Мое время – ночь.
Я там живу.
И рядом греется породистая память
Чужих времен.
Я б начинал умнеть с рассвета до полночи
Вернее, может быть хотел бы,
Но мешают всего две буквы – «бы».
Мне вечер жилы рвет
В мятежном равноправии
Буйных строк и вялого покоя.
Я б уничтожил красоту,
Но, странно, красота
Давно подвесила меня на ниточку,
Где узелок запрета к красоте.
Грешил не раз, но я не грешен –
Стрелял не в птиц – в мишени их полета.
Способен я на глупости –
Я осуждал свой век,
Писал стихи бездарно,
А может быть, и дарно.
Пред королем ломал колени –
Ведь король – романтика в понятиях поэта.
Я без очков читал чужие строки,
И воровал любовь чужих невест,
И перекрашивал весну
В прохладность безразличий.
Взрывал театры
Солью слез из одуревших глаз
И хоронил себя в объятьях песен
В болотах тайной боли.
Не принимал гостей –
Врагов моих друзей.
Писал доносы
На сны пустынных страхов.
Я реки пил в голодные погоды
И резал горло
Памяти ворованных идей.
Я не прошу прощенья на коленях,
Но строю крест в разбросе дерзких рук
И тот же крест чеканю на кресте.
Беременность проблем пустых сует
Копирует мне тень моя
В мои же давние следы.
Я певчих птиц
Приковывал цепями к клеткам,
Чтоб печень песенную их
Согреть в костре беззубых покаяний,
Где вместо веток –
Оборванные нервы моих слез
И птичьих гнезд.
Горбатокрылый ветер
Пылит в сознание мое экологическою болью
Моральных сдвигов в никуда.
Не вспоминаю я уже
Отца и мать надрывным стоном –
Я просто не согласен с памятью морщин –
Они опередили кровь мою
В простых проекциях моих –
Детей и внуков.
Не кончается начало и конец
В пружине хромосом и генов,
А может быть, и в сборе урожая
Моих таинственных дыханий,
И в начале состраданий
Тяжеловестных сновидений.
И следов слепых корней
Подземных огнежизней,
Нерасшифрованных жрецами пирамид.
