Рассказ из книги «Служенье муз»
Левитан подошел к запруде: бревна мостки, глубокий черный омут, над омутом лес глухой, темный, тропинка, убегающая в лес – это то, что нужно! Художник сделал наброски и стал писать акварельный этюд прямо с натуры. Он так погрузился в работу, что не заметил, сколько прошло времени.
У омута, 1892 г. Исаак Ильич Левитан
– А, вот вы где, – услышал он неожиданно.
– Это вы, Лика!
– Вас заждались, грустный художник, самовар остывает! Чехов и домочадцы волнуются.
– Дайте-ка мне еще минут пять.
– Хорошо, посижу на пенечке, подожду, – согласилась девушка, – я ведь не помешаю?
– Нет, нет, напротив, – отозвался Левитан. – Почитайте мне из пушкинской «Русалки», Лика. – Ведь именно здесь он сочинил ее.
– С удовольствием, – отозвалась девушка. –
Невольно к этим грустным берегам
Меня влечет неведомая сила,
Все здесь напоминает мне былое
И вольной красной юности моей
Любимую. Хоть горестную повесть.
– Это монолог князя, – узнал Левитан.
– Да, сюжет поэмы банален (любовь, коварство, измена), но текст по-шекспировски глубок:
– Мой милый друг, ты знаешь, нет на свете
Блаженства прочного: ни знатный род,
Ни красота, ни сила, ни богатство –
Ничто беды не может миновать…
– Антоша тоже восхищается ими, – художник на мгновенье остановился и внимательно посмотрел на Лику.
– Знаете, Левитан, а ведь на вас та же печать гениальности…точнее на ваших картинах.
– Вы смеетесь надо мной, милое создание?!
– Ну что особенного в полуразвалившихся мостках, в заросшей тропинке, с точки зрения обывателя? А вы из этого скромного уголка природы творите целую лирическую поэму.
– Этому научился я у наставника своего Алексея Кондратьевича.
– Вы говорите о Саврасове?
– Да. Он сам беззаветно любил природу и учеников своих заразил этой страстью.
Сосновый бор на берегу реки, 1890-е Алексей Саврасов
Каждую весну выводил нас на мотивы за город. Это было неслыханно по тем временам. Академики говорили: ландшафт – лишь фон для библейского или мифологического сюжета. И копировать пейзажи надлежало с картин признанных французских мастеров. Пуссен считался – образцом классического пейзажа. Понимаете, что это означает: писать природу в залах Эрмитажа.
– А Саврасов вывел вас на пленэр?
– «В пейзаже должен быть воздух!» – говорил он. – Сумеешь передать ощущение воздуха – картина получится живой!
– Ваши картины подобны распахнутому окну, в них много воздуха, но отчего вы выбираете мотивы грустные, элегические?
– Они выходят у меня лучше всего.
– Неправда, ваш этюд в солнечный день и ваша черемуха – великолепны!
Черемуха, начало 1880-х Исаак Ильич Левитан
– Саврасов учил нас выбирать мотивы созвучные душе, а душа моя грустит, воспоминание тяготят.
– Антон говорил, что вы жили впроголодь.
– Порой мне даже негде было ночевать – я прятался в классе, спал на стульях. Однажды меня исключили из Училища: платить было нечем. Выручили товарищи, собрали и внесли за меня деньги.
– Но теперь-то вы художник признанный! Сам Третьяков покупает Ваши работы.
– Павел Михайлович стал моим добрым гением. Понравилась ему моя юношеская картина «Осенний день. Сокольники». И он заплатил за нее сто рублей, по тем временам это были огромные деньги.
Осенний день. Сокольники, 1879 г. Исаак Ильич Левитан
– Девушка на аллее?
– В моем пейзаже ее не было.
– Вот как, – удивилась Лика.
– Это Миша Чехов, мой однокашник, предложил вписать ее, я не стал возражать. Однако сам считал и считаю эту фигуру лишней. Был пейзаж, а получилась жанровая картинка.
– Значит, девушке в вашей картине не место?
– Душа моя ищет впечатлений странствий и никогда не насытится ими, живопись поглотила меня целиком.
– А если она любит Вас и готова следовать за вами повсюду?
– Боюсь, что она принимает увлечение за глубокое чувство.
– Вы считаете ее легкомысленной и капризной?
– Увы, для меня она – лишь прекрасное божество.
– И на том спасибо, – улыбнулась Лика,
– Пойдемте пить чай, капризное божество.
– Пойдемте, грустный художник.
