Белая рапсодия
Ни серебра, ни золота не надо.
Пеленкой только розовой, как утро,
Прикройте тихо и меня, и маму,
Поскольку в небесах синеет люто
Мороз декабрьский на восходе солнца.
Над крышею заснеженной витают
Дымы-волхвы — пришли меня поздравить?
А сколько ангелов озябших прилетело
У дымаря в тепле его погреться!
Пусть греются – я, кажется, люблю их.
Пусть греются – и мне теплее будет.
Семь тополей серебряных в окошко
Стучат промерзшими насквозь ветвями:
— Синиц впустите, а не то погибнут!
Впустите же – я, кажется, люблю их!
Жаль, всех нельзя… Так накормите сладко!
Ни серебра, ни золота не надо!
По стеклам льдистым снежные узоры
Из белых птиц, зверей и листьев странных,
Водившихся когда-то здесь растений –
Давным-давно, еще до нашей эры…
И прошлое пришло меня поздравить?
Спасибо всем, кто был и есть, и будет,
Кого люблю сейчас или когда-то
И сердце, износив, не разлюблю!
Ни серебра, ни золота не надо.
Пусть только солнце брызнет поскорее
Из-за садов, которые по горке
От дома к горизонту побежали,
Чтоб первыми зацвесть, увидев солнце,
Глазастыми, лучистыми снегами.
Пускай цветут – я, кажется, люблю их,
Пусть все ликует в радости моей!
А вот и солнце в радужном тумане
Спешит теплом и светом мир исправить.
Пусть правит с Богом!.. Мама тихо дышит.
Заснула мама — сил набраться надо,
И я посплю — измаялась в ночи…
А впрочем, что я? Мне б отца увидеть.
Где, наконец, он? Пусть войдет и знает,
Как полон мир, когда Любовь настигла!
Все занят неотложными делами?..
Что неотложней маминых болей
В мой звездный час пришествия на Землю?!
Так странно все: Луна еще над крышей
Прозрачней ногтя моего сияет,
И звезды непогасшими венцами
Еще щекочут голубые снеги,
А солнце, как художник на палитре,
Растёрло в небе золотые краски.
В печи – огонь. Стреляют в небо искры,
И дух смолы сознание щекочет…
Ни серебра, ни золота – в запасе!
Снега и стужа, звезды и Луна.
Семь тополей серебряных у дома,
И стук синиц за окнами в кормушках,
Заснеженная крыша, синий иней
На дымаре-колодце, где уснули,
Заждавшись солнца, белые вороны.
А может – ангелы? Я, кажется, люблю их!
Так это было при моем рожденье?
Или тогда, когда Любовью сердце
Мне ангелы однажды озарили?
Как странно все и в небесах, и в мире…
Жила ли я до царственного входа
И воцаренья Вашего, о Царь мой,
В крови моей, чтоб вечно ею править?
Ни серебра, ни золота – в помине.
Соломенная крыша, где вороны
И ангелы пригрелись той зимою
И в благодарность бросили по Слову.
Слова Небес в сердцах земных не гаснут.
Так странно все и на земле, и в небе,
И в снах моих в созвездии Стрельцовом,
Где было мне дано узнать с рожденья
Судьбу свою в соломенной короне.
9 Муз 
Иногда ужасно хочется подойти к очередному страдальцу, сетующему на несовершенство мира, и предложить ему:
— А ты добавь немножечко любви.
Во что? Да во всё понемножку.
У нас на самом-то деле просторные и тёплые изнутри души, и любви там вдосталь, даже если она забилась за подкладку, и нам кажется, что мы её в себе больше не ощущаем. Мало ли, что нам кажется.
«Любовь никогда не перестаёт» — это таки были — и остаются — очень верные слова. Просто вглядитесь в себя попристальнее.
…И на шумной улице, в толкотне локтей и хмурёже усталых лиц, возьмите у раздатчика флайеров этот несчастный флайер, и дайте в ответ шоколадку. Или просто улыбнитесь. Улыбнитесь, а не отмахнитесь — это совсем безопасно, но где-то на ангельских приборах на полградуса подскачет температура внутригородского душевного тепла, а ваш Хранитель снимет показатели и с гордой улыбкой скажет: «Это мой там крутит земной шарик, какой молодец!».
Гуляя по парку, соберите мусор хотя бы в одном уголке несчастной, загаженной природы, выкиньте его в контейнер, вернитесь и обнимите, к примеру, большой дуб. Благодарное дерево обнимет вас, и поцелует в макушку, (даже если вы до конца жизни будете потом считать, что этот жест вам померещился).
Придя домой, не садитесь за компьютер, а вытащите любимого человека смотреть на первые звёзды, придумайте праздник октябрьских звёзд, что-то вот такое, что самому дорогому человеку (и себе заодно) вы ещё не дарили ни разу.
Или позвоните другу, и проверните с ним тот же план, или принципиально иной, не важно, главное чтобы был вот этот необходимый посыл: «Ты мне нужен, и я хочу делать что-то с тобой вместе, подарить тебе своё время и свои сумасшедшие идеи, потому что для тебя — не жалко, потому что рядом с тобой круто бывать сумасшедшим».
Принесите маме чай в её любимой кружке. Не дожидаясь просьбы, просто зная, что в это время она пьёт чай, или могла бы выпить чай, ай, да какая разница — шоколадное печенье не забудьте, вот что. Или сливочное. Или овсяное.
…В общем, даже не суть важно, как это работает — просто пока ты творишь все эти мелочи, негласно озаглавленные выдохом «Я люблю», мир становится всё совершеннее, и ближе к ночи тебя вдруг накрывает безумной нежностью от ощущения неидеальной и абсолютной красоты происходящего с тобой бытия.
Это вся любовь, которую ты понемногу выдыхал весь день, вернулась и ворвалась в твоё растерянное сердце тёплым ветром.
Живи теперь с этим, зная, что менять мир — в твоих силах.
Живи. Изо всех сил.
А на завтра просто продолжи начатое.
Дорогой Марин! У Вас очень интересный монолог — наставление о Любви. Прочла с удовольствием. Рада, что моя Белая рапсодия «Под созвездием Стрельца» подвигла Вас на такие размышления. Всего доброго и лучшего!
Философия и наука появляются одновременно как тип рассуждения или как возможное отношение к фактам. Или как возможность превращения произведения в фактическую основу рассуждения.
Множество фактов, воспроизведенных на основе или в пространстве идеи. В пространстве формы, где многое сковано в одно. Вот дилемма античной философии.
Одновременно однако, как в произведении Людмилы Черкашиной, это образ теории, обладающей эстетическими качествами. То есть достоверностью внутреннего объяснения. А именно — простотой формулы и гармоничной связью целого.
И это настолько красиво, что не может не быть истинным.
Но чаще всего так и бывает.
Благодарю Вас, Анатолий, за понимание и отзыв. Рапсодия — свободно льющаяся форма, не скованная никакими рамками и рифмами, в том числе . В данном случае ее ограничивает только тема рождения «Под созвездием Стрельца». Это и стало внутренним стержем, организовавшим весь материал.
А что, Людмила Константиновна, — белейшего стиха прекрасное сложенье , пусть в мыслях и почувствовал запутки, но всё простил небесному звучанью, и слова русского святому сокровенью. Спасибо, Ника, — праздник стихотворства…
Благодарствую
Как видно из белых стихов Людмилы Черкашиной выстраданное кровью входит на бумагу как документ души, преображенное и освещенное огнем таланта. Так писатель становится судьей времени. Интересно, что именно глубочайшее знание, победа в глубинах жизни дает право и силу писать.
Как и мемуаристы, Людмила не ставит себя выше всех, умнее всех, не претендует на роль судьи. Напротив, ставит себя ниже всех, меньше всех. И потому для меня здесь кроется успех и доверие. Это – и нравственное и художественное требование современного творчества.
Благодарю, дорогой Николай! Откровенно говоря, ждала только жесткую критику, ведь многие не считают стихи стихами, если нет рифмы.