Ника Черкашина. Собирательный образ

После выхода двух моих книжек рассказов отношение ко мне почти всех знакомых изменилось. Замечательный поэт, добрый друг и вроде совершенный во всех лучших качествах Ю.П. позвонил и деревянным голосом сообщил:

— Читаю твою книгу. Только что прочел рассказ о себе. Ты совершенно меня изувечила!

— Чем же я тебя изувечила? Там же все очень и очень сдержанно: только хорошее или совершенно нейтральное.

— Нет, изувечила.

— Да чем же?

— Написала, что пока я учился в аспирантуре, моя невеста вышла замуж за моего друга. А это неправда!

— Но ты же сам пишешь и должен понимать! Это же не документальный очерк! В рассказах любой герой – это художественный, по крупицам собранный образ! Мало ли на свете поэтов! Ни имени, ни твоей фамилии там же и близко нет!

Никакого другого отзыва о других своих рассказах я от него так и не дождалась. То ли, прочтя о себе не то, что ожидал, не стал читать дальше, то ли ничего не понравилось, а критику не захотел высказывать.

Героиня нескольких рассказов В.Г. устроила истерику. Пыталась тащить меня ко всем своим знакомым, чтобы те сказали мне, что она – не такая!

— Ты меня совершенно не знаешь! – рыдала она. – Я думала, что я всем в радость, а ты пишешь, что я – докука.

— Но это же – собирательный образ!

— Но все меня сразу узнали. А муж сказал, что ты еще мало написала о моих недостатках. Он бы тебе в сто раз больше всего порассказал! Так обидно… Зачем ты оставила мое имя и мои ямочки?

— Но там же кроме имени ничего от тебя нет! – оправдывалась я.- Неужели ты думаешь, что ты одна на свете В-на? И только у тебя есть ямочки?! У меня десять знакомых В., и почти у всех — на щеках ямочки!

— Но я же сразу себя узнала!

Лучшая подруга З. ничего не сказала, но перестала звонить – ее образ вселенской матери Терезы я не вывела ни в одном рассказе. А она всегда в трудную минуту мне помогала.

Даже главная моя героиня А. – наиболее удавшийся мне образ – и та осталась недовольной:

— Зачем ты написала, что я перебила все двенадцать чашек и блюдец подаренного свекровью золоченого сервиза? Все-таки две чашки, которые были в мойке, я оставила. Ты тоже должна была их оставить, а то люди подумают, что я совсем сумасбродка…

И только Юлиана, прочитав обе мои книги, поспешила с отзывом: «Мне так нравится! Я и наплакалась, и насмеялась!» И она тут же настоятельно попросила:

— Хочу, чтобы ты написала обо мне рассказ или повесть. У меня такая жизнь, что хватит на десять судеб, не меньше!

— Хорошо,- согласилась я, — но ты должна понимать, что это не будет документальный очерк. И ты уже не будешь ты. Это будет собирательный образ.

— Я это понимаю. И это хорошо. Я хочу, чтобы ни мое имя, ни имя мужа не были названы, но чтобы бы нас все знакомые сразу узнали!..

Договорились мы, что будем время от времени встречаться, и она каждый раз будет мне рассказывать какой-либо эпизод из своей жизни. Примерно через неделю Юлиана позвонила:

— Ты уже начала писать обо мне?

— Разумеется, нет! Ты же мне еще ничего о себе не рассказала!

— Думаю, что твой рассказ должен начинаться с моей девичьей фамилии. Ее никто тут не знает. Запиши: Буда!

— Будда? – переспросила я.

— Нет, Буда. С одной буквой «д». Вторую какое-то поколение предков потеряло. Вот ты поройся в Интернете и все выясни: где и как возникла у нас на Украине такая фамилия, что она означает, кто ее носил из знаменитых людей. И это будет у тебя первая глава.

— Ладно! – охотно согласилась я.

Мне показалось, что это хорошая идея – выяснить всю подноготную редкой фамилии. Да и почему не сделать Юлиане приятное – у нее не было Интернета … Впишется ли Буда в рассказ, я пока не знала

Не успела я разобраться с фамилией, как получила новое задание:

— Лада! Я забыла тебе сказать, что родилась в Чернигове. Это древний, исторический и очень красивый город. Ты должна порыться в Интернете, и все об этом городе узнать, раз там прошло мое детство.

— Но я же не город буду описывать, а твои воспоминания о нем.

— Но я совершенно ничего не помню. А ты должна будешь описать эти старинные улицы, где я ходила, памятники разные, которые я видела или могла видеть. Город, где человек родился, очень влияет на его судьбу. Понимаешь? Всегда интересно любое жизнеописание начать с истоков…

— Ну, если это ляжет в рассказ, то посмотрю и Чернигов, конечно, – пообещала я неопределенно.

Через день Юлиана перезвонила снова. Видно, прокручивая свою жизнь, она расставляла важнейшие опорные пункты, как расставляли раньше вдоль дорог верстовые столбы. Следующим верстовым столбом на путях ее судьбы оказался Херсон.

— Будешь рыться в Интернете, заодно посмотри и город Херсон.

— Ты там жила?

— Нет, там родилась моя мама.

— Так ты вспомни, что тебе рассказывала мама. Причем тут Интернет?..

— Да она практически ничего и не рассказывала, Но это же интересно сравнить город того времени с современным и узнать всю его историю …

— Так почему бы тебе туда не съездить?.. Сходила бы в тамошние музеи, походила по тем местам, где мама твоя жила, а потом мне бы все и рассказала?

— Но ты же будешь писать, не я!.. Вот ты и съезди! Я бы тоже с тобой поехала, но у меня сейчас с деньгами туго.

— Юлиана! — возмутилась я.- Разве я пообещала роман о тебе писать? Ты мне давай подробности из своей жизни. Я вместе с тобой переживу все твои радости и горести, самые счастливые и горькие минуты… Мне все интересно: кого любила и ненавидела ты, кто любил тебя, что тебе нравится в жизни, чего ты хотела достичь и что делала для этого. Иначе того, что ты хочешь, не получится!.. Какой-то опус, конечно, напишу, но царить там будешь не ты, а собирательный образ. И в нем твои знакомые могут тебя и не узнать. Так что, давай, открывайся!

— Но я к этому совершенно не готова! Вспоминать все самое-самое слишком больно. Ты возьми это все из других судеб и напиши так, чтобы я себя и меня все узнали! Ведь не только я родилась без отца. И не только мне мама врала про отца-летчика, погибшего «при исполнении». И не только мне муж изменял на каждом шагу, а я все скрывала и терпела… И не только я одна на свете такая теперь одинокая, что волком выть хочется!..

«Ничего себе — задача! – подумала я. По такому поводу, наверное, и говорят: «Тяжела ты шапка Мономаха!». Никогда не думала, что быть писателем так трудно! Это какую же насыщенную жизнь надо прожить, сколько всего испытать и накопить в своей душе, чтобы хватило на всех?!

Неужели писатели только потому и появились на свете, что люди просто разучились говорить о себе и даже самим себе правду? Им, видите ли, больно вспоминать и заново переживать все свои ошибки, грехи и обиды. Запрятали их в глубь души, загнали, как пулю в сердце… И болит, и на операцию решиться страшно. Так и живет каждый на своей волне.

Писатель же должен иметь необъятный диапазон волн, чтобы в нужный момент настроиться на любую из них. Или быть ясновидящим… Вот и родилось два вида пишущих. Одни любой ценой доискиваются до подноготной своего героя и беспощадно оголяют его во всех ракурсах, а другие обнажают свою душу «до дней последних донца» и, бывает, попадают в десятку. Потому что только пружины, то есть мотивы поступков и воля у всех разные, а шкала чувств и человеческих ценностей — одна и та же. От низменного,  буднично плотского – к трансцендентному, от махрового эгоизма — к вселенской самоотдаче. В разных вариациях. И наоборот…

— Ну что, ты уже начала писать? – спросила Юлиана через несколько дней.

— Нет еще.

— А когда начнешь?

— Созреваю понемногу.

— Сколько можно созревать? Как будто ты сама никогда не любила, как сумасшедшая? Или может ты стала музыкантом, как хотела в детстве? Или тебя не возносили мужчины до небес, а потом будто не швыряли носом в лужу, не изменяли на каждом шагу, не бросали, не унижали? И ты будто ни разу в жизни не ждала ночи напролет и не молилась: «Только бы он был жив, только бы он был жив, Господи!»

— Все было, конечно, — вздохнула я.

— Так и пиши о себе! И это все равно получится обо мне! Только имя обязательно измени!

«А ведь, действительно, — подумала я, — пора уже и тебе обнажаться. Хватит других оголять!». И через несколько минут сидела за рабочим столом. Рассказывая о других, легче и самому исповедаться. Каждый сам для себя – самый строгий судья и самый ревностный защитник. Но, очевидно, любой из нас – только собирательный образ всего того, что было, есть и будет в личной жизни и в судьбе всего человечества.