Не думаю, что ранее правил он балом на зоне.
Паханы и на свободе не позволяют себе жить по-шакальи.
Здесь же им занимались давно и всерьёз, пытаясь от чахотки избавить.
Но он игнорировал всё — схемы лечения, моральное здоровье соседей.
И милосердие даже.
И лишал отцов-фтизиатров шансов в части успешного его избавления от застарелой болезни.
Передвигаясь осоловелым зигзагом по целебным пространствам, он отборно материл процедуры, персонал, окружение.
И, без отрыва от стираных простыней, черно дымил краденым табачком.
Сестрички рыдали.
«Дохтура» поводили плечами на вздохе.
Инструкции ограничивали милосердную публику в принятии радикальных решений.
Старшая сестра, в окружении социально неординарном, умудрялась держаться сдержанно. Улыбчиво даже.
Прочим на удивление.
Лишь рыдала в дороге, следуя туда и обратно.
Чтобы не узрели её в раздумьях и срывах ни коллеги, ни близкие.
Но в ту эпохальную рань, потрясла она коллег переменами.
И более прочего — дьявольским макияжем, неземной отрешённостью, и чеканным полиуритановым ходом.
– Пора уже как-то решать! – гулко врезала она ладошкой по коридорной стене и, словно на разящую амбразуру, ринулась через палату к окну.
Показательно щёлкнула тугим шпингалетом и проорала, словно катаклизм предваряя: Про-вет-ри-ва-ние!!
Свежее в палате не стало, но такой садануло тревогой, что народ, словно амазонским торнадо, вымело в коридор из палаты.
Лишь беспредельщик, спустив обутую конечность с постельки, хламным дымом струил Прекрасной Даме навстречу.
Степановна пальчиками приподняла взбитую кем-то подушку и беспечным мотыльком двинулась в сторону блудного огонька.
Вася весело скалился, жонглируя губами окурок.
– Ты ещё, хамское отродье, не понял, – донёсся ему её вкрадчивый шёпоток, – щас я мягким пухом твою наглую амбразуру накрою, ж**ой для верности придавлю и —
пухом тебе наша земелька, ханурик!
Потрясённое этим отчаянным монологом животное заметалось, заёрзало и …длинно надавило на кнопку.
Сирена надрывно взывала к авралу, но подушка уже с наглой мордой слилась.
Впресованный, словно в дно общественной табакерки, окурок обжигал нежную слизь носоглотки, не позволяя дыхнуть.
Зато глянули бы вы, что этот тип вытворял.
Он в ту стерильность подушки бубнил, вроде в палате был ему переводчик.
Он эфирный озон такими лопастями гонял!?
– Терпи, сволочь, самая малость осталось! – комментировала милейшая из сестёр милосердия.
Но не во всякой сказке кончается всё замечательно.
Припоздав с реакцией на тревожный звонок, сестричку всё же застукали на решительном эпизоде.
Но и Вася затем потряс персонал парадоксами нравственных перемен.
Ни с того, ни с сего!?
От того в предельно сжатые сроки и выписан был — «в связи со скоропостижно настигшими его показателями всяческих улучшений».
Эффективность этих метаморфоз широко и горячо обсуждалась.
Но в узких профессиональных кругах.
Эскулапу-новатору маячило либеральное порицание системы – лишение работы, здоровья. Свободы?!
Но, высвобождённая из пут стратегических умолчаний, милосердная братия повалила на баррикады и в бессрочные отпуска.
Страсти законсервировали.
Бунт погасили бескровно.
Аффектирующая бунтовщица взята была на поруки.
С последующим корпоративным застольем!
Длительное время затем персонал находился под высочайшим присмотром и не выруливал из форватера знаменательных клятв, завещанных им мудрыми предками.
До поры.
Подстерегла всё же цикличность любезных целителей.
Слёзно, как не однажды случалось, едва возвратившаяся к себе героиня, пыталась привести к нормали очередного гроссмейстера мата и беспредела.
Пока однажды, словно веление свыше, не почудился ей конструктивный намёк от дальней затенённой кровати: «А ты его, засранца, подушкой!»…
И потянулась рука…
9 Муз 