НИКТО
Нужно было стать Никем,
Имя свое потерять,
Чтоб не исчезнуть навек
В пасти Циклопа.
Можно было остаться Никем,
Имя свое потерять,
Чтоб не навлечь на себя
Гнев Посейдона.
Нужно было нищим стать,
Бездомным прийти домой,
Славу и силу свою скрывать
В жалком обличье.
Можно было бессмертье обресть,
Вечно ложе с богиней делить,
Не проходя живым чрез Аид,
Но для этого нужно было
Не исполнить свой долг — Одиссею.
ГОРОД
(Ответ Кавафису)
Я из дальних земель,
Из-за дальних морей
Приносил красоту,
Приносил волшебство
В город детства,
Который и городом не был,
А был целым миром.
Это город львов —
Город львиц над вратами Микен,
Город мудрого льва меж распахнутых крыл
С распахнувшейся книгой, написанной Марком.
Он подернут был золотом римской листвы,
Голубым итакийским туманом укрыт
И рассыпчатым мраком мадридских контрфорсов.
В нем был склон в монастырском саду,
Напоенный душистостью трав,
Наподобие склона афинского Пникса.
В нем — российский простор и испанская грусть,
В нем — Страна Дураков в покосившихся улочках Пизы,
В нем — египетских статуй извечный покой,
А в цветах его парков — индийские краски…
Но покинули рыбы-драконы тюльпанный фонтан,
А на стенах домов, о которых Огинский писал полонез,
Появились крысиные лики под шапками бравого Швейка
МИЛАН — АФИНЫ: РАССВЕТ
«Что общего между философом и христианином?
Между учеником Греции и учеником Неба? Между
искателем истины и искателем вечной жизни?
Что общего между Афинами и Иерусалимом,
между Академией и Церковью?»
Тертуллиан («Апологетик», 46;
«Об отводе возражений еретиков», 7)
Утренняя тишина в полумраке Собора
в своей святости —
как приход утра на Акрополе.
Бесконечно скопление
«философских» колонн с витражами горящими,
но продумано,
хоть не мерою эллинской древности.
Что контрастнее синей легкости
меж Парнефом, Гиметтом, Эгалеем
и скоплением дымки морской, окутавшей
острый купол эгинского Зевса Геллания
там — в дали, расцветающей розами?
Гвоздь из тела Христа в высях повис:
Колюча ль звезда над Акрополем?
MILANO — ATENE: L’ALBA
Quid simile philosophus et Christianus? Graeciae
discipulus et caeli? Famae negotiator et vitae?..
Quid ergo Athenis et Hierosolymis?
Quid Academiae et Ecclesiae?
Tertullianus («Apologeticus», 46;
«De praescriptione haereticorum», 7)
La mezza luce del Duomo pendente nell’alba silente
Nella sua santità
Come sull’Acropoli un’alba sta sorgendo.
Un cumulo illimitato
Delle colonne “fi losofi che” con i fuochi dei vetri
Il tutto invece è ben rifl ettuto,
Benché senza la misura antica ellenica.
Esiste contrasto più forte alla leggerezza azzurra
tra un Parnes, un Imetto, un Egaleo
e un cumulo di nebbia marittima
che copre in Egina la cupola acuta dello Zeus Ellanio
tra le lontane onde fi orite di rose?
Il chiodo dalla carne di Gesù sospeso nell’altezza:
Davvero è spinoso l’astro sull’Acropoli che brilla?
РИМ — ГЕРАКЛЕЙОН: ФОНТАНЫ
Кони моря с площади Navona
Гиппокампы, ржущие прохладно,
В Кандию-Гераклейон меня уносят —
В позабытый мир морских фантазий,
Называемый в народе «Львами»,
А в истории — Фонтаном Морозини,
В мир, с которым христианство соглашалось…
В мир, который был исламу неприемлем,
Но оставили его плескаться турки,
Одолев гигантского Нептуна.
Львы сидят персидскими котами,
Кругломордо созерцая струи,
А вокруг снуют автомобили,
Мотоциклов треск, ваниль бугацы….
Впрочем… Я на площади Navona —
Между метами Нептуна и Тритонов
In Agone: здесь несутся кони,
Гневно пыль взбивая на ристаньях,
Разбивая вдребезг колесницы
И влачат неистово возничих.
Вижу цирк, Навону начертавший…
Потому, хоть мрамор здесь столь нежен
И столь женствен храм святой Агнессы,
Столько жизни здесь бурлит в животных.
Потому так мило здесь барокко.
Иероглифы Египта здесь — орнамент:
Имена трех Флавиев забыты,
Голубь мира с веткою оливы,
Выше сокола-царя взметнувшись,
Реет, словно крест, над обелиском,
Четырех богов благословляя —
Нил и Ганг, Данубий и Ла-Плату —
Мощь речную и мужскую силу.
Блики вод по четверному гроту,
По дельфину, льву и крокодилу,
Пробегают за струей звенящей.
Кони фыркают спокойным плеском света…
Флаг бразильский… Кьянти в “Dolce vita”…
СИРАКУЗЫ
Сиракузы славны силою,
Карфаген много крат побеждавшею.
Сиракузы славны разумом,
Римский флот и в волнах сокрушавшим, и в пламени.
Сиракузы славны ученостью,
Еврипида сограждан спасавшею.
Но превыше всего там — вода Аретузы скромная,
До сих пор за века не иссякшая.
К ней чрез море добрался Алфей из Олимпии,
Своих струй чистоту храня,
Не поддавшись просторам соленой едкости.
АЛЕКСАНДРИЯ
Этот Город, самый страстный в Ойкумене,
был насыщен ласками влюбленных,
напоен любовью всех оттенков —
от сиянья чистого Канопа
и до мути из канопской жизни.
В этом городе небесных исчислений
в звездах видели любовь веков прошедших.
Здесь над красотой толпа глумилась,
обнажив чистейшую из женщин,
чтобы страстно насладиться мукой
и безумно тешиться над мыслью,
добродетели сосуд разбивши,
черепками искромсавши тело.
Здесь Корнелий Галл, префект Египта,
очаровывал словами Клеопатру:
он ей рассказал о Ликориде —
как кружилась в нежном танце дева,
как любовью полонила Галла,
как увлек ее в снега мужлан Антоний…
Разве можно устоять пред Галлом,
пред его волшебными словами?
Вечным сном уснула Клеопатра…
А поэт, ее в силки поймавший,
повелителем Египта был три года,
но затем лишил себя он жизни
от гордыни и тоски по Кифериде…
В этом городе все побеждает Эрос,
даже если он причастен Смерти.
