и ночного мотылька, барахтающегося в молоке, вдруг заволновался. Одиссей и раньше любил побродяжить, но утром я всегда заставал его заснувшим тут же у пустого блюдечка или похрапывающим в старой плетеной сухарнице.
Я растерянно бродил по дому, теребил занавески и заглядывал под диваны. Машинально открыл дверь кладовки: сломанный утюг, кожаный мяч, соломенная шляпа с цветами, насос, медный подсвечник… Обычная хозяйственная дребедень. Только… Чего-то не хватало… Чемодана! Почти нового с маленькой незаметной дырочкой от гвоздя.
Я метнулся в библиотеку (так гордо у нас именовался закуток под лестницей с этажеркой и промятым гобеленовым креслом в стиле «жалковыбросить») и ….выдохнул с облегчением – книга была на месте. Опустился в кресло и прикрыл глаза. Мне вспомнились блестящие бусинки Одиссея, нетерпеливо шуршащего страницами. Тогда я сурово нахмурил брови и сказал ему: Поаккуратнее, дружок, это все-таки не газета! Да. Именно так я и сказал: Это все-таки Гомер, а не «Дейли телеграф»!
Тут мой лоб покрылся холодными каплями. Я схватил нашу любимую книгу и пролистал. Так и есть! Страницы со странствиями Одиссея были вырваны!
Вдруг одна за одной выстроились в ряд все замеченные мною мелочи: исчезнувшая в понедельник сальная свечка, моток бумажной бечевки (я искал его в среду, чтобы перевязать сверток), мой шелковый платок в четверг, пять кусочков колотого сахара из синей вазочки (тогда я подумал на Джима – этого шустрого соседского мальчишку), наконец, жестянка с ваксой. Ну, начет последней пропажи я был не совсем уверен – Одиссей решительно не носил ботинок с того самого дня. С того самого дня, когда я впервые прочитал ему о приключениях его легендарного тёзки. Глупый мышонок как он хотел быть похожим на него!
И вот. Поэтому. Вчера. Вечером. Он схватил чемодан и отправился в путь!
*******
Похожий на бобра начальник речного вокзала недоверчиво переспросил: Мышонка с чемоданом?
— Да-да, белого мышонка с вот таким чемоданом – я развел руки, показывая размер чемодана.
— Сожалею, сэр, с таким чемоданом ни одна мышь не садилась на вечерний пароход – и начальник станции ушел, покачивая своей бобриной головой.
Я остался на пристани тупо глядя на расставленные руки.
Абсурдность моего предположения была очевидной.
«Странники, кто вы? Откуда пришли водяною дорогой?»* — передо мной стоял чудак Билл (наш местный сумасшедший) и понимающе щерился. Я сунул в его засаленный жилет десятицентовик, но Билли не отставая семенил рядом и бубнил: «Странники, кто вы? Откуда пришли водяною дорогой?» Ну, конечно!!! Я помчался к Литтл Роуп – ручью, бывшей обмелевшей речке, который прижимался блестящим боком к яблоневому саду за нашим домом, а потом весело вприпрыжку скакал по замшелым камням к Заброшенной Мельнице.
Около дома я перевел дух и подгоняемый нехорошим предчувствием свернул в сад. Мокрые от росы садовые скамейки, поливочный шланг, лейки… Привычную картину нарушала ровная полоса примятой травы, словно маленький трактор, огибая деревья, съехал к ручью. Трактор, размером с чемодан!
Старый дурак! Кому ты читал эти греческие бредни! Зачем говорил, что «океан – это река, обтекающая всю Землю»**! И теперь шальные воды Литтл Роуп несут чемодан с Одиссеем к Заброшенной Мельнице, к Горбатому Мостику …. Прямо в открытое море!
Я никогда не был хорошим бегуном, но, будьте уверены, до Заброшенной Мельницы я добежал, наверное, быстрее Джима (этого шустрого соседского мальчишки). Единственное, чего мне не хватало – это юных зорких глаз, чтобы вглядеться в шевелящиеся ивовые заросли.
Пока я протирал запотевшие очки, у моих ног дергая худой полосатой спиной с приставшими листьями, появился огромный кот и выжидательно уставился на меня единственным глазом.
Голодный кот и мышонок, запутавшийся в ивняке! Что может быть ужасней!
— Цикло-о-оп! Киска! Где ты? – послышалось сзади.
В тот же миг одноглазое чудовище промчалось мимо.
На ступенях мельницы в своем неизменном чепчике стояла мисс Торнтон и держала в руках фарфоровую миску.
— Мельник уехал, вот и кормлю страдальца
— Юными мышками? – скривился я
— Ну, что вы! Овсянкой! Он же совсем беззубый. А вы – шутник – мисс Торнтон погрозила мне сухоньким пальцем.
Сняв шляпу, я попрощался с этой благородной женщиной и, слегка успокоенный, побежал вдоль ручья.
Все в этот день казалось мне лживым и притворным. Малиновки пели сиренами, а невинные кувшинки напоминали о сладких лотосах и потерянной памяти. На бегу вытряхивая из мокрых парусиновых туфель острые камешки и вытирая очки, я добрался до Горбатого Мостика. На нем воробьями сидели мальчишки.
— Добрый день, сэр – соседский Джим помахал мне самодельной удочкой.
— Как улов, Джимми? – пропыхтел я.
— Ничего, кроме этого паршивого чемодана!
— Это мой чемодан, Джим – сказал я тихо.
— Простите, сэр, но может быть в следующий раз, отправляясь в путешествие, вы положите туда хотя бы пару носков?
— В нем точно ничего не было?!
— Там еще было сто пенсов, но мы их бросили в воду. На удачу! – захохотали мальчишки.
Возможно, в другой раз их шутка и показалась бы мне смешной, но сейчас я в отчаянии трусил вдоль ручья, пытаясь найти хоть какой-нибудь знак, хоть какую-нибудь ниточку.
И я ее нашел. Не ниточку, а ту самую бумажную бечевку! Её лохматый обрывок с одного конца трепал беспощадный Литтл Роуп, а другой был прихлопнут гнилыми зубами страшной черной коряги.
Я представил Одиссея, обернутого моим шейным платком как тогой. Представил, как корабль-чемодан качают быстрые волны, как острые камни царапают фибровые бока, как вода юркой змеей пробирается в маленькую дырочку от гвоздя. Капитан выбрасывает и подмокший сахар, и ненужную свечку, делает из бечевки лассо и закидывает его на чудовище-корягу, пытается прибиться к берегу, размокшая бумага рвется, но мышонок из последних сил ухватывается за скользкий сучок.
Я опустился на колени, разглядывая сырой прибрежный песок, и вдруг отчетливо увидел цепочку мелких следов. Без сомнения, Одиссей был жив! Но мою короткую радость тут же захлестнуло темное отчаяние – рядом со следами моего друга мутными зловещими озерцами были отпечатки какого-то большого когтистого зверя. Сначала гигантские лапищи неотступно сопровождали знакомые легкие ножки, потом крупяные следочки пропали и по песчаному берегу к верхней дороге поднимались только когтистые…
…И вот тут я заплакал.
*******
Не помню, как добрался до дома, как открыл дверь. Помню только, что ноги мои в парусиновых туфлях разъехались и я, оказавшись на полу, увидел черные жирные пятна. Они были везде – на коврике, на моих тапках, даже на стене. Врожденное любопытство побороло воспитанную брезгливость, и я потер пальцем коврик. Хм… что-то знакомое. Ну, конечно! Это была обувная вакса!
Ошарашенный, я направился в ванную комнату и, застыв на пороге, закричал от неожиданности: в оцинкованном тазике (том самом, где обычно купался Одиссей) весь в радужной пене сидел неизвестный мне черный мышонок и благостно щурился. Я что-то промычал, попятился и сел на корзину для грязного белья, а нахальный незнакомец щедро натер себя душистым обмылком и сказал: Подай полотенчико. Не глядя, я сунул ему махровую салфетку. Пришелец вытирался и приговаривал: Дом, милый дом… Этого я уже стерпеть не мог. Полный гневной решимости выставить самозванца, я вытряхнул его из салфетки.
НА ПОЛУ СИДЕЛ ОДИССЕЙ. Чистый и довольный.
*******
— Твой шелковый платок, наверное, унесло в открытое море – вздохнул Одиссей, макая в молоко сухарик.
— Ерунда – ответил я.
— И прости, что извел ваксу. Сначала я намазался, чтобы походить на него (тут он возвел глаза к потолку), а потом эта мазилка удержала меня на воде. Я ведь не умею плавать, ты знаешь.
— Знаю – ответил я.
— А этот пес – Бакстер, оказывается отличный парень и бегает быстро. Это он заметил меня на берегу и предложил подбросить до дома.
Мы помолчали, глядя на огонь в камине.
И Одиссей сказал: Это было замечательное путешествие, Гомер, замечательное…
Да. Именно так он и сказал.
* Гомер «Одиссея»
** древние греки считали, что река обтекает Землю
9 Муз 