Восходит к небесам пчелиный путь,
За роем мыслей тянется забвенье,
Сирен небесных сладкогласно пенье
И манит, чтоб на рифы рифм толкнуть.
Дыханье жизни или проводник
В загробный мир, где царственный Вергилий
Плетёт венки из белоснежных лилий,
И падают они в живой родник.
Над ним клубится животворный пар,
В дремучих зарослях густой мелиссы
Неслышно зреют замыслы и смыслы
И пчёлы собирают их нектар.
Жужжит в прохладной чашечке цветка
Упорная добычливая жрица,
Пусть жизнь ее одно мгновенье длится,
А вечность, словно память, коротка.
* * *
Я не гоню непрошеных гостей.
Они, как судьи, судят, нужно ль время
Мне для моих подержанных страстей,
Тревог, высокомерий, треволнений.
И пусть сидят до первых петухов,
Я каждому из них придам значенье,
Я всех приму душой, хоть без грехов
Нет никого, и я не исключенье.
Пусть для кого-то гость – что в горле кость,
А я кочевница, мой дом – повозка.
Любой захожий – это плеть и гвоздь,
И цепь, и якорь, и печать на воске.
Я не гоню непрошеных гостей,
Гость промелькнёт, как миг, как век короткий,
Уйдёт, оставив горстку новостей.
Их можно до утра перебирать, как чётки.
* * *
Над Черноморским побережьем
Сияньем озарён восток,
Восходит солнце в славе прежней
И на зубах скрипит песок.
Под пеплом древности — селенья
Безлюдный сторожат залив,
От пережитого волненья
Глаза усталые прикрыв.
Прошли и годы, и народы.
Так много пало стран и стен,
Пока сюда сносили воды
И Танаис, и Борисфен.
Пока накатывали войны,
Пока гасили здесь умы
В злотворных испареньях поймы
Бельматые глаза чумы.
Мир — золотой орех — расколот.
Но кто-то всё же смог в пути —
Не наковальню и не молот, —
Частицу света обрести.
Замысел
У хищного солнца лучи жестковаты,
Но море залижет ожоги и раны.
Задуман закат над горами багряным,
Задуманы запахи чая и мяты.
И дыни даны на помостах дощатых,
Исполнены персики сладкого сока,
Дождались плоды заповедного срока,
Чтоб южный базар утопал в ароматах.
Прекрасно замыслена роща самшита,
Её тишина и крутые подъемы,
И птицы над нею висят невесомо,
Как будто бы птицами небо прошито.
Во всём наблюдается мысль и забота.
И дабы секреты не выдать все разом,
Дано ощущенье, что есть ещё что-то,
Чего не постигнут ни чувства, ни разум.
Живое Слово
У Иоанна Богослова
Есть несколько заветных строк
О том, что Слово было Бог
И что у Бога было Слово,
И это ключик от ларца.
Восславим же библиотеку,
Доставшуюся от Творца
Его творенью – человеку.
И прочитаем по складам
Великих тайн первоосновы,
Внимая не пустым словам,
А вечному живому Слову.
* * *
Жары распахнутые маки
Асфальт и камни накаляют,
И разомлевшие собаки
Земную жизнь превозмогают.
Здесь кипарисовые перья
Стоят без признака движенья,
Внушая зеленью — доверье,
И высотою — уваженье.
И море пенное расскажет,
Как древний мифотворец, складно
Об островах и абордажах,
Русалках и подводных кладах.
А небосвод, от зноя белый,
(Или от зависти и сплина)
Вонзает огненные стрелы
В загаром тронутые спины.
И высунув язык на берег,
Над чайками смеётся море,
Оглохшее от их истерик,
От их пронзительного ора.
А в глубине, манящей, зыбкой,
В морских таинственных колодцах
Мелькает золотая рыбка,
Блестит, но в руки не даётся.
СОЛОВУШКА
Закинув серебряно горлышко
До хрупкого шейного хруста,
О чем среди вётел, соловушка,
Поёшь ты и вольно, и грустно?
Невзрачная серая пташечка
Нашла в себе волю и силы
И песней — волшебною палочкой —
Весеннюю ночь сотворила.
Отважно восстав из ничтожества,
Отдав себя миру и мигу,
Забыв немоту и убожество,
Которые снова настигнут…
Умчится в чащобу дремучую
Умолкнувшая Филомела.
Отнимут тростинку певучую
От губ в тишине онемелой…
