Дмитрий Курилов. Когда-то я стану стихами

Давид Бурлюк. Поэт и муза

Сегодня читателей «9 Муз» мы знакомим с поэтом Дмитрием Куриловым. Он — член Союза Писателей Москвы, член Союза литераторов РФ, киносценарист, прозаик, бард, поэт.

Первый и единственный сборник стихов издал в 1994 году, когда ещё учился в Литинституте в семинаре Е.М.Винокурова, И.Л.Волгина и Г.И. Седых.

О своих стихах он говорит так: «Я достаточно критически отношусь к своим текстам, и за прошедшие годы просто не видел повода для издания сборника стихов. Новые же  стихи,  написанные за последние несколько лет,  повысили мою самооценку. Теперь я чувствую: и повод, и причина для издания книги стихов есть. Более того, сложился круг друзей-читателей, которые будут рады выходу этой книжки».  

В планируемый сборник войдут лучшие стихи, написанные Дмитрием за 30 лет, а также лучшие тексты песен, известных в бардовской среде как «Ангел пожилой», «Памяти Берестова», «Лунные дети», «В бессонной голове такое оригами…» и др.

Предполагаемый тираж — 500 экземпляров в твёрдой обложке… Книга уже готова к печати, но пока не вся сумма, необходимая для издания книги, собрана. Все, кто захочет помочь Дмитрию осуществить его мечту, может воспользоваться этой ссылкой https://planeta.ru/campaigns/104594

***

Летят легкокрылые ангелы,

Красавцы – наверно, из Англии,

Летят над полночной Москвой,

Над Пятницкой, над Моховой,

Над Люберцами и над Химками.

Мы кажемся им фотоснимками

С доставкою в рай или в ад,

Мгновениями, микровспышками,

Мелькнувшими, зыбкими, бывшими.

И светит над нами, отжившими,

Их вечный, как музыка, взгляд.

***

В бессонной голове

такое оригами! –

то ангелы поют,

то демоны трубят…

Шататься по Москве,

ходить весь день кругами

и думать о тебе,

и чувствовать тебя.

Любовь моя и боль,

ты – рана ножевая,

ты – мой горящий куст,

и крест, и забытьё.

И горько, и светло

мне жить, переживая

присутствие твоё,

отсутствие твоё…

***

Ах, это чувство без любви – голода.

К чему свободы мне моей разности?

Мне не хватает твоего голоса.

Я задыхаюсь без твоей радости.

Я улетел бы в небеса, с птицами,

Да только небо без тебя – падает.

Ах, пусть хотя бы голос твой снится мне!

Ах, пусть хотя бы тень твоя радует!

***

Ты птица морская, заморская,

Ты юга сухого дитя,

Ты ластишься гладкою шёрсткою,

Легко мужичками крутя.

Снегурочка в шубке нетаемой,

Безумия боезапас,

Ты – стихотворенье Цветаевой.

Ты – Кафки последний рассказ.

Открытка с потерянным адресом

И Бога секретный дневник,

Ты – триллер мой с тоненьким саспенсом

И самый крутой боевик.

Ты – женщина, полная мужества,

И праздник, и молитвослов.

Ты – тайна, ты – бездна, ты – музыка,

Понятная мне и без слов.

P.S.

И есть лишь одно неизбежное

Пророчество в нашей судьбе:

Моё отношение нежное.

Моё отношенье к тебе.

***

К Богу, к чёрту, к любимой, к возлюбленной,

Недолеченный и недолюбленный,

Огорошен холодной войной,

Обездвижен семейной виной,

Нет, не лгу, не играю, не балуюсь,

Обращаюсь, внимаю и жалуюсь,

Обнимая, прощая, кляня:

Ты дослушай, дослушай меня!

Я же только к тебе – эти песенки,

Как ступеньки раздолбанной лесенки.

Как котёнок надежды, любви

С верной мордочкой в сладкой крови,

За клубочком твоим я всё прыгаю,

Ушком двигаю, лапкою дрыгаю —

Приглядись, отзовись, не тупи!

Обними. Приласкай. Утопи.

***

…а он считал её неприступной,

такой лирической героиней,

почтибогиней с фактурой крупной,

что глянет мельком и жизнь отнимет.

Она ж жила себе суетливо,

с утра до вечера на аврале,

влюблялась часто и торопливо,

ломала фен и рвала сандали,

и даже, (Боже!), как все простые,

плела интрижки, ругалась матом,

игралась в шахматы холостые

с очередным недокандидатом.

 а он всё верил, что вдруг однажды,

случится что-то, займётся между,

и тихим светом взаимной жажды

спасёт обоих, вернёт надежду.

но нету дела судьбе-зазнайке

и всё общение – лишь в фейсбуке:

то он её ненароком лайкнет

то вдруг она его кликнет супер.

***

 «Жёны мои со мною
не были счастливы» (Городницкий)

Мне снился сон. Мы были молоды.

Мы завтракали на траве.

Слова любви и чувство голода

В моей сплетались голове.

Я ел с руки твоей протянутой,

Я таял в коконе твоём.

И нет! – ты не была обманутой,

Со мной вдвоём, со мной вдвоём.

К нам были ангелы участливы,

амуры не жалели стрел.

Мы, безусловно, были счастливы

В сумятице семейных дел.

С какой минуты, моя милая,

включилось страшное кино?

Нас увлекла вода остылая

В воронку, в омут – и на дно,

Где жест любой наполнен болью,

И нет «ни Музыки, ни сил»…

Да, ты меня любила больше –

Но ведь и я тебя любил!

Прости меня, моя несчастная,

Что я тебя не уберёг.

За то, что жизнь твоя прекрасная

скаталась в хладный уголёк.

За то, что больше не поверишь мне

Сто раз прощала – не простишь,

В силках тоски и недоверия

К былым высотам не взлетишь.

Но средь раздрая растреклятого

Поверь, я – в прошлом, в той Москве —

В июле девяносто пятого —

Мы завтракаем на траве.

***

Время-время, Чёрный Крот,

Жизнь крадёт – и без поблажек…

Помнишь переулок тот?

Сивцев Вражек… Сивцев Вражек.

Я тот день уже забыл.

Ты тот день давно забыла

Помнишь, я тебя любил…

Помнишь, ты меня любила…

Солнце прыгало в глазах.

Губы губы целовали.

А в зелёных небесах

Наши души танцевали…

Всё прошло. Ветшает жизнь

В глубине многоэтажек.

Обернись… вернись… вернись…

Сивцев — Вражек… Сивцев — Вражек.

Время-время, дай мне мир,

где я счастлив без натяжек!

Этот Берег, этот миг —

Сивцев Вражек, Сивцев Вражек!

***

Мы пили кагор на балконе.

Нам книжка служила столом.

Я гладил глаза и ладони,

И дождик шумел за стеклом.

Шумели верхушки деревьев

И волосы вились твои

И сладко так было от древней,

Как солнце и влага, любви.

Никто так меня не обнимет,

В затылок шепнув, уходя.

Никто этот день ни отнимет

И светлые слёзы дождя.

И как бы ни били нас ливни,

Болезни, обиды, тоска,

Нас не было в мире счастливей

И нету, пожалуй, пока…

***

Я рассказал ей о Прусте.

Я рассказал ей о Фросте.

Было в глазах столько грусти.

Так почему мы не вместе?

Мы обсудили Шопена,

Вспомнили Питера Пена,

Страстно и проникновенно

Спели под Миллера Гленна.

«Песню о Гайавате»

перевели из Лонгфелло.

Но на «Апассионате»

что-то совсем поплохело.

После смотрели Феллини,

Копполу и Бертолуччи.

Выпили под Паганини,

Стало немножечко лучше.

Но после всех впечатлений

Пылкой любви не случилось.

Стихли «Семнадцать мгновений».

Скис недовыпитый «Чивас».

Может, момент не поймали.

Иль недостало культуры?

То ли был маленьким Малер,

то ли Серов слишком хмурым.

***

Не игнорируй ты меня, не игнорируй!

Зомбируй, пломбируй, администрируй,

вибрируй, оперируй, провоцируй —

но только, ma chérie, не игнорируй!

Утрируй, секвестируй, перфорируй,

дезодорируй, декларируй, дефлорируй,

Хлорируй, эмигрируй и кастрируй,

но всё же никогда не игнорируй!

Монтируй, промотируй, конвертируй,

шуруй, эквилибрируй, мотивируй,

законсервируй, переформатируй,

кремируй, но прошу, не игнорируй!

Поставь хоть раскладушку в коридоре,

но только не держи меня в игноре!

***

Осень гладит меня дождями.
Осень листьями мне шуршит.
Эта жизнь происходит с нами,
Этот грустный полёт души.

Где ты, Музыка? В чём причина?
Я губами твой дождь ловлю.
Осень — женщина, я — мужчина.
Хоть кляну её, но люблю.

А она, как любовь, проходит —
в мире ветреном не спастись.
Ты — мой трогательный пароходик,
неродившаяся жизнь.

Танец мужества и сиротства,
где сплетаются рай и ад.
Осень — Музыка, я твой Моцарт,
ты — мой реквием, ты — мой яд.

***

Наблюдая за людьми,

приближаясь, отдаляясь,

умирая от любви,

без любви в толпе теряясь,

вдруг столкнуться с ней в упор,

в мире, в чате, на перроне

в убегающем вагоне

выслушать, как приговор,

перифраз-припев-пустяк

заигравшегося эха:

«<нрзбрчиво> ты как?

где ты? кто ты? как доехал?»

***

Ты не поверишь, дорогая, но в тебе

Воскресают все женщины, бывшие в моей судьбе.

Все мои бывшие, меня любившие и неполюбившие,

Все, мною брошенные, снегом запорошенные,

Пахотой запаханные, суетой затраханные,

Все мои любимые, в сердце моём живые,

И особенно – роковые.

Они говорят со мной, я теряюсь в их голосах,

Я путаюсь в их волосах, путаюсь в их телесах,

Путаюсь в их чудесах,

Может, потому что я частично уже на небесах?

Может, мы уже ангелы? И летим по небесной Англии?

Или мы демоны? Йоко-Оны и Джоно-Ленноны?

От облака к облаку, от песенки к песенке

Вверх по чудесной лесенке? Вниз по прелестной лесенке?

Что там вверху припрятано? Что там внизу схоронено?

Память — белыми пятнами. Совесть — крылами вороньими.

Признаки – ускоряются, призраки – растворяются.

След их во тьме теряется.

След их во тьме теряется.

И — посреди высоты,

пустоты, тишины, красоты –

Есть только я и ты.

Есть только я и ты.

Да. Только я и ты.

***

когда-то я стану стихами

и музыкой стану

и те кто меня не любили

кривляться устанут

устанут прочтут улыбнутся

и даже поплачут

и тоже стихами очнутся

а как же иначе

а те кто со мной разделяли

и радость и горе

сольются со мною ручьями

в небесное море

и там среди солнечной бухты

сплетём наши руки

мы буквы мы чёрные буквы

да белые звуки.

***

Я – очень длинная река.

Я к вам теку издалека,

То извиваясь, то резвясь,

То забываясь, то смеясь,

То водопадами струясь.

Я – ваша жизнь, я — ваша связь.

Я – полноводная река.

Во мне гуляют облака,

И звёзды светятся во мне,

И раки топчутся на дне,

И рыбы в тишине ночной

Ныряют молча за Луной.

Я – очень древняя река.

Я к вам плыву изглубока,

Из сна, из сказки, из лубка,

И затонувшие века

Плывут со мной, живут со мной

Моею жизнью неземной.

Я помню всё, я знаю всех,

И бабий плач, и детский смех,

И взмахи резкие пловца,

И холод в глотке мертвеца.

И кости старых кораблей

Покоятся в воде моей.

В моей воде, в моей крови

Смолкает музыка любви,

И каждый звук, и крик, и стон

Впадает в сон, безмолвный сон.

Плывут столетия во мне…

В моей крови… в моей волне…