***
Нет, не клавиши – струны натянуты в памяти!
Сквозь тамгу, знак и штемпель и сквозь каганат,
Золотую Орду, печенежьи фундаменты,
о, как струны сквозь время острожно звенят.
Покажи свои руки! Те самые линии –
хиромантию струн, нитей тонкую бязь,
паутинные, вязкие, нежные, длинные,
у меня есть такие же, как родилась!
И у девушки этой – арфистки, смоковницы,
что как древо из рая слепящая ветвь
в тонких пальцах сквозит, то взмывает, то клонится.
О, бесстрашные ноты! За вас умереть!
«Но, родная, не сметь!» — я шепчу. И тревожусь я
за тебя, за себя, за весь мир на ветру,
что распался на Каинов, Авелей, Воозов,
помоги мне собрать. Я одна не сберу!
Невозможное, светлое спой! Аве Отчево!
В этом зале холодном на тысячу мест.
Здесь на первом ряду мама, сват и сыночек мой,
а в душе у них Альпы, Тянь-Шань, Эверест.
А в душе у них праздник, танцуют Танатосы,
возвращаемся к солнцу, сдираем весь лак!
Пусть стареют Кассандры под Лунной сонатою,
Александровским садом. Иначе никак!
А вот тот старичок, что как гроздь виноградная,
в чан его – на вино под твоею пятой.
Ты же знаешь, как мне это всё было надобно,
словно мёртвой звезде, сгибшей, но золотой.
Продолжение струн мы – в распятии – люди все!
На своих, на чужих, на небесных крестах.
Эту музыку держит в костре ли, сосуде ли
твой оглохший Бетховен, ослепший твой Бах!
***
Рука человека, берущего холст,
которой бы гладить шершавые кромки.
Рука эта будет вбивать в руки гвоздь,
и будет нам слышен хруст косточек тонких.
Рука человека – плечо, локоть, кость…
Есть руки, которые мне целовать,
есть руки, которым проклятия слать мне.
Есть руки, которые в поле трава.
Есть руки – объятья. Есть руки – распятья.
Безрукость Венеры неправых – права!
Безрука земля. Небеса .Дерева!
Зачем тебе руки, побивший меня?
Толкнувший? С тех пор я хожу – ледяная!
Зачем тебе руки? Не знаю, не знаю.
Хочу, чтоб не видел Бог этого дня!
Чтоб Он на минуту хотя бы ослеп.
Чтоб Он на секунду хотя б отвернулся.
Охранник, что выбежал в холл, взял бы свет
на миг потушил. И совсем был не в курсе!
И, чтоб – Карфаген! И – Везувий! В тот миг,
чтоб люди бежали развеявшись – в пепел!
Как плачет младенец! Оплавлен старик!
Безногая женщина – выжженной степью.
Вой. Грохот. Безумие! Бедная мать
осела в костёр – в ней ребёнок сгорает.
Так вырви ты руку! Оплечье! Гора – я
та самая! Камни, где будут стекать
с вершины, из кратера в тёмную падь!
Врагами квитаться. Истошно сгорать.
И время закончилось нынче твоё.
Я, мёртвая, всё же твоей жду руки!
Во мне всепрощение сладко живёт,
во мне – подставление левой щеки!
И непротивление. Ты помоги
не мне. А себе. Прогорит жухлый холст.
В продажности ты затерялся с женой.
О, как отмолить мне твой грех? Как мне ось
всего мироздания сделать стальной?
Отныне я – лобное место. Я – вся!
Твоих по-надбровий. И глаз. И строки.
…Обуглено, горестно бьётся культя руки.
