диакон Георгий Малков. Колыбельная для любимой

                                Елене

Заря промыла стекла

Малиновой водой,

И мы закрыли окна,

Готовясь на покой;

И в доме стало тихо,

И слышно, как в саду

Кусты и ветер лихо

Играют в чехарду.

Иди, мой друг, иди же,

Сплетем свою печаль,

Над бредом наших хижин

Помчимся с ветром вдаль.

Под нами будет слякоть,

Дождливая страда,

И будут молча плакать

Ночные города.

И с нами уплывая

В глухую пустоту,

Засветит ночь глухая

Фонарик на мосту.

И будет долго виден,

Далек и одинок,

Вселенской всей обиды

Осенний огонек…

1975                        

1.

…Они забыли день творенья – горы,

Немотствует в их недрах тишина;

Вдоль скал воздвигнута забвения стена –

Навстречу времени, и сузились просторы

Меж небом и землей. Угасли злые взоры

Истлевших звезд, и чахлая луна

В ковыльной мгле, где сон и седина,

Лишь змей ночных выслеживает норы.

Шершава раковин иссохших пустота

В слепой руке понтийской Антигоны:

Где брата павшего былая красота?

Где честь царей? Где божии законы?

…Ей отвечает ночи немота,

И только эхо возвращает стоны…

1973, Коктебель

2.

Опять, Таврида, пыльный воск твой снится,

И мертвый мед не тает на губах –

Развеян времени отроческого прах,

И вы — пусты, былые колесницы!

Но и до днесь твой чувствую размах

В торжественной Гомеровой странице –

Бессмертны древние зарницы

В слепцом воспетых небесах.

Горька полынь. Настой веков – горчее!

Его тоска в избранниках горит.

Хлебнешь его – и станет вдруг слышнее,

О чем она, безумная, твердит.

Нет слов ее – страшней, и нет нежнее –

Ожившей памяти во тьме отцовских крипт…

1973, Форос-Понизовка

3. ПАСТОРАЛЬ

                                 Монахине Магдалине (В.А. Рещиковой)

…Пусть в долгом сне, и кровь в висках не знает –

В колючем инее, в безмолвье сонных льдин –

Путей иных в заснеженных сосудах;

Лишь быстрой ласточкой мелькнет вдруг день один

В просторе ветреном и золотистых грудах

Опавших дней и снова исчезает

В заветной глубине – как в озере пустом,

Чей влажный блеск дрожит недобрым дном…

Всевидящее око в светлой влаге

В пречистом отраженье жертвы ждет;

Звенит ручей в притихнувшем овраге,

И вот, знакомому давно покорен звону,

С зеленой дудочкой и веткою зеленой,

Седой пастух стада свои ведет.

Их полдень тих, и только взмах руки,

Чьи всплески так блаженны и легки,

Прозрачных звуков тень перебирая,

Коснется на мгновенье тени той,

Что в роще солнечной без устали играя,

Шуршит в ветвях сожженною листвой…

1975, Сугдейя-Судак; 1976, Москва

      4. ИФИГЕНИЯ  В ТАВРИДЕ

Опять ты льешь, гадая, воск на скалы,

Но слепо сохнет тяжкая слеза…

Сурьмой незрячие обведены глаза –

Не в их ли бездне ночь заночевала?

Проснись, Охотница! Тебе ль в покое зал

Томиться глыбой мрамора пристало?

Проснись, Прекрасная! Священного кинжала

В руке сестры уж ярится гроза!

Не ты ли, жрица, локон тот обмыла

На сонном мраморе – в провидческой тоске,

Что одинокою колонною застыла

На молнией оплавленном песке?

Дворец разрушен. Рока давит сила.

И черный парус реет вдалеке.

1975, Сугдейя-Судак

                        5. УТРО РОЗ

                                            Елене

Пора вставать! Уж солнце, вспыхнув, встало,

Набросив переплет рассветного окна —

На стол, кровать, подушки, одеяло…

Вся комната, как рай, озарена!

Проснись, проснись, подруга и царица,

Смотри, завянут розы на окне —

Пока друг другу всё мы будем сниться,

Давай займемся тем же — не во сне!

Давай вдохнем сей аромат Тавриды —

Пусть ложе поплывет в божественный Форос:

Окончим дни – как Филемон с Бавкидой,                                                

В любовной старости — среди греховных роз!

Ну, что за прелесть – завиток чуть алый,

И сколько их – в пылающем огне…

Смотри, смотри! — как солнце заиграло,

Коснувшись их, на озаренном дне!

Еще лишь миг – и подними ресницы:

Прекрасен мiр, сияя и любя, —

И розы-хищницы, и солнечные спицы,

И каждая на них петелька бытия…

1975, Сугдейя-Судак, Москва